о придумал, испытал на мне, я жертва!» «Они же с ума сойдут, жертва!» «А ты хочешь, чтобы их в здравом уме по утру обезглавили? Пусть хоть повеселятся перед эшафотом и на нем самом — сумасшедшие страху не имут!..»
Через мгновение Фома увидел, как вырастает тень за спиной часового, легонько поворачивает его голову вокруг позвоночника и тот оседает. Все это бесшумно, как в доме подпольного преферансиста крадется бабушка с чаем.
Доктор же, укладывая тело, видел, как рядом со вторым часовым появилась фигура в белом саване и страшной косой. В пустых глазницах ее черепа горели красным зловещим огнем шипящие свечи. Фигура наклонилась к ничего не подозревающему разбойнику и что-то сказала ему на ухо…
— Это я, — вкрадчиво доложил Фома в волосатое ухо, — кума твоя, касатик! Тихонечко повернись и посмотри, какая у тебя длинная дорога…
Часовой, как сомнамбула, повернулся к Фоме. Картина вдохновила его на обморок, а может восхищение его простерлось и до полного умиротворения. “Бо знат!” — говорят старушки на Спирали в таких случаях. Во всяком случае падение бандита было мягким, а прощание стремительным и беспечальным.
“Не можешь без фокусов!” — чертыхнулся Доктор.
Потом Фома двинулся к шатру, так как был ближе, а Доктор — к лежбищу разбойников. Ему пришлось потратить гораздо больше времени, чтобы создать клетку-лабиринт, так как реальность Кароссы сопротивлялась, не придя еще к равновесию, а может действовала защита Хруппа или даже просто его присутствие. В таком случае медлить было нельзя, Хрупп обязательно что-нибудь почувствует.
Доктор бросился к шатру.
Он увидел, что вестовой стоит ни жив, ни мертв, не в силах ни пошевельнуться, ни крикнуть, хотя рот его исказился и застыл в беззвучном крике. На него надвигался, мерно кося ослепительной косой все пространство перед собой, бледный саван Смерти. Только, вдобавок к свечам в глазницах, из пасти черепа торчала попыхивающая сигара.
Дело шло к разрыву сердца, так как Фома не спешил, с наслаждением выкашивая траву, вместе с кустами и кочками, перед часовым, опять же беззвучно, на фоне ветра. Чтобы этого не случилось, Доктор усыпил бедного свидетеля Безглазой, надавив на артерию.
«Все шуточки?!» — резко прозвучало у Фомы в голове. «Какие шуточки? — удивился Фома. — Смерть!» И вставил сигару в рот вестовому так, что тот напоминал уснувшего сторожа табачной плантации Фиделя. «Остров Свободы на посту! Капля лошади убивает огонь сигары!..» «Тс-с!» «Ну что, врываемся и рубим?..» — Фома сделал нетерпеливое движение. «И как можно скорее!» — ответил Доктор, и в это время в шатре раздался голос:
— Морган, посмотри, что там?..
И из шатра вышел человек с мечом наголо. Явно не до ветру. Сообразить он ничего не успел. Голова его, потеряв опору, закатилась под полог шатра, но и элемент неожиданности был утерян, если не считать, конечно, элементом неожиданности то, что вышел из палатки Морган, а обратно вкатился только его орган. Пусть и с глазами. Не успевшими удивиться как следует.
Фома с Доктором ворвались в шатер следом, но вместо повинно подставленных голов увидели обнаженные мечи. Вокруг топчана с картой и бумагами стояли четверо мужчин с оружием наизготовку. Над столом висела, покачиваясь, лампа, создавая зыбкую тревожную атмосферу.
Двое ближних, собственно, только и успели, что обнажить клинки, но толком развернуться навстречу ворвавшимся сайтерам уже не сумели и были тут же безжалостно разрублены двумя молниеносными ударами. Но зато двое других, благодаря этой задержке, успели занять удобные позиции и угрожающе выставили длинные мечи.
Один из них был Хрупп. Его нельзя было не узнать. Он был, может быть, не так огромен, как Скарт, но невероятная сила волнами исходила от него, к тому же он был сиз, как начинающий тлеть покойник. Одутловатое лицо с неестественно большими глазами, совершенно лысая голова и безжалостные губы людоеда. Было в этом какое-то страшное обаяние, тем более, что лампа, все еще качаясь, лишь периодически выхватывала его лик из полумрака. Словно сам ад, в лице лучшего представителя, заглядывал в палатку и глаза незваных гостей.
Второй был под стать Хруппу, но лицо его было резче, как и все движения, длинный хрящеватый нос, загнутый как у попугая, шевелился, пытаясь угадать следующее действие ворвавшихся. Никакой растерянности, только яростная готовность. Топчан между ними служил естественной преградой и возникла короткая пауза, в которой противники пытались правильно оценить друг друга и последующий ход.
— Кто вы? — спросил Хрупп, и Фома узнал этот низкий голос, выдающий нечеловеческую силу.
Этим голосом говорила голова Джофраила.
— Мы за тобой, собирайся! — ответил Фома, называясь. — Петушок давно пропел!..
Он сделал небольшой шажок, как бы примериваясь к прыжку. Ближе к нему был неизвестный.
— А-а! — зарычал Хрупп. — Так это вы?.. Флипп, крикни людей, это сайтеры!
— Не стоит! — успокоил их Доктор, пока Фома незаметно, как тень, используя раскачивание лампы, подбирался все ближе к топчану и Флиппу. — Вас никто не услышит, они мертвы. Так что давайте лучше обсудим условия сдачи.
— Сдачи? — зарычал-захохотал Хрупп. — Щенки!..
Но они и не думали обсуждать этот пункт. Фома прыжком обогнул топчан, и нанес удар Флиппу, Доктор напал на Хруппа, тот, отбивая выпад, ударил по лампе, она звякнула, мигнула и в шатре стало темно…
Фома сделал шаг назад, чтобы случайный удар не мог его достать, и замер, прислушиваясь к возникшей тишине, пытаясь быстрее адаптироваться к темноте. Ни один звук, кроме скрипа раскачивающейся лампы, не выдавал движения, все понимали — неосторожность может принести смерть. Здесь победит тот, у кого крепче нервы и пауза затягивалась, вытягивая их до предела.
Наконец, Фома увидел медленное, едва уловимое движение к нему справа. Флипп не выдержал.
“Флипп, ты влип!” — сказал Фома, уже ясно различая голову разбойника и как она, подчиняясь динамике Ирокеза, сначала покачнулась назад, а потом соскользнула с плеч вперед. Из шеи вырвалась шипящая струя, обрызгав все вокруг. “Тоже оборотень!..”
Тут же он услышал, как скрестили клинки Доктор с Хруппом и повернув голову увидел и того, и другого, и понял, как он сейчас снесет голову Хруппа скользящей лаской своего Ирокеза. Нет, остановил он себя, он мне нужен, он должен говорить!..
Голова Флиппа, продолжая крутиться на полу, вдруг ярко вспыхнула, разрываясь, и зажгла шатер. Полотно и циновки вспыхнули, как факел, прямо под ногами, над головой, вокруг — все было облито горючей гадостью, что переполняла Флиппа, обрызгано было даже лицо Фомы. Огонь распространялся так стремительно, что они с Доктором едва успели выскочить из-под проседающих опор и полыхающей материи.
Последнее, что они слышали сквозь гул пламени, неистовый и торжествующий смех Хруппа…
Открыв глаза, Фома увидел огромный костер шатра и Доктора, держащего меч острием прямо на исчезающего в этом пламени томбрианца. Это на случай, если тот вздумает напасть с другого уровня. Но похоже на этот раз сизый ангел уходил без мысли о мщении и абсолютно невредимым. Его смех говорил об этом.
— Ушел, — сообщил через некоторое время Доктор, подходя и подавая чистый платок с пахучей жидкостью.
— Откуда у тебя чистые платки все время? — поразился Фома. — У меня, я только в руки возьму, будто сапоги чистил!
— Но ты, действительно, первым делом чистишь сапоги! — отозвался Доктор.
От докторской жидкости стало легче, глаза, наконец, смогли смотреть нормально.
— Похоже, он использовал Флиппа, вместо горючего! — заметил он сквозь платок. — Сколько же у него этих тварей с жидким топливом?
Вопрос был риторический, так, от досады, что не удалось.
— Я пойду за ним, пока еще есть след, — сказал Доктор. — Его нельзя далеко отпускать…
— А не поздно? — спросил Фома.
— В самый раз.
— А-а… я и забыл, что ты у нас следопыт.
— Ты нормально?.. Закончишь здесь?
Фома дернул плечами: попробую!
— Я сразу обратно, в город, — сказал он. — Подстрахую снизу, потому что он либо туда, либо снова на поиски хранилища…
Фома поморщился от рези в глазах. Шатер, догорая, рухнул и из-под него вспыхнуло яркое пламя, а потом — шлейф искр.
— В общем, если там все в порядке, поднимусь к тебе и мы его… даже не придумал, как я его!.. Почему я его не грохнул?!
Доктор ушел. Костер утихал и стало слышно, как внизу у реки начиналась атака кароссцев. Нарастающее “ааа!” волнами доносилось до вершины. Грик все сделал вовремя и, самое главное, правильно.
Фома едва успел переодеться в белый саван, чтобы встретить гостей. На холм шумно и спешно поднимались. Изумленному взору подоспевших гимайцев и оставшихся в живых дозорных предстала жуткая картина. На пустой поляне, в свете догорающего шатра, бродила белая, как саван, Смерть и воя замогильным голосом о каких-то подмосковных вечерах, которые «если б знали вы, как ей дороги», косила все, что попадалось под ее страшную косу.
Тридцать же их соратников — бандит на бандите — сбились в тесную кучу, словно их накрыли прозрачным колпаком и смотрели на все это безумными глазами, навалившись на невидимую преграду и друг на друга. Многие из них плакали, так как Смерть неумолимо, хоть и зигзагами, приближалась к ним. Когда же Косая направилась к вновь прибывшим, гимайцы всем отрядом хлынули вниз, пугая встречных и наводя панику в лагере.
— Смерть! Там смерть!!
Началась гроза…
Чем хороша жизнь?.. Тем же, чем и плоха — неожиданностями. Утром, подошедший и ничего не подозревающий победительный Дебой, был встречен такой ураганной атакой, что пробежал со своей армией вспять ровно столько, сколько намедни кароссцы, и даже чуть больше. Тем самым он был поставлен на грань полного разгрома и по сему счел за благо заключить мир на любых условиях, которые гарантируют ему жизнь и власть на оставшейся территории.
Иеломойя оставалась за Кароссой, граница значительно передвигалась на территорию Гимайи, контрибуции, репарации, принудительная демобилизация и демилитаризация, и — как дары духовные — глубокая нравственно-историческая сатисфакция. Вот неполный перечень общих условий унизительного мира, на которые пришлось пойти гимайцам. Не упустил своего и Салатен, откусив от Гимайи чуть ли не вдвое, против прежних своих территориальных притязаний к Кароссе.