— Как вы это объясните, ваше сиятельство?..
Кроме как рассеянностью барона, граф объяснить это не мог.
— Или у вас не стреляют на дуэлях? — спохватился он. — А только бегают? Так у меня нога!..
— Вы прострелили ему обе руки, граф! — с укоризной заметил секундант.
— А что по вашему надо было прострелить? — спросил Фома. — Голову? Грудь?
Секундант смешался.
— Но зачем же вторую?
— Нервы, — пожал плечами Фома.
Секундант растерянно облизнул губы и оглянулся на распорядителя, тот утвердительно кивнул.
— А ухо? — спросил секундант, краснея. — Зачем вы прострелили ему ухо?
— Для серьги, господа, чтобы она звенела, напоминая барону, что жизнь прекрасна только при наличии смерти! — отчеканил Фома.
— У вас всё? — спросил он, протягивая пистолет. — Я могу, наконец, сойти с этого места или вы все по очереди будете в меня стрелять?
Секундант с распорядителем отошли. Тело барона понесли к выходу, он стонал в беспамятстве. Веселье не удалось, здесь его понимали по другому.
31. Визит к Змею
Музыка, когда общество вернулось в зал, продолжалась, но танцев уже не было. Джентльмены играли в карты и на бильярде, дамы — в фанты или что-то похожее, взвизгивающее.
Фома гонял шары в одиночестве, даже пить не хотелось в такой душной атмосфере. Один раз к нему подошел сэр Троп, имени Радуги, но Фома, с горя позабыв этикет, обыграл и его, вчистую, не дав даже ударить, чем обидел первый кий королевства безмерно и опять остался один.
После этого он поспешил поменять бильярдный стол на ломберный, где, впрочем, тоже обретался в одиночестве, даже Пуя не подходила в нему, забыв об обещанных сюрпризах. Может, она имела в виду дуэль?.. Зато подошел Доктор.
— Смело! — буркнул Фома.
— Ты настолько поглощаешь внимание присутствующих, что рядом с тобой будет незаметен и Милорд, — усмехнулся Доктор. — Что произошло?
Фома рассказал, перемежая рассказ сдачей карт, подробно живописал тварей из здешних бассейнов, зал «эха».
— Я тут тоже пообщался… — Доктор небрежно откинулся на стуле, забирая взятку. — Банка с пауками. Все копают друг под друга: Трапп под полковника, барон под Кортора, а полковник, может и выше.
— Но закапывают почему-то меня.
— Потому что ты — фактор, не поддающийся учету. Никому не охота оставлять темную карту на последний кон.
— И что?
— Ничего, подождем до завтра, до Милорда.
— Ты что-то знаешь! Ты все время знаешь чуть больше того, в чем я по уши нахожусь!
— Не нервничай, все идет по плану — мы на Дне. Ты же этого хотел?
— Я?! — удивился Фома.
— А кто же? — Доктор снова забрал взятку. — Ты думаешь, если я или Сати говорим тебе, что надо двигаться, так мы этого хотим? Мы делали только то, что тебе необходимо, это не наш план.
— И не мой!.. — Фома пропустил верную взятку и от этого разгорячился. — Меня таскают на поводу, как бойцовую собаку, заставляя рвать глотки, даже не соображая, за что, а ты утверждаешь, что это я все придумал?
— Ты нынешний, может и нет.
— Постой-постой! Что значит, нынешний? Ты хочешь сказать, что есть и давешний, так что ли?
— Да и может быть не один. Вот кто-то из них все и придумал.
— У меня сейчас голова отвалится! Двойник во времени?.. Стой, это моя взятка! — Фома задержал руку Доктора.
— Извини, автоматически, ты все время отдавал!
— Шулер!.. А ведь ты все время играешь краплеными картами, Док! Все время, с самого начала! А теперь прячешься за моими лирическими двойниками! Что ты узнаешь завтра?
— Ты что сдурел? — прошипел Доктор. — Отпусти руку!
— Что завтра? — раздельно повторил Фома.
— Поединок! — сказал Доктор, побледнев, и Фома понял, что больше он ничего не скажет.
— Кого с кем? — попробовал он только уточнить, все еще удерживая руку.
— Господа, в чем дело?.. — Подошел один из смотрителей ломберного зала. — Поменять колоду?
— Поменяйте вот этого господина! — отпихнул Фома стол и встал…
Нет ничего хуже засыпать в раздражении, с больной ногой и разыгравшимся воображением, да еще после дуэли. Лишь только он закрывал глаза, на него падали какие-то огромные кирпичные башни и вбивали его в землю так, что он не мог дышать, а потом превращался вдруг в бездонный колодец, выложенный этим же кирпичом, куда сам и падал, умирая тысячи раз от ужаса. Но на дне его настигала новая башня, которая обрушивалась с мстительностью живого существа, приговаривая при этом: иди в красную башню, иди в красную башню, иди…
Фома вскакивал на постели весь мокрый, как парашютист без парашюта, и таращился в темноту, пока не вспоминал, где находится. Вздохнув с облегчением, что это сон, он рухал на спину и… снова погружался в мир падающих стен, словно поверяя, но уже из-под башни, мечту Галилея о свободном падении. И так много раз.
Вынырнув в очередной раз из этого ужаса, он понял, что это не просто сон, потому что вспомнил поневоле, что Красная башня это одна из башен замка. Ну нет!.. Фоме стало нехорошо, когда он представил себя хромающим по угрюмым коридорам и залам, кишащими наемными убийцами и мерзкими тварями. Болела нога. Как я завтра с ней? Но еще неприятнее представлялась перспектива разбивать собой башни и летать с ужасом в тестикулах.
Он попробовал еще раз уснуть (на всякий случай, вдруг отпустит?), но сразу увидел бандитского вида каланчу, со свистом падающую между глаз: иди, в Красную башню!..
Все, хватит! Он окончательно проснулся и, проклиная все на свете: что я делаю?! — выполз из своих апартаментов.
Идти было невозможно, нога болела и опухала, кажется, прямо на глазах. От дикости и невообразимости своего путешествия, неприятные воспоминания о последнем разговоре с Доктором уже не терзали его так. Что он там плел?.. Двойники, управляющие ситуацией, план?.. Забыть!
Фома огляделся, а куда он идет, ведь он даже не знает, где эта самая Красная башня! Черт, что у меня с головой?! В конце коридора, под светильником, застыл стражник.
— Любезный, как пройти в Красную башню? — спросил Фома, подходя к нему.
Стражник молчал.
— Эй!.. — Фома присвистнул.
Тишина. Постовой спал. Нет, он не спал, он окаменел, наощупь.
Господи, что происходит?
Полутемный коридор стал фосфоресцировать. Явственно зазвучал сверчок тишины, когда сверлит только в ухе, тишина стала внешней, а внутри она наполнялась грозными звуками и шумами. Он почувствовал течение времени, как когда-то с Мэей, в трактире, но здесь движение его было гораздо более мощным и каменная статуарность часового указывала на это недвусмысленно.
Он почувствовал приближение чего-то едва уловимой вибрацией. Секунда, другая, третья… они капали холодными каплями с его висков… потом появился человек, из зала, примыкающего к коридору, где он застыл перед стражником. Двигался человек неслышно, хотя и не крался, и неспешно. Фома потрогал перевязь Ирокеза.
— Не надо, — негромко сказал человек, поднимая руку, и Фома послушно опустил свою.
Лица человека он рассмотреть не мог, тот встал между ним и факелом.
— Пойдем, — сказал незнакомец все тем же спокойным голосом.
И они пошли шумящим от потоков времени, как огромные водопроводные трубы, коридорам замка. Слабое мерцание вокруг нарастало и вскоре стало серебристо-голубым. Фома хромал и ни о чем не думал.
Показался бассейн. Идущий впереди человек стал спускаться в него по невидимым в воде ступеням, Фома — за ним. Через некоторое время голубоватое сияние сменилось синим, они были под водой. Она уже не казалась смертельно обжигающей, даже холодной, температура ее не ощущалась, как не ощущалось, что это инородная среда. Фома чувствовал себя в страшной воде совершенно естественно.
Они погружались по ступеням все глубже и глубже, потом поплыли, но стремительно. Сначала хотелось задавать вопросы, все эти «как», «что», «куда?», теперь они отпали. Неважно. Важное впереди. Синяя глубина становилась черной… ослепительно черной… сияющей, как яркий свет тысяч солнц, но абсолютно не слепя. И он увидел…
Огромный, гораздо больший чем мог охватить его взгляд, спиралевидный массив. То, что он спиралевидный Фома просто знал, видеть не мог, так же, как и то, что массив сужается кверху, но ни основания, ни вершины тоже не было видно, не хватало даже такого яркого и подробного света. Только угадывалось, что это была башня, выложенная исполинскими круглыми блинами — кольцами, кажущимися каменными и в то же время живыми.
— Выше! — подсказал его проводник, и они устремились вверх.
Когда уже казалось, что нет конца этой стене, последовали три резкие световые вспышки. Фома понял, что его спутник или кто-то еще сжимал время, пожалев его, и тогда они увидели голову Змея. Это была вершина исполинской башни.
Змей спал. Под ним лежало все мыслимое во вселенной и в то же время казалось, что Змей был в точке, которая является центром всего. Его огромное неспешное дыхание являлось источником всех пульсаций космоса, а тело, своей тяжестью и всеобъемлимостью, гасило эти пульсации, настигая. Именно настигая, неподвижно настигая!
Именно такая непостижимость! Змей неподвижно лежал на своих кольцах и в тоже время стремительно двигался. Более того, Он был и Его не было. От этого кружилась голова и становилось одновременно просторно в душе и дурно в желудке.
— Это одно! — было сказано Фоме.
Змей открыл глаза и посмотрел на него. Фома узнал этот взгляд, это был взгляд той твари, что вынырнула из бассейна. Но если там были ненависть, дикость и лютый голод, то здесь — мощное излучение такой невероятной пустоты, бездны, что даже клетки организма Фомы застыли, перестав делиться. Это не была смерть, это было Небытие. Вода стала такой же, как тогда, в бассейне — жидким льдом, мертвой водой — водой не для него. Это была антиматерия, аннигилятор.
— Это другое! — услышал он откуда-то издалека, теряя последние искорки сознания в этой враждебной среде. — Но это не то, что ты видишь и пытаешься себе рассказать, чтобы понять…