Неожиданное спасение пришло от князя Малокаросского, молодого Тувора, дальнего родственника Иезибальда. Тувор в нелегкой борьбе вернул корону и восстановил династию Плоттов, прямым потомком которой был мальчик Иезибальд. Молодой король начал правление страной и все шло хорошо, если не считать некоторых странностей, впрочем, простительных, многим они даже казались внушенными свыше, бого, так сказать, вдохновенными. Молодой король очень любил церковные песнопения и бой часов (любых, от карманных до курантов) и пропадал сутками, следуя от службы к службе в дворцовых храмах, слушая то дьяков с блаженными канторами, то подаренный князем Тувором тяжелый золотой брегет с музыкальной пружиной. К десяти годам он знал наизусть весь церковный канон и драматургию катавасии, чем изумил тогдашних отцов предстоятелей.
— Но, mirabile diktu*, — развел руками советник, — это отразилось на его нраве совсем не послушничеством и благолепием, а наоборот. Теперь, заслышав, что какой-нибудь хоровой мальчик фальшивит в ирмосе, сбивается в стихах псалмов или, не дай круги, в акафисте, тишайший и нежнейший Изя подскакивал к нему и бил массивными часами Тувора — нарушать канон?! От повторного нарушения он приходил в такую ярость, что мог и убить, особенно, если это происходило во время катавасии. Вот такая маленькая странность и скрашивала тихое и мирное начало правления Иезибальда Четвертого Справедливого…
Государственный советник склонился к Фоме, испрашивая: продолжать ли?.. откушал ли Фома и не мешает ли отрыжке его путаный рассказ?..
Продолжайте, махнул головой Фома, уже до отказа набитый манной кашей, и прилег с неослабевающим ощущением счастья…
Так Иезибальд правил лет двадцать, пока в горах, в военном походе, не погиб при странных, невыясненных обстоятельствах лучший друг короны, его старший наставник и родственник, князь Малокаросский. С этого времени начались для Кароссы нелегкие испытания. Король стал постепенно, но неуклонно меняться в характере и далеко не в лучшую сторону. Этому способствовало, так казалось советнику, появление нового, никому неизвестного магистра Ордена Голубых Кругов и его разрушительное влияние на короля. Появились новые люди в окружении Иезибальда, которые разжигали в нем нездоровые страсти. Через некоторое время король стал неузнаваем: алчен, жесток, сладострастен, — он превратил ночь в день, и день в ночь.
Жизнь во дворце стала кошмарным калейдоскопом: сегодня ты мог быть в фаворе, завтра — висеть на дыбе, причем дыбил тебя сам государь-батюшка. Каждый вечер в верхней парадной зале замка его величества начинался бал-карнавал, который для кого-то заканчивался самым нижним подвалом королевской резиденции, епархией Скарта, нового фаворита Иезибальда. Король проводил там не меньше времени, чем раньше в церкви, пока не разбил брегет Тувора вдребезги…
Государственный советник тяжело вздохнул. «Давай, давай, не робей!» — поддержали его сумасшедшие…
Временами король впадал в депрессию и тогда, словно что-то вспомнив, истово молился и ставил пудовые свечи во всех храмах Белого города, но заканчивались его кратковременные посты всегда одним — оргиями. Жизнь двора превратилась тоже в нескончаемую оргию крови и плоти, промискуитет был узаконен…
«Что, что?» — переспросили слабоумные, боясь незнакомых ученых слов, которые могли значить только новое неиспытанное на них лекарство или такую же процедуру, вроде «закрутки». «Беспорядочная половая связь», — бессильно опустил руки советник. «А! — обрадовались сумасшедшие. — Ну-ну!..»
Меж тем, с легкой руки магистра Ордена Голубых Кругов, был разгромлен Орден Розовых Кругов, а его магистр убит, и Орден Голубых Кругов занял главенствующее идеологическое положение в стране. Начались разорительные для Кароссы войны, мор, голод. Депрессии короля становились все чаще и чаще, пытки и оргии все страшнее…
Все это или нечто подобное Фома уже слышал от кого-то, кажется, от соседа по столовой, буйно помешанного старика рыбака, нагло заявлявшего, что это он поймал все эти розовые и голубые картонные кольца, украшавшие их палату.
— Достаточно, — сказал он, закрывая глаза, — что-то я с вами устал, господин советник.
Советник продолжал еще, по инерции, говорить, но Фома его не слушал, с блаженной улыбкой считая трещины на потолке. С этой улыбкой он и проснулся под пристальными взглядами Доктора и секретаря.
— Извините, господа, в доме скорби манная каша, — поделился он с ними, охорашиваясь от сна и с удивлением замечая, что Танер его не любит.
— Может быть, нас здесь тоже покормят или хотя бы кофе принесут? — спросил он еще, чтобы отвести от себя слишком пристальные взгляды.
— Кофе заказан, — был сухой ответ.
Оказалось, не прошло и пяти минут.
Его превосходительство государственный советник сэр Торонтел Меркин появился вместе с кофе. Неожиданно отворилась потайная дверь, ворвался уже знакомый шум и гомон недалекого веселья и в кабинет вошел высокий, лысоватый мужчина с брезгливым выражением лица. Фома с искренним сожалением узнал в нем клиента своего дурдома, того что снился.
Секретарь поспешно вскочил:
— Ваше превосходительство, господа Джулиус и Томас, странствующие рыцари!
Доктор и Фома молча кивнули головами, причем Фома не преминул справиться о здоровье его превосходительства. Советник недоуменно посмотрел на своего помощника, тот едва заметно пожал плечами и сделал такое выражение лица: мол, не обращайте внимания, ваше превосходительство, я от него еще и не такое слышал!.. Доктор, в свою очередь, тоже быстро взглянул на Фому: ты с ума сошел? — спрашивал его взгляд. — Это уже не трактир!
«Доктор, здесь одни сумасшедшие!» — ответил ему Фома ясным взглядом. После перекрестного обмена взглядами беседа возобновилась. Советник витиевато, хотя и несколько надменно поведал им о безграничной благодарности короля и о сожалении последнего, что не может сам лично передать эту благодарность — дела. Но он просит господ странствующих рыцарей быть завтра у него на обеде, устроенном в их честь, на котором его величество сможет выразить все те чувства, которые переполняют его.
Доктор в том же духе, церемонно, поблагодарил его величество в лице советника за оказанную честь и сказал, что они счастливы принять это милостивое приглашение. Фома присоединился к словам своего товарища, присовокупив только, что изумлен способностью его величества работать в глухую ночь под такую разнузданную музыку, что доносится до него. Он кивнул в сторону потайной двери. Последовал еще один обмен взглядами. Фоме все это надоело.
— Я бы хотел знать, после того, как получил благодарность его величества и сожаление о том, что встречи сегодня не будет, можем ли мы с моим другом рассчитывать на отдых?
— Конечно, господа! — хмыкнул советник. — Но прежде, все-таки позвольте узнать, кто вы такие и откуда? Насколько я понимаю, вы у нас впервые?
— Впервые, — подтвердил Фома. — Мы, как правильно заметил ваш помощник, странствующие рыцари, ищем, так сказать, счастливую дольку.
— И откуда вы?
— Послушайте! — возмутился Фома, не придумав, что на это сказать. — Это что, допрос? Я согласился с тем, что ваше величество бессмертно, но не любит говорить о своем здоровье! Хорошо, бессмертно так бессмертно, но всему есть предел!..
Он возбужденно прошелся по кабинету.
— В конце концов, мы оказали вам услугу и немалую, насколько я понимаю! Причем здесь — откуда? Разве вы спрашиваете у доктора, откуда он взялся, когда он спасает вам жизнь?.. Откуда?.. Оттуда!..
Фома махнул рукой вверх: с потолка, мол… — и исчез.
Советник и его помощник судорожно переглянулись, потом посмотрели на Доктора. Так они стояли в молчании, друг против друга.
— Господин Джулиус! Что происходит? — не выдержал советник.
Его изумление постепенно переходило в возмущение.
— Его нельзя волновать, он выходит из себя! — меланхолично сказал Доктор.
— Что это за фокусы? Немедленно верните его обратно!
— Хорошо, господа, он вернется, а пока обсудим наши дела…
Дома Фома обнаружил красочную открытку с двумя огромными золотыми кольцами и похожими на розовых молочных поросят купидонами. Это было приглашение на свадьбу Ирины. Ну вот и все, подумал он, последний человек, который меня терпел. Через некоторое время зазвонил телефон. Звонила Ирина.
— Как сегодня? — удивился он. — Когда?.. Через два часа?!
Он повертел открытку: действительно сегодня, в шестнадцать ноль-ноль, состоится торжественная церемония бракосочетания, за которой воспоследует банкет, посвященный этому радостному событию.
— Да, да, — рассеянно отвечал он. — Я только сейчас ее увидел.
— А где ты пропадал эти три недели, я тебе каждый день звонила? — кричала Ирина в трубку.
— Где?.. — Фома удивился: какие три недели? — Там же, где и всегда.
— Не было тебя в баре!
— А ты уверена, что мне надо приходить? — спросил он.
— Фомин, ты негодяй! Ты будешь последним подлецом, если не придешь на самый светлый праздник моей жизни! — предупредила Ирина.
— Ну, а жених-то тоже так думает?
— Причем здесь жених? Это же моя свадьба!
— А, извини, я не знал! Но он-то хоть приглашен?
— Фомин, ты подлец! Если ты испортишь мне и этот праздник, я сама к тебе приеду!.
Кажется, Ирина начала утро с шампанского, что было очень романтично, или еще не оправилась от девичника, — но в любом случае с ней вот-вот могла начаться истерика.
— Хорошо, хорошо! Буду!.. Только не открывай вторую бутылку и ни в коем случае — коньяк! — попросил он, чувствуя, как Доктор «тянет» его обратно.
— Извините, господа, меня пригласили на свадьбу! — объявил Фома, вновь появляясь в кабинете государственного советника.
— Ирина сподобилась, — пояснил он Доктору, и обращаясь ко всем сделал заявление:
— Теперь я свободен, господа!..
Не дождавшись поздравлений, он деловито поинтересовался:
— Итак, на чем мы остановились?
— Мы остановились на мастере игрушек Фэе и Джофраиле, — сообщил ему Доктор.