до того, как она оформлялась в этот самый удар — до того, как удар происходил. Он стал предвосхищать замыслы мистера Безупречность, он видел насквозь всю его стройную, безошибочную систему. Она поражала своей строгой красотой и простотой, но уже не ставила в тупик. Так таблица умножения или алфавит становятся инструментами для обычного школьника, оставаясь чудом, «табула инкогнита» для дикаря.
Когда это произошло, Доктор с удивлением заметил, что перестал успевать за мечом Фомы, докторский же клинок, напротив, встречал Ирокеза еще в самом начале движения. Он еще ускорил свои движения, хотя это казалось невозможным, публика давно перестала видеть отдельные удары, — но тщетно, Фома опережал его! Доктор перестал быть табула инкогнито для него…
«Он меня читает! — понял Доктор. — Откуда?»
И в это мгновение увидел Ирокез, летящий ему прямо в голову. Подставив свой меч, Доктор мучительно медленно стал отводить его влево от себя, и попался. Ирокез вдруг легко ушел туда же, куда он его отводил… и неожиданно (тут же! с непостижимой скоростью!) вернулся с другой стороны. Удара он не почувствовал, потому что тот был быстрее молнии. Ирокез сорвался с замка, которым Доктор пытался его удержать и поэтому сам Доктор словно провалился ему навстречу. Сходное потрясение испытывает боксер, бросающийся на противника и нарывающийся на встречный прямой удар…
Фоме дорогого стоило развернуть меч плашмя, Ирокез не ведал друзей и хищно требовал своей доли крови в такой долгой и изнурительной сече. Стадион дружно ахнул и замер. Доктор медленно садился на колени, но сознания в нем не было, только невероятная воля, помимо его сознания, на грани этого сознания, удерживала меч наизготовку, закрывая от последнего удара (Почему граф его не добивает?! — звенела тишина над ристалищем); самого Доктора уже не было на этом поле.
33. Милорд, демонстрация Силы
Фома воспринимал рев трибун, как шум в ушах, когда проверял, в порядке ли Доктор, и потом, когда садился на лошадь и объезжал арену. Перед главной ложей он остановился и вытащил меч, показывая, кого он приглашает на поединок. Это была непозволительная дерзость. Более того, это было просто хулиганство! И хотя все ждали, что это произойдет (не так, конечно, а по правилам!.. когда Верховный сам соблаговолит), сто тысяч человек замерли, как один.
Было слышно, как плачет чей-то ребенок за стенами Ристалища.
В полной тишине Милорд кивнул.
Фома вздохнул вместе с трибунами. Громовержец, казалось, не потерял ничего от дерзкого вызова: ни спокойствия, ни презрительного самообладания, ни тем более жуткой, но словно замороженной мощи и ярости, источаемой им, — лишь бросил короткие распоряжения засуетившимся вокруг него людям из свиты.
Через несколько минут было объявлено, что турнир закончился победой рыцаря Белого Ключа и будет завершен… снова глубочайшая тишина… Огромная вогнутая чаша арены словно еще больше вогнулась от нестерпимости ожидания:
— ?????????.. — свистел вакуум.
— Пое-ди-ииинком!!!
— Аааааааааааааааа!!!
Было сказано, так же, что Верховный Князь прощает дерзость молодого человека и, в любом случае, дарует ему титул рыцаря Большого Круга. Этого же звания удостаивается и рыцарь Серебряное Копье, буде он жив. Что тут началось! В восторге от благородства и великодушия Милорда, арена и вся огромная армия болельщиков вокруг Ристалища завыла и заплакала. На какое-то время даже забыли о существовании графа, нового рыцаря Круга.
— Мило-оооо-орд!..
Он справедлив, как бог! Он сам бог, он больше, чем бог, он — всё, включая и бога!..
С трибун неслось хоровое пение, напоминающее пение псалмов по самым торжественным праздникам в церквах или тысячеустое моление на стадионах Спирали во время чемпионатов мира по футболу. Томбрианцы пели и плакали…
Нет, он не верил Доктору. Только сейчас, когда торопливая мастеровая прислуга споро и деловито освобождала его от лат, чтобы привести их в порядок, он позволил себе снова вернуться к разговору с Доктором.
Он, вернее, его давнишний след в мире, не может быть Милордом, сущность неразделима, ты не можешь встретиться с собой! Это абсурд — убить, да еще снова, себя самого, стать собой, а не кем-то… и ждать себя следующего?.. Доктор перемудрил… Но вот то, что это уже было и будет длиться, приводило в замешательство, это казалось возможным. С ним уже происходило нечто подобное. И вполне вероятно, что он приходит сюда, на встречу с Милордом не первый раз. Значит… Я опять здесь лягу?.. Все насмарку, коту под хвост?..
Он закрыл глаза и прилег на скамье, пока мастера суетились вокруг его доспехов. Рёв толпы доходил сюда, в небольшое помещение под трибунами, неясным шумом, далеким прибоем, невнятной угрозой. Надо будет сказать Сати, куда уходят те, кто якобы переходят Черту. Они уходят сюда, по крайней мере, с двумя из них он сегодня встретился — школа единоборств выдала. Впрочем, это может сделать и мистер Безупречность.
Уходящие за Черту становятся рыцарями Милорда… у него, то есть, если верить Доктору, криво усмехнулся он. И Томбр пополняется. Он все время пополняется и становится непобедим. В Открытом мире, где происходит основная борьба и где не действуют даже самые современные технологии Ассоциации (все эти убийственные ультра и инфра лучи и суггесто-лазеры, не говоря уже о биогенно-нейтронных аннигиляторах), даже один сайтер-профессионал дорогого стоит, потому что все решает собственная, личная энергия адепта — энергия Космоса.
— Ааа!.. — Врывался шум арены, когда дверь в помещение отворялась.
Правда, не ясно, почему это происходит и со всеми ли? Но то, что Ассоциация обречена, сомнений, после ночной «прогулки» с купанием, не было, так же, как обречен и Томбр. Они существуют только благодаря друг другу, вдох и выдох, лишь только не станет Ассоциации, исчезнет и Дно, поскольку начнется гигантская метаморфоза — схлопывание всего того, что стало Томбром без противовеса Ассоциации.
Правда, все это в необозримом будущем, а сейчас он устал, вернее, большая невыносимая усталость ждала его после встречи с Милордом, как бы она ни закончилась, победой ли, поражением. Вопрос только в том, где он будет «отдыхать», в какой обители, юдоли, дыре…
— Ааа!.. — Снова открылась дверь, и он услышал, как замерли, перестали копошиться мастера.
Мири. Её тонкий силуэт мелькнул в дверях. Так, кто она, все-таки — дочь? жена? любезница?..
Мири, постояв нерешительно в дверях, вошла в зал. Прислугу как волной смыло.
— Щас, ваш сясьтво! — пробормотал только пожилой латочник в кожаном фартуке, собирая заготовки, и исчез.
Да, скорее всего, дочь. Все ее оговорки, поведение. Как он раньше не догадался? Ведь стоило ей появиться рядом с ним и все исчезали, даже Трапп. Впрочем, Трапп, после отставки в Доверии, не величина здесь, но…
— Вы убьете его?.. — Она была без плаща, в костюме пажа, светлые волосы укрощены в каре, короткий упрямый нос утратил обычную дерзость и являл только вопрос. — Да?
— Ну что ты, Мири, — невесело усмехнулся Фома. — Я думаю совсем о другом: быть бы живу.
— Я его никогда таким не видела… — Она стояла перед ним, ломая пальцы. — Он сказал, что вы великий воин, что ему будет приятно скрестить…
— Сядь, девочка, твой отец непобедим… — Фома насильно усадил ее в кресло, не в силах видеть ее волнение, но Мири снова вскочила.
— …оружие с вами, — продолжала она, словно не слыша. — Может быть, самый великий, каких он знает. Он сказал…
Она торопилась высказаться, будто хотела разжалобить его и в чем-то уверить, нанизывая выученные слова, в смысл которых не вникала или не понимала:
— …сказал, что, видимо, вы были в центре… в точке… на глубине… Я не говорила никому о том, что вы были у бассейна! — вскинула она глаза на Фому. — Правда!
— Я верю, верю, — успокоил он её.
— А в центре чего? Я не поняла. Какой точке? Может быть, вы мне объясните? Это… там, тогда?..
Она имела в виду бассейн.
Фома пожал плечами. Что тут можно объяснить, он и сам толком не понимает, что ему показали и зачем? Он знал лишь, что только Сила имела сейчас значение. Что-то вроде презрения мелькнуло в ее глазах, но тут же погасло… снова только отчаянная мольба.
— Он сказал, что вы теперь не только знаете, но и можете. А еще он…
Тут она подошла совсем близко и глаза её налились испугом, словно туда добавили тушь, зрачки расширились.
— Еще он со мной попрощался! — выпалила она. — Он поцеловал меня, чего никогда не делал днем, на людях!..
Мири неожиданно оказалась перед ним на коленях и схватила его за руки.
— Вы убьете его, да?.. Не убивайте!
— Нет, Мири!..
Он с трудом, снова, усадил ее в кресло, дал воды…
— Твой отец непобедим, — повторил он. — И останется таким.
— Нет?.. — Мири задумалась на мгновение, потом снова вскинула на него глаза. — Тогда… тогда получается он убьет вас?!
«Ну кто-то же должен погибнуть, в конце концов!» — чуть не сказал он.
— Но ведь, возможно, никто не погибнет, — уклончиво произнес он. — Такое бывало, не правда ли? Собственно, все эти годы так и было! Он ударит, я упаду…
— Нет! — прошептала она. — Я же вижу! Кто-то из вас…
Она не закончила, боясь повторять страшные слова, потом мысль её скакнула:
— А я? — неожиданно спросила она. — Как же я? Обо мне вы подумали?
И горячо забормотала:
— Откажитесь, граф! Во имя всего, что вам дорого, откажитесь, прошу вас! Я, хотите?..
Фома обнял её и прижал к груди. Ничего он сказать и обещать не мог, но и слушать что-либо по этому поводу было невозможно. Как всегда у него — ни отказаться, ни продолжать: от него постоянно требуют, чтобы он разорвался, делая сразу взаимоисключающие вещи.
Он не мог отказаться, потому что Доктор, Сати и тэдэ, и тэпэ Ассоциация…
Он не мог продолжать, потому что Мири, маленькая Мири.
Опять на одних весах маленькая девочка, теряющая своего отца, и огромная организация, спасающая мир, свой мир от хаоса!..