— Это ты больной, Доктор! Это вы все больны! А я здоров… даже дети есть!
— Но этого же нельзя! Собственно говоря, тебя нет!.. Ты пыль, ты везде!
— Зря что ли я отрабатывал свои переходы… горел? Я использовал свой замок выхода. Ты думаешь, я — безумец… рисковал? Ничего подобного! Я почти никогда, на самом деле, не рискую, я… почти знаю. А в тот момент я знал точно, что делаю, ясность была такая, как будто в башке прожектор включили. Я все рассчитал, вышел на гребень и — вуаля! — я здесь!.. А ты у всех был?
— Я нашел только четверых, с тобой.
— Многовато же я напартачил. Мне казалось, хватит двоих… — Фома виновато улыбнулся. — Сколько же мы болтались, пока вышли на Милорда?
— Несколько лет, если по Спирали.
Возвращались они, когда солнце уже начало клониться к закату.
— Так я не понял, — спросил Фома, подходя к воротам, — ты в гости или все-таки что-то еще хочешь от меня, кроме чисто научного интереса?.. Я к тому, что если в гости, то прекрати пугать Мэю своим истинным видом.
— Мне нужно разрешение… на Милорда.
— Моё? — удивился Фома.
— Потому что это твое право, — улыбнулся Акра еще раз. — В книге судеб прописано. Вдруг будешь возражать, опять на ристалище встретимся, не хотелось бы.
— Вот кто из нас сумасшедший, а?..
Фома длинно посмотрел на Акра, Акра — на него, возникла пауза.
Фома засмеялся:
— Доктор, ты больной! — поставил, наконец, он диагноз. — Меня гнали всем селом — вселенной! — хмыкнул он неожиданному каламбуру, — с дрекольём, а тебя-то — какая кручина?
— Это моя профессия — каппа!
— А может, состояние?
— И состояние тоже! — ухмыльнулся, наконец, Акра. — Так что?
— Зачем? Он же не примет твой вызов.
— Я знаю, но иначе с ним не поговорить.
— Ассоциация хочет его контролировать? — догадался Фома. — Через тебя?!
— Мы поможем ему удержаться как можно дольше.
О безумная страсть управлять всем и вся!
— Или я убью его, — добавил Акра, непреклонно.
И станет Милордом, не подозревая, какая это усмешка судьбы, подавил вздох Фома. Он думает, что став Милордом, он останется прежним, каппой. Каппой-то он может и останется, но станет еще и Верховным, и Ассоциация получит невиданного доселе врага. Интересно, помнит ли кто еще в Ундзоре о происхождении Доктора? Понимают ли, что делают? Не похоже. Ну, а сам-то он понимает, что хочет делать? Судя по непреклонности тона, да…
— Но зачем, он же сейчас абсолютно безвреден!
— Это не так, вернее, есть вводные. Ты забыл, что я теперь рыцарь Большого Круга. Полковник Ротт, теперь уже с Кортором, что-то замышляет против Верховного. Близится очередной Тара-Кан, нельзя допустить чтобы на него вышел кто-нибудь другой.
— Доктор, вы больны, — устало повторил Фома. — И пусть тебе повезет.
— Я не могу на это рассчитывать, — усмехнулся Акра. — Это твоя прерогатива.
Мистер Холодная Необходимость не остался даже на ужин, объясняя это тем, что «разрешение надо получить у всех Фом, как это ни дико звучит, и остальные могут вообще ничего не помнить или оказаться не такими сговорчивыми, как он»…
— И счастливыми, — добавил Акра. — Что, впрочем, одно и то же, насколько я понял.
Мэя уже металась в окнах замка и граф Иеломойский не стал настаивать.
— И чаю не попьете? — рассмеялся он.
Прощание было даже сердечным, они знали, что расстаются, скорее всего, навсегда. Ничего лишнего. Ничего личного. Адьё, сударь! Стол, кровать с горшком и пруд с сачком всегда к вашим услугам, пруди!
— Береги себя!..
— И ты!..
— Да!.. — На прощание Фома вручил Акра Тхе увесистый пакет.
— Твоя родословная, пушкин, — объяснил он удивленному приятелю. — Извини, только до третьего колена, но дальше и не стоит, потому что там у тебя такое ассорти, родственничек, сразу зачитаешься!
Акра порозовел, пропустив даже «родственничка». Глядя на столь необычное зрелище, порозовел и Фома.
— Не стоит! — сказал он. — Для тебя это будет нелегким чтением.
Он не стал распространяться. Доктор сам все прочтет и получит, наконец, подтверждение, что он совсем не тот, кем сам себя считает и за кого его держали в Ундзоре. Чистота рядов Ассоциации была нарушена чуть ли не в самом сокровенном её органе — «каппе». Доктор, оборотень с исчезнувшей Туманности Странников, оказался к тому же полукровкой, да еще какой. Последний принц Галактики Метаморфоз Акра Тхе имел гремучую примесь Томбра уже во втором колене, его дедом, через мать, был Милорд.
Туманность вовсе не исчезла, как говорили в Ассоциации, её постигла судьба всех завоеванных территорий Организации, она стала провинцией Хаоса. Но судьба не была бы судьбой, без своей обычной кривой ухмылки, провинция эта была Бриария.
Герметика: «Мы знаем все, но сомневаемся»?..
Но даже не это главное. Если «их высочество» не врут и все еще настаивают, что Фома какая-то ипостась Милорда или он — Фомы, усмехался граф, то как «они» проглотят такую «выдумку» и такое продолжение сказки, что они с Доктором родственники? За что боролись на то и напоролись, внучек племянчатый!..
Доктора ждало увлекательное чтение по дороге ко всем Фомам, хоть это и звучало, как «ко всем чертям». Теперь он узнает, наконец, зачем он. Возможно, затем, чтобы соединить в себе несоединимое — Ассоциацию и Томбр, Порядок и Стихию, Долг и Страсть? То, чего никогда не понимал в Томасе?
Возможно, его новая миссия как раз в русле его же судьбы, как никак там-то, в Томбре, у него точно есть родственник! И может именно это поможет ему договориться с Милордом?..
Ударила молния и рев Ристалища, заглушая утихающий гром, превратился в вой пылесоса, который вдруг резко оборвался.
Он открыл глаза. Все было белым от множества белых халатов. Обход.
— Ну-с, молодой человек, как вы себя чувствуете?
— Прекрасно! — буркнул он; проснуться и увидеть у своей кровати кучу докторов, не самый лучший способ начать новый день, даже в больнице.
— Вижу, вижу! — бодро заметил завотделением Василий Николаевич, убирая руки за спину характерным жестом эскулапа. — Ну что ж, в таком случае, Вера Александровна подготовит нам документы.
Красавица старшая сестра, любимица отделения (никто так легко не делал успокаивающие!) кивнула и с улыбкой посмотрела на Фомина.
Сразу стало легче.
— Выписываем вас, Андрей Андреевич, хватит! Повалялись и будет!.. Ох и дал он тут шороху!..
Василий Николаевич обернулся к свите, состоящей, в основном, из повышающих квалификацию индусов…
— Две реанимации, уголовный розыск, психиатры, восстание из мертвых… его ничего не берет!.
— Как вам это удается? — обратился он снова к Фомину.
Тот довольно язвительно хмыкнул:
— Если больной хочет жить, медицина бессильна!..
Завотделением захохотал, словно услышал комплимент, за ним — индусы, не совсем, правда, уверенные, что правильно оценили очередной русский парадокс, тем более, клинический. Их оливковые, без косточек, выразительные глаза смотрели на Фомина с такой любовью, на какую способна только самая фаталистическая нация на свете, знающая, что все мы живем только затем, чтобы жить еще, и еще, и еще много-много раз. Пока из камня не превратимся в Будду или Браму, который вдыхает и выдыхает этот иллюзорный мир, а затем — в его вздох, что, в свою очередь, отлетает в такие эмпиреи, какие не снились даже павшим в бою.
Индусы были самыми деликатными из всей интернациональной шоблы интернов, что по медицински бесстыдно совала нос во все дырки отделения. Они ходили с глазами газелей и пугались каждого больного, особенно, когда те начинали лечиться по матушке и сестре ее Авось.
— Вы нам тоже понравились! — сказал, отсмеявшись, Василий Николаевич. — Так же как и немыслимые поступления на наш счет, благодаря которым мы модернизировали наше отделение и смогли приглашать любых специалистов… к вам, кстати, тоже…
— Скажу прямо, — хохотнул он ещё, — побольше бы таких больных и со здравоохранением в стране будет все в порядке!
— Поэтому!.. — Поднял Василий Николаевич палец. — У нас к вам тоже, правда, скромный, в меру наших возможностей, подарок. Нет, на подарок это не тянет, даже по кодексу Гиппократа о взятках, скорее, это сюрприз…
«Сюрприз?..» Чего Фомин не любил, так это сюрпризов, он их просто боялся, поэтому напряженно уставился на доктора, не ожидая ничего хорошего, несмотря на доброжелательные улыбки вокруг. Сколько гадостей с ним происходило, даже и после таких улыбочек!..
— Верочка Александровна! — позвал завотделением. — Пожалуйста!..
Вера Александровна подала поднос, на подносе лежала черная кожаная папка с тиснением — «Диплом».
«Что это?» — уставился на нее Фомин.
— Меня решили наградить званием почетного больного?
— Ха!.. Откройте…
Он открыл. Внутри, аккуратно сброшюрованная гибкой спиралью, лежала машинописная рукопись. Он все еще ничего не понимая, попробовал читать, но буквы прыгали перед глазами.
— Ну-у? — подбодрил его завотделением. — Это ваше.
— Мне? А что это? Я никак…
— Нет-нет, не — вам, а — ваше! — пояснил Василий Николаевич, несколько разочарованно. — Не узнаете? Это же вы написали!
— Я?!
— Нет — я! — завотделением снова неудержимо рассмеялся и повернулся к ординатуре, приглашая и ее разделить его веселье, та с готовностью разделила, рабочий день все равно идет.
— По ночам. На дежурствах! — приходил во все больший восторг заведующий. — Нет, дорогой, это вы. Сами. Строчили здесь, как автомат. Графоман-маттоид, так они это называли.
— Кто они?
— Неужели не помните?.. — Василий Николаевич несколько смешался. — Специалисты.
Фомин испугался. Он все понял и понял, что нельзя этого показывать, вдруг выписку задержат.
— А-а! — небрежно махнул он рукой. — Вы об этом…
Он наугад прочитал несколько строк на открытой странице. Какая-то бешенная чушь: «…история Ассоциации уходит корнями в эпоху взрыва, но про эти корни почему-то упоминается только вскользь или совсем не упоминается… Единственные… свидетельства — Скрижали — не были… расшифрованы, — скакал он по абзацам, — и версий… было столько же сколько версификаторов. Но и ознакомиться со всеми версиями можно было, лишь выйдя к Последней Черте, вкусив Причастность Посвященных и получив высокое разрешение из рук Самого — главы высшего Совета Ассоциации…»