— Он оч-чень непобедим!
— Да-а? — восхитился Фома. — Ну тогда другое дело!..
— А если, — спросил он, — Милорд не сочтет победителя достойным, а тот потребует поединка?
— Потребует?.. — Мири ошеломленно посмотрела на него. — Ты хочешь сказать, попросит?
— Ну да, ну да… это я и хотел сказать. Ему будет отказано?
— Милорд сам решает. Никто не смеет навязывать ему свою волю!
Она нахмурилась и подозрительно посмотрела на него. Фома успокаивающе улыбнулся, мол, ничего, кроме простого любопытства.
— Постой-постой! Уж не хочешь ли ты сразиться с Милордом? — ахнула она так громко, что на них стали оглядываться.
— А кто не хочет? — надул грудь Фома. — Мечта рыцаря. Спим и видим.
— Не-ет, ты на самом деле хочешь сразиться с ним! — пьяно погрозила Мири пальцем. — Ты хочешь сам вызвать его! Да?
— Только никому не говори! — улыбнулся он, словно это была большая шутка.
Мири посерьезнела.
— Глупый, не надо, — сказала она ему, как маленькому. — Ты мне нравишься, ты теплый. Но если ты вызовешь его, он тебя убьет. От его шутейных ударов умирают, а что будет, если он поведет бой по-настоящему?.. Ты даже не представляешь, что это такое. Он тебя раздавит, как… как…
Она не хотела обижать Фому, поэтому выпила, проглотив определение Фомы под пятой Милорда вместе с «зигзагом».
— Не делай этого. Я так обрадовалась, что нашла теплого, а ты… зачем тебе это надо? Ты хочешь снова пропасть? Пойдем к тебе, я хочу погреться об тебя.
Таких предложений Фоме еще не поступало. Обогревателем он не выступал ни разу. Пока он осмысливал этот калориферный нюанс, Мири предложила выпить еще, на брудершафт:
— Ты и вправду не похож ни на одного из моих знакомых. Интересно!..
И вдруг исчезла, так же как и появилась, пока Фома оформлял брудершафт.
Повернувшись, он обнаружил вместо неё Пую. Пуя щебетала, как утренняя птаха. Впрочем, хотела она того же, что и Мири, только через культурную программу. Его приглашали пройтись по замку, посмотреть искусство, как она выразилась.
— Люблю искусство я, но странною любовью! — декламировал Фома, плетясь за нею с чайником, он решил не расставаться с его приятной пузатостью.
В банкетном зале делать было больше нечего, необходимость согреваться танцами отпала, теперь он сам мог согреть кого попало, как ему намекнули, пробки же шампанского с соседнего стола летали уже в опасной близости от его головы, все чаще и все ближе. Может и прав Доктор, как всегда, и зреет гнусный заговор убить его пробкой как бы случайно, пьяновато ухмылялся он, отхлебывал из чайника и глазел по сторонам.
Искусство здесь полностью принадлежало народу, к которому Фома не принадлежал. Какие-то жуткие конструкции из металла и других, не менее воинственных материалов, символизировали рождение, расцвет, победу Томбра и уничтожение его врагов, и так десятки залов подряд.
Если бы не газированный «зигзаг», Фома с ума бы сошел от этого конструктивизма, помноженного на шовинизм и приправленного, как всегда в таких случаях, изрядной долей кретинизма. Торчащие стальные пики, рваные ржавые дыры и колючая проволока, знаменующая внутреннюю свободу, делали экспозицию похожей на взорванную свалку «вторчермета», где-нибудь на подступах к Москве.
В общем, искусства было много, даже навалом. Пуя едва дышала от эстетики свалки. Оказывается, их, фрейлин двора, сейчас собирали специально для того, чтобы они познакомили прибывших рыцарей с сокровищницей замка, а заодно, познакомились и сами, поскольку такое происходило только раз в год, в праздник Тара-кан. Значит, они здесь не одни, радовался Фома, мечтая встретить Доктора и обсудить отбойные кисти и прокатные резцы томбрианских художников.
Но вместо этого им встретился один из рыцарей, выбитых Фомой из седла, как оказалось — сэр Раш, и обсуждать пришлось не золотое сечение и даже не сопромат шедевров, а рассечение Фомы, коее мистер Раш обещал исполнить не позднее завтрашнего дня. Он бы сделал это немедленно, но Фома, приветливо улыбаясь, вынул кончик Ирокеза из-за стоящей рядом конструкции металлолома, к тому же в зале появились другие любители свального искусства, и Раш, не желая выглядеть зачинщиком, сбавил тон.
— Подлец! — прорычал он, убирая свой меч. — Ты сшиб меня нечестным ударом. Твоя лошадь сделала калекой моего друга, у него изуродовано лицо!
— Ну, если у него вместо мозгов нагажено, то приходится только удивляться, что он легко отделался. Как ему пришло в голову нападать сзади на мою лошадь? Вот она и испугалась.
— Ты специально взбрыкнул лошадь, мерзавец, и так же подло обманул меня! Я намерен рассчитаться с тобой!.. — И он снова погрозил мечом — огромный, страшный, кровожадный…
Фома вспомнил улепетывающего рыцаря и восхитился его самооценкой. На такой высокой ноте осмотр пришлось прекратить, поскольку Пуя была напугана и больше гулять в железном буреломе не желала, что в общем-то было правильно, так как, кроме Раша, по залам, в поисках Фомы, могла бродить еще пара-тройка рыцарей, считающих себя обманутыми и не так зависящих от мнения окружающих.
Банкет, Пуя, танцы, Дуя, бильярд, Доктор, танцы, Пуя, Суя, Выя, снова Пуя, и зигзаг, зигзаг, зигзаг, не сказать, что удачи…
Фома почти без чувств повалился на кровать, в выделенных ему апартаментах. С наслаждением вытянувшись во весь рост, он застонал от блаженства. Пять минут и в ванную, смыть всю эту грязь, дурь и спать!
Одним из самых славных кунштюков Томбра, который еще больше укреплял Фому в том, что это бред, было наличие горячей воды, да и самой ванны в холодном и угрюмом замке Милорда. Готика! Бред с комфортом! Почти засыпая, он открыл горячую воду…
Проснулся он от холода. Вода остыла, над ним стояла Мири и внимательно рассматривала его.
— Спящий мужчина не страшнее цветка, — сказала она.
— Как ты сюда попала?.. — Он точно помнил, что запирал дверь. — Дай мне халат!
— Как главная смотрительница этого замка, я имею ключи от всех комнат…
Она села на край ванны, не сводя с него глаз и нисколько не смущаясь.
— А ты не похож на наших мужчин. По сравнению с их мощью, ты словно ненастоящий. Где же кроется та сила, что позволила победить сегодня стольких?
— Угадай! — сказал он тоном наперсточника.
— Здесь?.. — Она указала на уснувшего коня Фомы.
— Дай халат, говорю!
— А как эта штука работает?
— Она не работает!
— Надувается?
— И лопается! — рявкнул Фома. — Дай халат!
Одевшись, он почувствовал себя увереннее.
— Теперь, девочка, проваливай, я хочу спать, а это не для нервных!
— Странное дело, — продолжала она, словно не слыша его. — Ты больше похож на женщин. Может быть, поэтому они так к тебе тянуться?.. Расскажи мне о себе.
— Согрелся — уснул, замерз — проснулся, хочу спать — не дают! — прорвало Фому. — Теперь ты знаешь обо мне всё, даже неловко как-то. Никогда не был столь откровенен. И-и… давай, прощай, моя хорошая, мне нужно переосмыслить свой путь!
— А мне нужно переспать с тобой!
— Как, и ты?! — Фома попробовал перевести все в шутку. — Зачем? Прижмись к обогревателю!
— Надо!.. — Сказано это было так, как отрезает голову девушка по имени гильотина, непонимающая шуток. Фома понял, что она не уйдет, но и засыпать, наплевав на все, в присутствии совершенно постороннего человека, он не желал.
— Я расскажу тебе историю о… (Господи, прости, бездарно повторяюсь, но эта история, чтобы отбиться, а не взять! Помоги, а?)… о безупречном рыцаре Парсифале.
— Не знаю такого!
— Именно поэтому и расскажу… это было очень давно.
— Может быть, мы сначала ляжем? Для удобства?
— Черт с тобой, мы присядем, но сначала история, договорились?..
И Фома рассказал историю о Парсифале, сыне Еврока, приобретшего с Божьей помощью великую силу от зла и победившего рыцаря Дракона, и — что немаловажно! — так и не поддавшегося чарам холодной Ангарады и вознесенного за свои подвиги и целомудрие в небесное воинство, после экстатического лицезрения Чаши Грааля…
— Как же так? — спросила Мири, внимательно слушавшая его рассказ. — Умер совершенно живой?
— Такова сила обета и предначертания Судьбы.
— А не лучше ли было трахнуть эту гордую красавицу Ангараду?.. Подарить любовь хоть одному живому существу, а не мертвецам и какой-то чашке с пикой?.. Почему он её не взял?
Она чувствовал себя, по крайней мере, обманутой. Слушала, слушала и на тебе!.. В чем подвох?
— Я тебе говорю — обет! А обет это то, что еще держит рыцарство, а может быть и весь тварный мир. Если рыцари перестанут держать слово, турниры и понятие чести утратят смысл. Тебе нравятся турниры?
— Да! Я сама хотела участвовать в этом, но мне не дали!
— Значит, ты согласна с тем, что рыцарское слово не может быть нарушено до исполнения обета?
— Ну да, какие вопросы?
— А вот такие, что сейчас я буду спать, ибо дал обет — ни одной женщины, пока не выиграю турнир! — выдохнул Фома одним духом и почувствовал облегчение, как от хорошо сделанной работы.
Интеллект, девочка, это тебе не между где-то! Это половой признак настоящего мужчины! Умеющего отказать и не обидеть!
— Ты хочешь сразиться с Милордом? — воскликнула Мири.
— Проснулась, девочка! Я тебе уже пятый раз об этом!
— Как же я сразу не догадалась! — продолжала возмущаться Мири. — И легенду подобрал бессмысленнее не бывает. Рыцарь Дракона, чаша Грааля! Все подобрал!.. Ты, значит, Парсифаль малохольный, а Милорд — Черный Дракон, да?.. А потом ты, значит, садишься на колени перед чашей без «зигзага» и — фить! — тебя нет? А я, значит, как дура, остаюсь опять одна, и без тебя, и без Милорда?!
Она была вне себя. Фома едва успевал закрывать подушкой самые уязвимые места, о наличии которых она, похоже, не подозревала.
— Обвесился символами и обетами! Да ты хоть понимаешь, что это самый трудный турнир? И победить? А обо мне ты подумал?
При чем здесь Милорд?.. Впрочем, Милорд для них — все! С ним они встают и падают. Но она?.. Как он мог о ней подумать, если они знакомы от силы три часа?..