Хотел он написать печально обвинительное письмо, как у Шопена Бетховеновича, а получилось как всегда — просьба о помощи. Фома свернул листок бумаги и помахал им приветственно трибунам: мол, все, все!.. Осатаневшие от ожидания зрители бешено свистели и выкрикивали ругательства, смысл которых сводился к одному: пора, ваше сиятельство, мать вашу, промать вашу, перемать!..
Дальше Фома старался не слушать, отдал письмо Танеру.
— Вы все запомнили, господин помощник?
— Да, — ответил Танер, и незаметно нарисовал на Фоме круг.
— Эт вы помолились, значит, за меня? — осклабился Фома. — Спасибо, старик, но я все-таки очень надеюсь, что вы поняли насчет кругов!
— Понял, сэр Томас, пора!..
— Ну, тогда пока, Танер!.. Письмо отдадите Доктору, если он появится, конечно, — добавил Фома с нехорошей усмешкой. — Если нет, жизнь ваша будет очень веселой — убеждать короля в измене Хруппа. Тогда держите Мэю поблизости, она хорошо влияет на преобладание голубого, значит будет влиять и на короля, который весь уже в голубом фоне, как впрочем, все здесь… Послушайте, Танер, а этот Хрупп — не голубой?
Танер непонимающе посмотрел на него.
— Что вы имеете в виду? Голубой, конечно!
— Слышал бы он вас!.. Пока, Танер! И честное слово, я бы хотел иметь такого советника в своем королевстве, как Меркин, и такого его помощника, как вы!..
У Танера заблестели глаза. Вот так действует закон банальностей в экстремальных ситуациях — закон Голливуда по вышибанию слез: сказал заведомую, прочувствованную чушь перед смертью (или подвигом), и теперь Танер в лепешку разобьется, а письмо будет у Дока, удовлетворенно подумал Фома, и пришпорил вороного. Тот, не привыкший к шпоре, бегая под мстителем, так дернулся, что Фома чуть не слетел с седла. Спасибо копью, держась за которое, Фома остался на лошади, хотя и чувствовал себя несущим рельсу. Зато сорвалось забрало.
«Факин хорс!!!» — раздалось над всем стадионом свирепое.
Он подъехал к невысокому заборчику, месту начала поединка, гремя забралом при каждом подскоке. С этим надо было что-то делать, как-то прикрепить эту железяку. Он с остервенением глядя на забрало изнутри, пытался найти неисправность. Вот так и космонавты, наверное, взлетают, а потом: ё-мое, иллюминаторы забыли, куда лететь-то будем?! — подумал он почему-то.
А Скарт уже выехал на середину арены, повернулся к королю, поклонился, потом — к трибунам, кивнул, потом — снова к королю. Судя по поднимаемой время от времени руке, Скарт что-то говорил, может, даже просил прощения, Фома ни хрена не слышал из-за гремящего забрала, которое он пытался вставить обратно в паз. «Вот зараза!»
Скарт закончил говорить, показывая в ту сторону, где сидела Мэя и на Фому. Зрители закричали, зааплодировали. Скарта уважали как победителя.
«Нет, не прощение, но что-то хорошее сказал, наверное…»
Арена замерла, отгремев, и все уставились на Фому. Он с силой саданул по шлему рукой в тяжелой перчатке, и забрало чудесным образом встало на место. С трибун послышался смех:
— Сам себе не рад, проклинает!..
— Держись, лыцардь!..
— Береги задницу, странный!..
Фома поскакал к центру арены. Забрало больше не стучало и он чувствовал себя прекрасно, как шпрот в банке — жарко, тесно. Найдя место, где наделал большую кучу жеребец Скарта, Фома встал как вкопанный. Из головы все вылетело, решительно все, напрочь! Пусть полюбуются мною, решил он, вспоминая, что же нужно сказать: Танер что-то говорил…
И когда трибуны готовы были взорваться от негодования, над стадионом раздался трубный глас. Это злополучное забрало создавало такой иерихонский эффект, в доспехах незнакомки сражались видимо грозные пророки со слабыми голосами.
— Ваше величество! — загрохотал голос Фомы над притихшим стадионом и, казалось, даже над всем городом, во всяком случае, сам он чуть не оглох в своем шлеме.
Все невольно посмотрели на небо. Фома помолчал, привыкая к эху в шлеме.
— Народ! — добавил он потише; забрало чудесным образом многократно усиливало голос, словно мегафон и голос его гремел. — Я, сэр Томас, граф Иеломойский, магистр Белого Ключа и Меча, заявляю, что готов простить этого человека и отпустить его восвояси, с условием никогда не возвращаться!..
Сначала молчание было такое, что Фоме показалось, он оглох. Но это «народ» усваивал информацию. Потом свист и топот с трибун донесли до него, что информация усвоена и усвоена совсем не так, народ опять не понял своего героя, возможно, потому что знал, герой — Скарт.
Фома, подняв забрало, с надеждой посмотрел на короля, как бы переспрашивая. Король со зловещей ухмылкой пожал плечами и покачал головой. В Фому полетели тухлые яйца и помидоры.
— Жаль! — прогремел он снова, но уже никто его громового голоса не боялся, более того, не слушал. Как первый майский гром, который сначала пугает, а потом вызывает усмешку обывателя, стоял Фома посреди арены, осыпаемый всякой дрянью и бранью. Он поднял руку, но толпа не унималась, требуя поединка.
— Трус! Сраный рыцарь! — неслось со всех сторон. — Умри как человек!..
Но Фома продолжал стоять с поднятой рукой, словно одинокое дерево в бурю и толпа наконец стихла, то ли устав, то ли повинуясь знаку короля. Все с нетерпением и раздражением ждали, как еще будет затягивать начало поединка этот обнаглевший трус.
— Ваше величество! — обратился Фома. — У меня к вам последняя просьба.
— Разве ты еще не все написал, странствующий рыцарь? — зычно спросил король, заочно уже лишив его графского титула. — Ты задерживаешь столько занятых людей!
— Вчера за обедом ты был гораздо смелее! — проговорил он в общем хохоте.
— Одну, последнюю! — крикнул Фома. — Вы не можете отказать в последней просьбе идущему на смерть!
— Идущему на смерть?.. Ха! Это ты хорошо сказал!
Король сделал вид, что задумался, даже посмотрел на народ, как бы спрашивая. Публика притихла. Насилуя ее по всякому, король делал сейчас постную мину общественного согласия.
— А то драться не буду! — пригрозил Фома.
Кто-то одиноко и громко захохотал. Может быть, ради вот этого единственного человека я здесь и торчу, подумал Фома.
Король кивнул, уже едва сдерживаясь.
— У нас сегодня балаган! — рявкнул он. — Давненько я такого не видывал!.. Видимо действительно выродились странствующие рыцари!
Кто-то опять хохотал, кто-то возмущенно гудел и свистел. У Фомы на шлеме, там где торчал острый шишак, сидел чудом не разбившийся помидор и сам он был весь разноцветный, как арлекин, от яиц и томатов.
— Ваше величество, в случае моей победы пообещайте уделить мне совсем немного своего времени для беседы один на один!
— Обещаю!.. — Король досадливо махнул платком, которым утирался.
— Все слышали? — перекрывая шум стадиона, спросил Фома и что-то в его рыке заставило рявкнуть ответно весь стадион:
— Все!!! Давай уже, есть хочется!..
Поговорив с народом, Фома вернулся на исходную позицию к заборчику. Стали последний раз читать условия поединка. Воцарилась тишина. Мерный голос герольда отбивал параграф за параграфом.
Скарт стоял неподвижно, как статуя. Его огромный иссиня-черный конь был чуть не на локоть выше вороного Фомы, да и сам Скарт имел значительное преимущество в росте перед Фомой. Получалось, что при сближении Скарт будет глушить его словно рыбу, сверху, у Фомы же при столкновении не было никакого шанса, хоть призрачного, теперь он это увидел зримо. Это же было давно ясно всем присутствующим на стадионе.
Если здесь делают ставки, то мои шансы минимальны. Какой-нибудь безумец мог бы обогатиться в случае его победы, мелькнуло в голове ненужное и пустое. Фома в первый раз позволил себе задуматься, как же он все-таки будет драться, какой тактики придерживаться? До этого он гнал все мысли о поединке. На глубокие раздумья времени не оставалось и, наверное, это было к счастью.
Он поманил своего оруженосца.
— Дай мне копье полегче! — сказал он. — Я это едва держу. Вы их свинцом заливаете?
— Ваше сиятельство, у вас оно и так легче скартова! — удивился тот.
Он был приставлен Блейком и не то чтобы «болел» за Фому, но сочувствовал, как другу командира. Сейчас глаза его во всю смотрели на безумца.
— Самое легкое! — оборвал его Фома.
Во встречном ударе ему ничего не светило, даже в самом лучшем случае Скарт все равно опережал его из-за преимущества в росте и этого будет достаточно, чтобы обеспечить победу в самом начале.
— Пусть мне будет хоть чуть-чуть полегче, — бормотал Фома, пробуя новое копье.
Оно было как раз по руке, Фома уже не чувствовал себя железнодорожником, укравшим рельс.
Чтение закончилось. Прозвучало что-то вроде фанфар. Фома посмотрел туда, где сидели Мэя с Блейком в окружении офицеров гвардии, на Меркина, что сидел возле Иезибальда, на забитые трибуны и балконы. Зачарованные близкой смертью, все ждали. Внимание и тишина на стадионе были полными, грех жаловаться.
— Надеюсь, никто ничего не забыл! — пробормотал Фома, захлопывая забрало.
Прозвучал сигнал и Скарт пришпорил коня, но Фома тоже не мешкал и даже опередил его. Он старался разогнаться как можно быстрее, ибо только скорость могла спасти его. И еще точность. Неожиданность и точность. Он попробовал привстать в стременах — выдержит ли вороной его вес? Должен!..
Стадион вздохнул. Никто не понимал, что он делает: прыгает в стременах, как жокей, зачем поменял тяжелое копье на легкое?.. Он же не удержит его при ударе, да и не сшибет такое копье Скарта!
— Ну, Говорящий, скажи Что-то! — шептал Фома, несясь навстречу неизвестному, как на свидание. — Я же был у тебя… Помо…
— Ги-и! — взвизгнул он, и копье из его руки вылетело, как камень из пращи.
До Скарта оставалось не более пяти метров и он не ожидал ничего подобного и не успел закрыться щитом, так как Фома постарался бросить почти без замаха, из-под себя. Встал он одновременно с броском, иначе Скарт разгадал бы его маневр. Все, что мог, вложил Фома в этот бросок…