Старик заметно порозовел и как-то неприлично шмыгнул носом.
— А что это? — спросил он, потеряв всю спесь в брачном призыве самки.
— Что — что? Вас зовет, грязный вы старикашка!
— Меня? — не поверил тот, но глаза его увлажнились и стали томными маслинами, взгляд тонул и таял.
— Прослышала, наверное, о ваших подвигах!.. Ведь вы шалун оказались! Никого другого видеть не хочет! А стонет так, что впору стражу выставлять! Выручайте, мэтр! А то она всех тут с ума сведет!.. И потом, пора начинать настоящую придворную жизнь!..
С этими словами Фома нажал на ручку двери, толкнул… и мэтра страшным порывом унесло прямо в ту самую трубу, начало которой известно каждому, а вот конец не знает никто, только она сама… если хочет. Последнее, что видел старик, это невероятная фарфоровая белизна ног, не свойственная простолюдинкам, и заварная нежность перехода.
Стоны тотчас прекратились. А Фома запомнил масленые глаза старика…
Он с облегчением откинулся на дверь… и увидел маркиза. Откуда?.. Сбежал с фронта?.. Тот стоял, как сама судьба… па-ба-ба-баммм!.. весь в черном, только меч резал глаза опасным стальным блеском.
Бетховен, кажется, станет моим настольным композитором, успел подумать Фома.
— Так-так-так-таак! — сказал маркиз, в той же грозной и фантастической ритмике великого немца, и исходя сиянием от праведного возмущения и предвкушения мести.
— А я тебе поверил, мерзавец! Так умри же!..
Он поднял меч, наслаждаясь мгновением. В его положении, кто себе в этом откажет? Тем более, что деваться Фоме было некуда, он стоял в проеме двери и самое большое, что он мог сделать, это броситься на меч самому, чего ему совсем не хотелось. При виде блещущего меча, он напрочь забыл про то, что дверь можно открыть. Впрочем, он бы и не успел — маркиз мстительно ловил каждое его движение и даже шевеление пальцем могло стать для Фомы последним.
Жизнь промелькнула перед ним быстрее встречных поездов — только свист и качка. Спасти от меча могло только чудо. И оно произошло. Чудо подмены. Страшный разгневанный крик раздался из комнаты княжны, дверь резко распахнулась и Фома, прислонившийся к ней, провалился в комнату. Меч маркиза, описав зловещую дугу, разбил оба косяка и вырвался из его рук, а из комнаты на маркиза вылетел мэтр.
Для тех, кто не бывал в цирке и не знаком с принципом клоунов-эксцентриков: один встает, другой летит, третий падает, — можно повторить в той же последовательности, но короче: сначала упал Фома, потом выпал меч, затем упал сам маркиз, потому что на него упал мэтр Иелохим. Мэтр был главная деталь в этом замысловатом кунштюке: им и дверь открыли, и маркиза завалили. Кибернетика в действии.
— Грязный старикашка! Раб! — неслось из комнаты гневное рычание княжны. — Как ты посмел войти ко мне, гнусный ублюдок?!
А грязный старик и гнусный ублюдок лежал теперь на маркизе и, узнавая его, понимал, что жизнь его дворцовая закончилась, едва начавшись, в самом расцвете вернувшегося здоровья. На Вало было страшно смотреть, и мэтр зажмурился, даже не пытаясь представить в какой поэтике он примет мученическую смерть.
На его счастье Фома успел вскочить раньше, схватить меч и, прислонившись к косяку, галантно поинтересоваться:
— Что случилось, княжна? И кто эти люди, валяющиеся у ваших дверей?
Морок, наваждение, или что там еще, прошли. Дышалось легко и свободно. Мэтр самоотверженно утопил в себе всеобщее помешательство, да еще и спас Фому.
— Кстати, ваша светлость, — небрежно напомнил Фома, кутающейся в халат княжне, — нам нужно поговорить об одном важном деле.
Княжна Гея вспыхнула и, схватив дверь, яростно захлопнула ее. В руках ее блеснул кинжал. “Ого!” Это была совсем другая женщина.
Фома повернулся к лежащим, вернее, барахтающимся братьям по полу — мэтр Иелохим, не желая вставать, изображал бесчувствие, широко и жестко расставив руки и ноги.
Фома поднял его одной рукой и заглянул в лицо. Лицо продолжало спать.
— Маркиз, я сам разберусь с этим негодяем! — сказал Фома. — У вас есть еще что-нибудь ко мне, кроме этого?
Он выразительно покрутил мечом. Вало только покачал головой. Ненависть сочилась из него так же жирно, как совсем недавно масло желания из старика.
— Сегодня, маркиз, мы не отработали нашу основную позицию, так что позанимайтесь дома самостоятельно! — посоветовал Фома. — Удар пусть останется за мной. И вообще заходите как-нибудь… после бани, запросто, как вы это умеете!
С этими словами он поволок мэтра подальше от покоев княжны.
— Я тебя все равно убью-ууу! — понеслось им вслед страшное обещание маркиза, отражаясь в изломанных коридорах замка…
— Ей-богу, мэтр, я за вас боюсь, — посочувствовал Фома, слушая многократное эхо проклятия.
По мере удаления от места событий, старик потихоньку приходил в себя. Частями. Сначала дрогнул предательски один глаз, потом другой, наконец, он с шумом выдохнул воздух и ноги его стали цепляться за ковры и пороги.
— Мэтр, что вы сделали с княжной? Я ни разу не видел женщину такой удовлетворенной! — удивился Фома, ставя мэтра на пол. — Гнусный старикашка, как вам это удалось?
Но мэтр еще не полностью отошел от потрясения.
— Она мне чуть не отрезала! — сообщил он первое.
— Ах извращенцы! — восхитился Фома.
— Он меня чуть не убил!.. — Старик выходил из транса тоже поэтапно, как и его тело.
Последние пять минут жизнь его была перенасыщена событиями: сначала распалили воображение, потом чуть не зарезали, потом маркиз с глазами как смерть…
— За удовольствия надо платить, — цокнул языком Фома.
Напившись сладкого чаю, мэтр Иелохим потихонечку отходил от переживаний и понимание того, что граф — источник всех его бед, приходило горьким послевкусием.
— Это все вы! — наконец убежденно сказал он. — Как только встречаю вас, у меня неприятности! То разбойники, то теперь… плащ!..
Он не договорил, с огорчением рассматривая себя. Плащ был измят, испачкан и даже порван. Фома лежал на постели и дремал.
— Я куплю вам новый, мэтр! — пообещал он, расслышав последнее слово. — Я же вам говорил!
— Говорил… — ворчал дед… — а круги голубые куда?.. Как вам удалось за одну неделю поставить с ног на голову всю Кароссу? Теперь казнят уже за голубые! Нельзя так с людьми! Мы же не круги какие! У людей еще старые запасы остались и вдруг за них могут казнить!.. Кто вы после этого?
— Ну-у, мэтр! — протянул Фома
Он никак не мог вспомнить что-то, важное, мэтр же отвлекал своим брюзжанием. Фома снова перешел на ты, для краткости:
— Тебе пора умирать, старик, а ты — идеалист! Где это и когда ты видел, чтобы реформы проводились в интересах народа? Это просто грабеж, очередной государственный грабеж. Так что отдавай круги мне, я тебе за них заплачу, по старой дружбе. Только молчок, никому не говори, а то еще одна очередь с ведрами выстроится!
У мэтра снова предательски заблестели глаза, но уже по другому поводу.
— Сладострастник! — засмеялся Фома. — Вон, возьми в столе сколько надо за плащ и круги, и не напоминай мне больше об этом!
— Если я понадоблюсь, граф, вы всегда найдете меня на площади Ремесел! — бормотал мэтр, выгребая наличность из стола. — Только не появляйтесь без предупреждения, пошлите записку, я хочу встретить вас, как дорогого гостя!
“Без предупреждения, вот!.. Вот, что он мучительно вспоминал и не мог вспомнить. Сати сказал, чтобы он, без связи с ним, в Ассоциации не появлялся!..”
Мэтр выгреб из ящика половину монет графа. Но зачем они ему? Тем более, что его ждет военная добыча… если, конечно, не смеяться по этому поводу…
Без предупреждения. Неужели вся эта дурацкая комедия, в стиле фаблио, была задумана, чтобы отвлечь его от перехода?.. Кем задумана? Когда?.. Он действительно сходит с ума из-за этого Доктора! Неужели мэтр действительно предупредил его — косвенно! — и все, что случилось, весь этот фарс, с раздеванием и саблями, были для того, чтобы он вспомнил слова Сати? И что тогда получается?..
В Ассоциацию нельзя. Пока. Значит ли это, что меня уже огласили?.. Он представил, как с высокой трибуны Синклита читают указ о его поимке или хуже того — уничтожении…
Словно в унисон этим неприятным картинам, во дворе замка стали громко читать последний указ о кругах, о том, что хорошее стало плохим, а плохое — хорошим, впредь до следующего раза. Такие же указы сейчас читались по всей столице, а через день-два-три будет оповещено все королевство. Указы посеют панику среди мелкого люда, по просьбе которого, указывалось, кстати, и произошла эта реформа: голубые круги поменялись местами с розовыми, и теперь смерть грозила всякому, вздумавшему выловить, спрятать, продать хоть что-нибудь голубенькое, даже сметану.
Народу не угодишь, хмыкнул Фома, он вечно недоволен. А ведь все делается для него — и черные вторники, и красные субботы, и смертная казнь, и солнечные затмения в правительстве, с потерей всех накоплений. Все для народа, все по просьбе народа, все во имя его — а он, понимаешь, все ропщет!
— Теперь понятно почему в городе не видно розовых! — подал голос мэтр. — Почуяли наживу!
— Здесь, в столице, были монахи Ордена Розовых Кругов? — изумился Фома.
— Не монахи, сторонники! Их называют розовыми, потому что они тайно молились этим кругам.
— Как молились? — еще сильнее удивился Фома. — Здесь?
Несмотря на жуткий нрав короля, несмотря на повальный сыск и террор Хруппа и Скарта, люди продолжали верить в своих богов и их никто не выдал! Это было достойно удивления и уважения: никакой режим, оказывается, не может сделать сволочами всех…
— А кто это? Ты знаешь этих людей, можешь назвать? — спросил Фома.
Мэтр гордо посмотрел на него. Таких денег у Фомы не было и он засмеялся:
— Им ничего не будет, старик! Мы сейчас в одной упряжке. Слышал указ?
Мэтр косил глаза в сторону. Остальные монеты, прощально звякнув, исчезли в бездонных карманах ловца кругов, но зато у Фомы был список для Блейка, в помощь его разведчикам.