— Ну, дружище, ты даже не заметишь, как пролетит время! — пообещал он от избытка чувств.
В ответ рыцарь, так похожий на Доктора, тоже взревел и обрушил на Фому страшный удар своего меча. Фома, угадав направление удара, выставил Эспадон навстречу и, отклонившись сам, заставил своего вороного попятиться в сторону. Псевдодоктор словно провалился вперед, вслед за ударом, и Фома, выскользнув из-под него, ударил что есть силы по голове.
— Боммм! — отозвалась голова, мотнувшись от плеча к плечу. На всякий случай и помятуя о невероятных, противоударных мозгах аборигенов, Фома тут же нанес еще один удар, тоже плашмя, но со всего размаху. На этот раз всадник хрюкнул и стал заваливаться набок, руки его беспомощно и беспорядочно шевелились, как у жука, опрокинутого на спинку.
— Ещё? — поинтересовался Фома, держа меч на изготовку: черт знает этих рогатых!
В это время прозвучал второй удар гонга и он понял, что первый день турнира закончен.
— Надеюсь, все-таки, ты не скучал, — сказал он «белому» рыцарю напоследок.
Тот «веселился» вовсю, медленно заваливаясь с лошади бесчувственным кулем.
— Ты решил всем показать свою ловкость?
— Док, это бред! — огрызнулся Фома, еще не остыв. — И я веду себя соответственно, отвали!
— Ну-ну, бреди дальше…
Они стояли в уже смешанном ряду рыцарей, признанных победителями в общей схватке, и кланялись главной ложе, в которой сидели рыцари Длинного или Круглого Стола (Фома еще не уловил разницы). Публика орала и свистела, подбрасывая колпаки и башмаки в воздух, высокие же рыцари сидели мрачно и неподвижно, среди чопорно разряженных дам.
— Я решил, что ты захотел отдохнуть, пока другие убивают друг друга, — хмуро пояснил Фома, снова кланяясь рыцарям. — Какого черта, он был очень похож на тебя, вылитый!
— Ну, извини, мы все отоваривались на одной базе. Но лошадь-то ты мог отличить, у моей белые бабки!
— Может, ты еще попросишь, чтобы я и выражение морды её запомнил, умник? В общем, я считаю, что это неспроста, что-то ты против меня имеешь, оборотень… а?
— Это у тебя до сих пор голова гудит, — хмыкнул Доктор.
— Она гудит в честь Милорда, уверяю тебя!
— Боюсь, что он слышит. Наверняка уже нашлись доброхоты, доложили о твоей беспримерной ловкости.
— Ну что мне теперь, упасть и выбыть из соревнований, только чтобы не оправдать их подозрений? Виноват, господа военные, ловкость, проявленная мной есть чудо необъяснимое, но не злонамеренное, а гуманитарное — для танцев!
— Считай, что тебя услышали…
Доктор, криво улыбаясь, кивнул в сторону герольда; тот заканчивал какое-то объявление, потонувшее в одобрительном шуме.
— Нас приглашают в замок Милорда… на бал.
Герольд зачитывал список рыцарей, допущенных к одиночным поединкам и, как следствие, приглашенных на бал в их честь и в честь праздника Тара-кан.
— И здесь бал! — восхитился Фома. — Не удивлюсь, если начальник тайной полиции окажется человеком приятным во всех отношениях.
— Моли Говорящего, чтобы Хрупп действительно оказался мертвым.
— А каким он может быть, после того, как я видел капли его жира на струнах?
— Я видел, как от тебя даже капли не оставалось, однако ты здесь.
— Я и говорю — бред! — хмыкнул Фома.
Бал был блестящ! Бал был великолепен! Он был искрометным и зажигательным! Но, собственно, таким он и должен был быть, по мнению Фомы — быстрым и огнедышащим, потому что иначе нормальному человеку в замке Милорда (больше похожем на готический холодильник) можно было дать дуба. Полностью высеченный в скале, он обогревался, как видно, толщью гранитных стен, людьми, в нем находящимися, и жуткими ветрами, что носились над его остроконечными шпилями, то есть как чум или метрополитен, собственным теплом.
Для томбрианцев это была привычная, так сказать, комфортная среда, но Фома, видя клубы пара от дыхания над обеденным столом — святая святых его жизни! — терял аппетит и хватался за бокал даже чаще, чем обычно. Но слабое игристое ледяное вино, коим здесь потчевали, вызывало только озноб и обильную отрыжку своей шипучей консистенцией. Привычной же «газировки», так полюбившейся ему на постоялых дворах и в трактирах, здесь не подавали — двор, высший свет!..
Нахлеставшись игристого, очень похожего на брютт своей ледяной сухостью ко всем его несчастьям, Фома окончательно замерз и впал в депрессию, казалось, конца праздничному застолью не будет. Поэтому объявление о начале танцев он встретил радостным воплем и выскочив из-за стола подхватил первую попавшуюся даму и начал выкамаривать с ней немыслимые па.
В последующие полчаса, а то и больше, его рыжая голова мелькала во всех концах огромного дворцового зала, он станцевал, наверное, со всеми дамами, что почтили бал своим присутствием, но так и не избавился от холодного плескания в животе томбрианского шампанского. Зато разогрел дам. Местные барышни, пораженные его бешенной энергией, на фоне своих каменно неповоротливых кавалеров, воспылали к нему благодарным чувством. А что может благодарная женщина?.. Всё! Отблагодарить, во всяком случае.
— Фома! — мычал Доктор в бокал, когда они на секунду пересеклись у одного из фуршетных столов. — Ты вызываешь слишком большой интерес!
— Док, уж лучше пусть меня сейчас подозревают, чем потом — размораживают!..
Фома, дурачась и передразнивая Доктора, тоже мычал в свой бокал…
— Если я остановлюсь, то замерзну, а это вызовет еще большие подозрения в обществе моржей! Или моржов… как, Доктор?.. Мне кажется, последнее более феминистское, а?.. Я не виноват, что здесь только шампанское, которое напоминает мне жидкий азот — у меня леденеет сердце!
— Так не пей!
— Трезвым я буду еще хуже, видеть не могу этот фуршет с лошадиными шутками и какой-то слизью с глазами на столах! А дамы…
Он не успел закончить мысль, поскольку его снова утащили в танец. Доктор, глядя на этот нон-стоп, с сожалением констатировал, что последствия посещения Лилгвы, прут из Фомы, как сорняки на заднем дворе, куда выбрасывают помои. И если сам он этого почти не ощущал, то дамы, осчастливленные им, почувствовали это сразу, как только он пускался с ними в пляс.
Одно прикосновение Фомы, будило тайные желания и превращало холодную мумию в монастырскую мечтательницу. Никогда не раскрывающийся в здешней суровой атмосфере хилый и отмороженный бутон греха, вдруг расцветал пышным цветом, после нескольких пируэтов какого-нибудь «пасо д’обля».
Фома был нарасхват, за Фому боролись, к Фоме пылали. Он хотел лишь согреться.
— Вы знакомы с этим блестящим молодым человеком?..
К Доктору подошел высокий господин, наглухо застегнутый во френч, глаза незнакомца мрачно мерцали в черных отечных кругах вокруг.
— Едва. Не имею чести знать близко, но… видел в деле… — Доктор беззаботно отбивал ногой такт, наблюдая кружение пар, в руке его искрился бокал.
— Не имею чести, — глухо повторил подошедший. — Сейчас так здесь и не говорят. Вы, вероятно, из провинции?
— Вы угадали, — все так же легко, поигрывая ногой, ответил Доктор. — Из Бриарии, что на границе. Но, простите, с кем имею?..
— Трапп! — небрежно бросил его собеседник.
— Джу! — представился и Доктор, вытянувшись перед шефом тайной полиции. — Рыцарь Серебрянное…
— Да, я помню, — отмахнулся Трапп. — Бриария, — протянул он раздумчиво. — Это одна из самых отдаленных провинций. Давненько я не встречал рыцарей оттуда. Вы сами давно из тех мест? Как там?
— Все так же — прифронтовая полоса. Жарко!
— Да-а, — согласился Трапп, и перевел разговор. — Вы хорошо себя показали сегодня.
— Ну что вы, удалось удержаться в седле и то ладно!
— Вы скромны. Наверное, как и ваш давешний собеседник? Вы говорили, что видели его в деле. Ну и как?
— Слишком горяч, болтлив и самонадеян, думаю, долго не протянет.
Трапп хмыкнул:
— Но тем не менее он тоже остался в седле.
— Случайно!.. — Доктор играл этакого хорошего, честного, но несколько ограниченного малого из добропорядочной провинциальной глубинки, со своими понятиями о чести и достоинстве и, главное, с твердым убеждением, что победа достается только тяжким трудом.
— Ну что ж, желаю успеха, мистер Джу! — слегка наклонил массивную голову Трапп.
Доктор поклонился в ответ. Вечер грозил оказаться слишком интересным…
— На тебя охота, — объявил он, когда они снова столкнулись, теперь уже у бильярда, где один из рыцарей, сэр Троп, гонял шары, громогласно комментируя каждый удар.
— Да, дамочки не дают покоя, — согласился Фома, но Доктор охладил его легкомыслие, рассказав о Траппе и о некоторых случайно услышанных разговорах, вызванных столь необычным поведением рыцаря. — Не удивлюсь, если на тебя наедут каким-нибудь способом.
— Да что они мне сделают здесь? Не будут же они в таком месте затевать драку? Вряд ли это понравится Милорду. А насчет Траппа я в курсе…
Трапп уже говорил с ним. Фома развлекался у банкетного стола с одной барышней со странным, но завораживающим именем Пуя. Он кормил ее, как уже многих перед этим, тем, к чему сам боялся притронуться. В незнакомой кухне главное осторожность и чей-то чужой рот, помнил он совет из кулинарных книг дипломатов, и угощал Пую с рук.
Разогретая танцем Пуя была в восторге от новой, как ей казалось, эротической забавы, не подозревая, что выполняет роль противоядия, дегустатора, и пришла в такое возбуждение, что чуть не откусывала ему пальцы, так как глаза, по правилам игры, надо было держать закрытыми.
— А это что такое? — спрашивал Фома, засовывая ей в рот студенистую картофелину с глазами креветки.
— Ммм! — стонала Пуя. — Фропсы! Аб-бажаю!
— А это?..
В это-то время Фома и почувствовал чье-то настойчивое внимание. Повернувшись, будто подхватывая упавшую салфетку, он встретился взглядом с человеком во френче. Где-то он видел этот фанатичный взгляд, ёкнуло у него сердце.
Человек, между тем, улыбнулся, показав синеватые зубы, и тоже заметил: