Гея, гордая княжна Гея, краса всех кругов, обвилась вокруг него дикой лианой и кричала что-то горячо и бессвязно, и они неслись, неслись неведомо куда, на самом быстром коне в мире. В таких скачках он еще не участвовал. Пространство и время свистели в ушах, как ямщицкий посвист, а он все более ощущал себя конем, которого вот-вот загонят.
Гонг!.. Обед? Или это лопнуло сердце? У кого, у меня или у нее?.. потому что они были кентавром. Во всяком случае — минутная передышка. Он решил воспользоваться ею во спасение их обоих. То, что спасать нужно было и княжну, он не сомневался, потому что она была явно не в себе. Что с ней случилось? В свете чахлого ночника она лежала, как мертвая. Прекрасная мертвая женщина. Может, она его не узнала?
Фома решил вернуть её пусть к жестокой, но действительности.
— Ваша светлость, — осторожно спросил он, представляя, какая сейчас будет буря, — вы не перепутали меня с маркизом?
В предрассветных сумерках это было не мудрено, он мог сойти и за черноокого красавца маркиза, и даже за венецианского мавра. Но!..
Глаза княжны распахнулись широко и призывно, даже жутко.
— Какой маркиз, граф? Я ждала вас!
— Ждали? А?..
Но он не успел ничего сформулировать, княжна снова набросилась на него и он обрушился с ней куда-то вниз, наблюдая по пути калейдоскоп чудных видений и позитур. Он все забыл. Сколько это длилось, он не помнил, ему казалось, что прошла, по крайней мере, жизнь, когда он снова вынырнул из этого мутного и жгучего потока…
Они лежали на полу, потому что обрушился не Фома, а кровать.
— Отчего такой пожар, княжна? — попытался он прояснить обстановку.
— Оставьте, граф! Идите ко мне!
Снова?! Ну нет, это самоубийство! С ней нельзя разговаривать, догадался он, она сразу насилует! Он чувствовал себя совершенно опустошенным, даже выпотрошенным. В первый раз в таком деликатном предприятии он ощущал себя тряпичной куклой для тренировки ражих десантников.
— Кажется, мы сломали кровать, — попробовал он отвлечь ее внимание от своей незначительной персоны.
— Ну же!.. — Голос княжны был притягательнее пения сирен.
Но Фома ни за что не хотел повторять те трюки, что они только что вытворяли, силы были слишком неравны. Княжна была опасна, как самодельная петарда!
«Бежать! — полыхало у него в голове. — Бежать, пока не поздно!» А был еще и маркиз! «Бежать!» — приказывал себе Фома, но не мог и двинуться с места, лежа пластом среди перевернутых перин, белья и воздушных покрывал.
А княжна снова открывала свои страшные глаза, медленно и все шире и шире. Он не решался туда заглянуть, боясь увидеть ту же бездну, что сметала его уже несколько раз.
Он сделал еще одну попытку уйти.
— Куда? — простонала княжна. — О!..
От этого стона Парамон повел себя совершенно самостоятельно и подло: мол, ты как хочешь, а я остаюсь! — и вызывающим перпендикуляром уставился на источник звука — па-ба-ба-бааммм!..
“Я скормлю тебя крокодиле!” — пригрозил Фома, пытаясь замаскировать Парамона бельем или чем-нибудь из одежды. Бесполезно! «Крокодила» была далеко, а княжна рядом.
Фому словно сорвало с катапульты, и откуда силы взялись?
Опять бездна — ни времени, ни пространства. От непомерных усилий перед глазами у него поплыли круги. Красные.
“Еще красных мне не хватало! Все!..” Собрав всю свою волю в кулак, Фома стал выбираться из кремового месива постели. Белье было взбито, влажно и он тонул в нем, как глупая оса в варенье.
— Не уходи! — жалобно попросила Гея.
Переход на ты произошел само собой. Какие церемонии могут теперь быть, когда они не пробовали только короткое замыкание?
— Княжна!.. — Фома тяжело дышал. — Я бы не ушел, но если я не уйду сейчас, мы оба умрем. Есть что-то катастрофическое в нашей высокодуховной скачке. Так люди не отдыхают!
Она хотела возразить, но Фома продолжал говорить. Ему так было легче, гораздо легче, когда он говорил, а она молчала.
— Причем, умрем сегодня же! Сейчас! А это — не моя история!
— Умереть от любви! — восхитилась Гея. — Как здорово! Я хочу!
— Запретить не могу, княжна, но у меня — другие планы!..
Фома с трудом натягивал сапоги с узкими голенищами. Кто их снял?..
— Но я хочу-у!.. — Она протянула к нему руки, глаза ее снова начали расширяться.
Этого он боялся больше всего. И, главное, не мог не смотреть — затягивало! Зрачки её казались больше глаз — омут! — темный, глубокий, зовущий! Так же как и его желание снова…
Нет-нет! уговаривал он себя, лихорадочно собирая одежды, хватит с меня загадок и экзерсисов! Это безумие какое-то! Что происходит?..
— Гея, — вспоминал он всякую мичманскую дребедень, лишь бы отвлечься и не слышать её стонов. — Родина призывает меня!.. Твоя, между прочим, родина!..
— Иди ко мне, — просто сказала она, и снова протянула к нему руки.
Фома даже в пол ногой уперся, чтобы его не сбило навзничь и не унесло в эти жаркие объятия…
— Иди ко мне!
“Если она еще раз скажет это, а я не успею схватиться за что-нибудь, мне конец! Говорить, говорить, и не давать говорить ей!”
— Прощай, княжна, — выдавил он из себя. — Я еще вернусь, а ты пока сделай суфле из этих сливок!
Он показал, вставая, на взбитое постельное белье.
— Я умру! — пообещала Гея, и в этой угрозе звучала Ева, крадущаяся за яблоком; с топором.
— Не умрешь, я быстро!..
«Послушать нас — два идиота!» — ужасался он, но не переставал говорить:
— Туда и обратно… А вот если я останусь, то мы умрем точно!..
Фома шел к двери, как против ветра, словно это была не комната, а аэродинамическая труба, всасывающее начало которой было… Он знал, где оно было. И оттуда неслась такая сладкая музыка, что приходилось бормотать молитвы Одиссея, уходящего от Калипсо.
— Ну последний раз, граф! — звала княжна, да нет, не княжна — хор ангелов-искусителей, у которых на подпевке сами сирены.
— Иди ко мне! Иди же, ну?!! — капризно и своевольно приказала она, зная о силе своего призыва.
Фома успел схватиться за ручку двери…
“Что это было? Зачем я приходил сюда?..” — ломал голову Фома, бредя по коридору, как лунатик.
Он до сих пор ощущал волны, которые шли от княжны. Мысли его все время уносились куда-то… «Добраться, добраться, добраться… до чего добраться? Ассоциация! Точно! Ему же надо в Ассоциацию! А почему отрубило?..»
Фома вдруг сообразил, что давно наступило утро и он идет совсем в другую сторону, обратно к княжне! Уже утро?! Сколько же они неслись навстречу друг другу и не заметили этого!..
Мама, я её боюсь! И себя…
Попасть к себе в апартаменты стоило дорогого. Лишь только он отвлекался, а отвлекался он постоянно — в голове вертелось черте что! — его несло к Гее. Какая-то мягкая, но неумолимая сила действовала на его рулевое весло, разворачивая все время в одну сторону. Извилистые коридоры замка располагали к этому: заманивали, затягивали. Обратный же путь к себе — словно непаханая целина ратаю.
Выручил мэтр Иелохим, на которого он наткнулся в результате своих блужданий, прямо у дверей княжны.
— Мэтр! — воскликнул он радостно, и схватился за старика, как хватаются за буй в открытом море. — Милый мэтр, отведи меня домой!
«Вблизи этих дверей все почему-то становятся милыми? — удивился он. — Милое местечко!»
Мэтр сначала испуганно отшатнулся, в полутемном коридоре нежданный Фома снова показался старику призраком — бледным и страшным, тем, что уже приходил к нему и грозил кулаком. Потом удивленно уставился на графа: отвести?.. в своем ли тот уме?
— Я заблудился, — глупо улыбаясь сказал Фома. — Третий этаж, четвертая башня, от входа налево…
— Вы прекрасно выглядите, маэстро! — заметил он еще, стараясь перекрыть голосом недвусмысленные звуки из покоев княжны, она все еще звала его!
А мэтр Иелохим действительно выглядел лет на тридцать моложе, не зря ходили слухи. Этакий бравый старичок, бодрый, крепкий, да еще и с претензией на щегольство. На нем был дорогой малиновый плащ и роскошная черная шляпа с атласной лентой ярко-красного цвета. Жених! И он по-прежнему не уважал небесное воинство, в лице Фомы, подозревая, что тот просто необычайно ловкий шарлатан и сейчас опять что-то затевает.
Стоны, издаваемые княжной, привлекли и его. Еще бы!..
— Я не знаю, где вы живете, я тут вообще первый раз! — отказал мэтр довольно невежливо.
Уходить отсюда ему явно не хотелось, а от перехода графа на вы он ждал только неприятностей.
— А я вам буду показывать, — успокоил его Фома.
— Зачем же тогда вас провожать? — удивился мэтр.
— Дело в том, любезный Иелохим, — заворковал Фома, беря мэтра под руку чуть ли не насильно, — что я знаю, куда повернуть, где подняться, но иду почему-то в противоположную сторону. Это со мной бывает… а как вы очутились здесь, у покоев княжны?
На это мэтр не нашел, что ответить. Как объяснишь взыгравшего беса мальчишке? Что он может понимать в этом?.. Старик буркнул, что-то насчет того, что гуляет, где хочет и спрашивать никого не собирается… но тут Фоме пришла в голову счастливая мысль.
— Может, у вас тоже слуховые галлюцинации? — воскликнул он. — Половой бред?
— Какие? Что?! — не понял мэтр агрессивно.
— Я абсолютно здоров! — добавил он высокомерно, совершенно забыв, что именно благодаря Фоме чувства его обострились, как у юноши и он стал восприимчивым и бодрым, словно молодой кролик.
— А я и говорю, что вы прекрасно выглядите, дорогой мэтр! — заверил его Фома. — Просто мне все время кажется, что в этом месте поют сирены. Призывно так. Вам не кажется? Нет?
— Нет! — соврал мэтр.
— А вот послушайте!.. — Он подвел старика к двери, откуда явственно донеслось:
— Иди же ко мне, ну!.. — И какое-то ритмическое бормотание…
Княжна колдовала! Вот в чем дело! Ах она стерва!.. Сила призыва была так велика и чарующа, что Фома уперся руками в косяки, а проказника мэтра прижало к двери словно вакуумным насосом. Аэродинамическая труба призыва действовала даже через дверь.