Советник не успел закончить речь, как король громко добавил к титулам графа:
— Бывшего странствующего рыцаря!
Сквозь затихающие аплодисменты послышался смех, видимо, этого Иезибальд и добивался. Совсем не уважали здесь странствующих рыцарей. И его черное в отличие от всех одеяние, наверное, о чем-то таком и говорило. Впрочем, что оно могло говорить, кроме того, что Фома здесь чужой, и он не особенно по этому поводу расстраивался.
По обеим сторонам от него сидели веселые дамы, которые лихо отплясывали по вечерам и отдавались позже, кому ни попадя, стол был великолепно сервирован, чего еще надо человеку, который и сам толком не знает, зачем он здесь очутился? Все отлично, Док, ты меня неплохо подставил!..
— И сегодняшний обед его величество дает в честь новоиспеченного графа Иеломойского, с этого момента верного слуги короны его величества, короля Иезибальда Великого и Справедливого! — услышал он голос Меркина сквозь общий смех.
— Бывшего странствующего рыцаря! — рявкнул король уже нешуточно, и тяжело зыркнул на своего советника из-под бровей.
— Меркин! — предупреждающе прорычал он.
Похоже, это мой настоящий титул, понял Фома, услышав новый взрыв смеха. Оглядывая свое окружение, он заметил Мэю, сидящую на противоположной стороне стола, почти напротив его. Ее грустное лицо было бледно. Моя дама, может быть жизнь положу, подумал Фома. Она не улыбнулась ему в ответ на его ухмылку и потупила взор. Фома решил было поесть, чтобы показать ей, что все в порядке, но речь, оказывается, еще не кончилась.
— Сэр Томас, бывший странствующий рыцарь, совершил подвиг и этим оказал услугу его величеству. Услугу, за которую полагается награда…
— У тебя остается не так уж много времени, малыш, чтобы получить ее! — неожиданно перебил король Меркина, осаживая того взглядом. — Всего два дня. Ибо послезавтра ты отправишься защищать свои родные земли от нашествия нашего злейшего врага. За тебя и твои земли, сэр бывший странствующий рыцарь! — поднял он бокал, хохоча.
Королевская шутка пользовалась неизменным успехом. Страх заставлял людей корчиться от смеха, чтобы не загибаться от чего другого. В зале поднялся необыкновенный шум, смех, возгласы, к Фоме тянулись чокаться, но так, как тянутся к шуту, чтобы дернуть за колокольчик на дурацком колпаке.
Выпив, Фома почувствовал необыкновенную, пьянящую легкость вина, подаваемого за столом. Захотелось смеяться со всеми. Вино здесь, как и все, что принимается вовнутрь, отменное, из чего его делают, подивился он, чувствуя в голове приятное облако неопределенности. Меркина уже никто не слушал, и он, сказав еще что-то в общем шуме, сел. Что-то подмешивают? Думать об этом не хотелось. Хотелось смеяться и любить.
— Как тебе твое новое поприще, Томас? — хохотал Иезибальд, перекрывая общий гул.
— Я счастлив, ваше величество! Иного и не ожидал! — ослепительно улыбнулся Фома, и тоже поднял бокал.
— Здоровье его величества! — провозгласил он громко, зная безотказность этого тоста.
Но произошло обратное, тишина наступила, как будто внезапно выключили свет.
— Что ты имеешь в виду? — спросил король в тяжелой паузе. — Какое здоровье?
«Он же бессмертный, Танер же предупреждал! — пронеслось в голове у Фомы. — Что я в самом деле?!»
— Обыкновенное, ваше величество! — брякнул он. — Ведь вечное-то у вас есть!..
Король усмехнулся — шутка прошла, проскользнула… Что тут началось!
— Виват королю!..
— За справедливейшего! — неслось с разных концов стола.
— За всемилостивейшего!..
— За всемогущего!..
Началось безумие, наперебой и взахлеб перечисляли атрибуты богов. Каждый стремился выдумать что-то новое и прокричать так, чтобы услышал король. Иезибальд довольно улыбался, впрочем, с грозой…
Загремела музыка, началось настоящее веселье. Тосты продолжались один за одним и все за величие его величества, так что Фома едва успевал закусить, полагалось пить каждый тост. Правда, за здоровье его величества больше никто выпить не предлагал, понимая, что такие шутки два раза не проходят.
Веселье было в полном разгаре, когда музыка внезапно смолкла, беззвучно отворились двери и в зал внесли голову Джофраила. Реакция присутствующих была, наверное, сродни той, что испытали Иродовы гости, когда на пир внесли голову Иоанна Крестителя. Но природа этой реакции была совсем иной — не благоговейной…
Даже отдельно от туловища эта часть тела Джофраила потрясла воображение присутствующих размерами и особенно своим свирепым выражением. Страх и невольное уважение к обрубку прочитал Фома на лицах собрания. Тишина стояла полная и исчерпывающая. Злодеев боятся почему-то и после смерти, а уж в таком виде!
Голову водрузили на специально приготовленный кол у стены, под единственным в этом зале портретом Иезибальда, и она повисла на нем, склонившись повинно, словно в последнем «прости» перед своим монархом.
— Как ты это сделал, Томас? — спросил со своего места король.
Похоже, его тоже поразила голова разбойника, хотя он и скрывал это хохотком.
— Надо спросить у нее, ваше величество! Я думаю, она лучше знает! — развязно сказал Фома; веселое вино гуляло в его голове шаловливыми водоворотами.
— Да? — грозно удивился король. — Ну спроси тогда ее и если она тебе не ответит, ты дорого заплатишь за свою шутку, рыцарь!..
Фома посмотрел на мертвую голову: «ну что, Джо, вот ты мне и отомстил! Сказал бы что-нибудь по этому поводу. Что-нибудь вроде: «Язык твой — враг твой!..»
— Ваше величество, это у нас так говорят! — попробовал он оправдаться. — Когда…
И тут случилось невероятное — голова открыла глаза и вперив невидящий, жуткий взор сразу во всех присутствующих, произнесла:
— Ты умрешь!.. — Потом добавила что-то совсем непонятное, но от этого не менее страшное. — Уллу мене порши!..
За столом раздался общий вздох без выдоха, кто-то сразу упал в обморок, звеня приборами. В следующее мгновение голова захохотала, и это было жуткое зрелище. Она сотрясалась и дергалась на колу, выпучив глаза и страдальчески открыв рот. Апокалиптическое видение мигом вышибло легкий хмель из присутствующих, породив маленький, свой собственный, конец света в душе. Кто смог, вскочил с места и бросился к выходу. Дикий хохот наполнял зал, он, казалось, носился под самыми его сводами, сводя с ума.
У дверей началась давка.
— На место! — кричал король, но его не слушали, потому что смех головы предвещал нечто более страшное, чем наказание самодержца, это было нечто потустороннее и ужасное, от чего волосы становились дыбом и с чем невозможно справиться. Каждому из присутствующих казалось, что мертвец вот-вот посмотрит именно на него и слова будут относиться только к нему.
Фоме опять грозило остаться без обеда. Вздохнув, он решительно подошел к голове и, приподняв ее над колом, с силой насадил ее еще глубже.
— Ты заткнешься уже! — рявкнул он.
Голова покорно отвалилась на бок и снова закрыла глаза, причмокнув губами, и изо рта ее стал потихонечку выползать черный язык. Джофраил, словно дразнил и смеялся оттуда, куда смертные никогда не торопятся и уж точно не занимают очередь.
«Еще один дурной знак!» — слышалось в выдохе придворных, покорно возвращающихся на свои места после вторичного окрика короля. Все молчали, не зная, как быть и как теперь вести себя за столом, имея в сотрапезниках не только грозного короля, но и ужасную голову.
В наступившей тишине Фома прошел на место и, подавая пример, принялся за еду.
— На место, ну! — повторил король, словно своре собак, тем, кто не успел сесть.
— А ты не трус, Томас! — сказал он, когда в зале понемногу успокоились и расселись по местам. — Ну и как ты нам все это объяснишь?.. Что значат его слова?
— Я, ваше величество, к сожалению, не толмач и не толкователь, — ответил Фома. — Но могу сказать, что это были последние слова Джофраила перед тем, как он совсем потерял голову. Теперь голова, как попка повторяет то, что слышала последним.
— Насчет умрешь, мы поняли, а что еще он добавил такое?
— Мне кажется, это что-то вроде привета, ваше величество, и извинения: мол, извините, что без смокинга. Впрочем, возможно я ошибаюсь. Мне незнакомы местные диалекты.
«Улу мене порши» на праязыке означало: тебе отмеряно. Фома это вдруг вспомнил, когда повторил слова про себя. Интересно, кому отмеряно?.. Неужели дыра настигает его?.. Или это обращено к кому-то из присутствующих?.. Несомненно одно, это инспирация Хруппа или мага такого же порядка. Значит он уже здесь?..
— Все это говорит о том, ваше величество, что у вашего покорного слуги был высокий, очень высокий, покровитель!.. Могущественный маг!
Фома посмотрел на короля, потом на Скарта. Скарт в ответ чиркнул по нему невыразительным взглядом, взглядом убийцы. Похоже, он уже решил судьбу Фомы и не тратил зря сил.
— Да, и кто же? — спросил король.
— Этого я пока не знаю, но то, что он сейчас недалеко отсюда, я уверен!
Король скептически осмотрел присутствующих.
— Я думаю, что это преувеличение, Томас! — сказал он. — Скажи нам все-таки, как ты оторвал Джо голову?
— Рано или поздно она должна была отвалиться, ваше величество! — ответил Фома уклончиво. — Мне оставалось только помочь ей в этом.
— Верно говоришь! — усмехнулся король, оглаживая расписанную рыжим золотом мантию. — Ну что ж, королевского вина гостю!
К столу подбежал человек и преломил замысловатую бутыль, потом вручил Фоме кубок с кипящей жидкостью. Фома с сомнением посмотрел на содержимое.
— Царская кислота? — спросил он у виночерпия.
Тот в страхе застыл, чуть не выронив бутыль от такого кощунства.
— Ах-ха-ха! — захохотал король, и в руке его оказался точно такой же дымящийся кубок. — Отменное вино! — угрожающе заметил он.
Фома понял, что не пить после этого может только самоубийца. Ну ладно, это ж грузинская свадьба, сказал он себе.
— Скромен, как все странствующие рыцари! — заметил вдруг король, когда Фома выпил кубок. — И так же нагл!.. Поторопись, мальчик, получить награду и насладиться ею — скоро война! А на войне — хе! — убивают!..