— Возможно. Поэтому я здесь. Находясь везде, я был нигде, я был как пыль. А здесь со мной весь мир. Почему, не скажу!
Он склонился над ней. В её глазах сияло полнолуние, собственное, то, которому он поклонялся и которое не ведало ущерба.
— И не надо… — Потянулась она к нему и улыбнулась совершенно по-новому. — Не надо… терять времени. Я догадаюсь… потом…
Это была другая Мэя, обольстительная. Она стремительно меняла наряды и улыбки. Кроткая менада. Женщина. Властительница.
— Мы его не потеряем, Мэя, мы его по капельке…
Потом она снова вспомнила, потому что случайно задела клеймо, вспухающее от полнолуния.
— А ты правда там был?..
Он не сразу сообразил, о чем она. И невольно скосил глаза на левую ключицу, вслед за ее легкой рукой. Зловонное лобзание, он совсем забыл о нем!.. Танатос… Маленькая розочка невинно расцвела преступным цветом под серебром луны.
Я, как всегда, с цветами, ухмыльнулся Фома.
Мэя поняла его молчание по своему.
— Ты не хочешь говорить?
— О чем? Это был сон, обычный в кризисном состоянии. Ты видела тех, кто тебе дорог и тех, кого боишься. Так всегда бывает.
— Но она стала больше!
— Раздражение. Побудь в седле и ремнях амуниции весь день!
— Это поцелуй смерти, да? Тот, о котором говорил сэр Джулиус?
— Ну что за страсть к парадоксальным формулировкам, девочка моя? Поцелуи могут быть только у жизни, даже если она предает тебя чьими-то устами.
Мэя упрямо качнула головой.
— Ну пусть не поцелуй, но это оттуда? Монахи говорят, так далеко по аллее никто не заходил! Если это так, то нужно показать Фарону, Мерилу…
Мерилу! Монах, как увидел розу, больше к нему не подходил, а астролог может только одно — назвать дату, помочь он не в силах. Нет, они только напугают ее, своими дурацкими разговорами об аллее.
— Мэечка, ты забыла про нашу аллею. Мы так никогда и не достигнем ее конца. Полнолуние же на исходе! У нас столько дел еще этой ночью, не говоря о следующих, а мы будем слушать, что говорят монахи?..
Но Доктор появился. И как всегда, внезапно. И как никогда сосредоточен и суров.
Так, без прикрас, приходит смерть, показалось Мэе, показалось также, что перестали петь птицы, так тихо стало в замке и вокруг. Мистер Неотвратимость. Она уронила рукоделие, весь её вид говорил: вот видишь!..
Фома слегка побледнел, встречая гостя. Разговор не клеился. Ольгерд, появившийся было в дверях за приказаниями накрывать на стол, ломая его ножки, тихонечко исчез, поняв, что поесть на этот раз не удастся, во всяком случае, широко.
— Пойдем, покажу, как я устроился, — предложил Фома.
Они вышли во двор, не говоря ни слова, потом спустились под стены, дошли до рощи с прудом.
— Откуда ты? — прервал молчание Фома.
— Я был на Сю, в Го — Гопландии твоей, еще кое-где… перечислять?.. — Акра со значением посмотрел на него. — Теперь здесь.
— Нашел, значит, — хмыкнул Фома. — Не поверил.
— Сати как-то попросил меня убрать все твои следы: мол, вдруг у тебя были подобные срывы с замками? Хитрый старик сделал вид, что отправляет меня в важную командировку. Если ничего не найду, он ничего и не говорил…
— Как же я тебе рад, ты бы знал!
— Вижу!.. — Акра даже не улыбнулся.
— Нет, правда! — успокоил его Фома. — Я даже пруд тебе устроил, как обещал, помнишь? И там всегда три удочки держу. Угадай, для кого третья?
Акра и гадать не стал, просветив его жестким излучением стальных глаз.
— То-то ты весь светишься…
— Ага! — согласился Фома. — Сейчас утоплю тебя в этом пруду, никто не узнает. Ведь ты же никому не сказал, как всегда, где ты… а, рыбак своих отдельных рыб? Опять реальность свою отдельную мостыришь?
— Я не рыбак, а рыболов, — поправил Акра, игнорировав «отдельную реальность».
Фома его не узнавал, Доктор был настороже, словно с врагом. Впрочем, в той жизни они были уже чужими. «Расслабься, расслабься, — мысленно уговаривал он его. — Я все равно — никуда!»
— Вот слышу это от тебя в который уже раз — не рыбак, а рыболов! — а в чем разница не пойму! Объясни!
— Рыбак — это профессия, а рыболов — это состояние!
— И большое?
— Постоянное!
— А вот как со мной, если я охотник, но не тот, который с ружьем, а просто — охотник. Практически до всего. Как нас называть и различать, Доктор всех наук?
— Тебя как не называй, ты все равно…
— Доктор, о любви ни слова, как говорил Гавриил, только не тот, а Чернышевский, я и так все знаю! Что ты от меня-то хочешь, рыболов?
Акра впервые улыбнулся.
— Слушать тебя — наслаждение. «Я и так все знаю, что ты от меня хочешь?» — повторил он. — Странные вы все-таки существа. Такое впечатление, что единство противоположностей, как принцип, родилось именно на Спирали, на Земле, то бишь, вашей. И зовете вы ее странно — земля, прах…
Акра говорил, но говорил явно не о том, о чем хотел, что думал, что держало его в напряжении. Сдержанность и выдержка, присущие ему, не покинули его, но теперь в нем была еще решимость солдата, получившего невыполнимый приказ.
— Да расслабься ты! — не выдержал Фома. — Я все равно никуда не пойду. Лучше посмотри, какое удилище я тебе смастерил! Всю округу облазили, чтобы найти дерево первого крика дракона! Помнишь такую примету?..
Акра без особого энтузиазма забросил удочку.
— А еще говоришь — рыболов! Где твое состояние? Или это только красное словцо? Докажи, споймай золотую рыбку, красавчик! А то я тебя рыбаком начну обзывать, а то и — удодержателем!
Они надолго замолчали. Гудел лес исполинскими деревьями, чирикали какие-то птахи, недалеко от них надувала, от жары и прочего достатка середины лета, свой пузырь удовольствия лягушка. От усердия она порой заглушала шум леса.
— Вот такие здесь!.. — показал Фома размер кваквы. — С гуся! Икра, как яйца. Народ в голодуху… ну, в общем, южный берег Франции. Как мне повезло!..
Он болтал, перескакивая с одного на другое, бездумно, безвольно, как легкий ветерок, который тоже ежесекундно менял направление, пытаясь облобызать каждую веточку, каждую травинку и былинку, всякую тварь.
— Во дворец вызывают. Чего-то хотят, как бы не воевать, а я уже практически пацифист. Теперь уже Анабел. Иезибальд-то — слышал? — наплевав на бессмертие, восхищен к вечной жизни. Меркин говорит, тяжело отходил, все пытался оправдаться за слона порубленного, все остальное казалось ему мелочью ввиду предвечного. Ему виднее, а, Док?.. Искупаться не хочешь?..
Он залез в воду, бесшумно сплавал на другой берег, нырнул на несколько минут под воду и вынырнул с огромной рыбиной, похожей на пятнистого, как налим, золоточешуйного карпа; рыба снова утащила его на дно. Второй раз он появился на поверхности уже с голубым кругом, лежа на котором доплыл до берега, потом развалился на траве, не одеваясь.
— Зато мэтр наш, на удивление, очень легко, что называется, испустил дух, — продолжал он, как в ни в чем не бывало. — Только успел напомнить, чтобы «этого гада графа», меня то есть, близко не подпускали к его наследству. Грешил он, что я ему молодость телесную вернул и дух не выдержал напора тела, не пришлось старику насладиться достатком и молодой полюбовницей…
— Мэя знает, что это у тебя? — прервал свое молчание Акра.
— Что?.. А, это!.. — Фома махнул рукой. — Да. Какая-то сволочь посочувствовала, наплела про аллею.
— И что?
— У нее хватает выдержки не говорить об этом все время. А я демонстрирую бессмертие во всей красе и она забывает. Да рассосется, Док, не надо таких глаз! — засмеялся Фома так, что хотелось ему верить. — Забудь, я же везучий!..
— Но Блейк каков, ты не дослушал! — резко сменил он тему. — Усы чуть не за уши, пузо!..
Но рассказать про капитана и его пузо с усами ему не удалось, Акра переловил, казалось, уже всю рыбу в пруду: поймав, он ее выбрасывал и снова закидывал удочку, — рыба шла, как на конвейере.
Воткнув удилище в расселину дерева, под которым они сидели, мистер Безупречность поднял на Фому глаза и тот осекся на полуслове.
— Как тебе это удалось? — спросил Акра.
— Что? — засмеялся Фома. — Мне столько всего удавалось, особенно развалить, поломать, испортить, что я потерял счет своим удачам. В детстве, например, стоило взять в руки часы…
— Ты знаешь, о чем я. Я был уже на Сю, на Спирали, я был везде и везде…
— Ну, прямо уж, везде!
— Везде, где ты был и как ты выражаешься, разваливал, ломал, крушил, — именно там.
Фома сокрушенно пожал плечами.
— Даже в Гопландии?
— Фома, не финти! Как ты это сделал?
— В Гопландии-и, — зачарованно протянул Фома. — А ты помнишь?
— А ты помнишь, что это не сфера моих интересов?
— Ой, Доктор, последняя у меня мечта, узнать твою сферу, хоть одним глазком взглянуть! Хорошенькая, наверное — мм-маленькая такая! — весь мир, примерно, да?.. Но без дам! Строго… Одни недам и ненать…
— Блин! — не выдержал Акра. — Как ты мне надоел!
— А проваливай! — безмятежно заметил Фома.
— Я спрашиваю, как ты это сделал? Ты можешь сказать? Потому что мне кажется, что тут просто какой-то очередной фокус. Что-то со временем? Хотя я все равно не понимаю, я проверял и по временным параметрам десятки раз, не получается!
— И не получится, милый Доктор, потому что я сам не знаю, что это!
— Так как?
— Сати мне дал коридор, ну этот, ты знаешь, авральный, но я все время проскакивал. Пройду перекресток и ни черта не помню — куда, зачем? — как новорожденный. В такие дурацкие ситуации попадал, ты не поверишь.
— Успокойся, поверю! — хмыкнул Акра. — Ты сам еще не все свои ситуации знаешь.
— Да? — на секунду задумался Фома. — Расскажешь?..
Акра словно не слышал.
— Ну так вот, проскакивал я их, проскакивал и однажды меня словно прорубило: а выйду-ка я на перекрестке!
— То есть как на перекрестке? — не выдержал Акра, потом, с размаха, что было ему совсем несвойственно, ударил себя по колену. — Блин, как же я не догадался! Ведь ты же псих, а я рассматривал ситуации с нормальным человеком. Никак не привыкну! Господи, Фома, ты настоящий больной, фирменный и неизлечимый!