Сорби нахмурился. Нарисованная перспектива его явно не устраивала. Фома отнимал мечту. Надежду.
— Ты говоришь, как член Синклита! А жизнь — борьба! Поэтому мы ищем!
— Понимаешь, я могу тебе сказать, что Апокриф есть, что назначена Большая Дата и Конец Света уже грядет, но лучше тебе от этого не станет. Не прибавится счастья ни тебе, ни другим. Не зависит оно, слава Богу, ни от чего, кроме как от тебя — твоего собственного мироощущения, понимаешь?
Видя перевернутое лицо Сорби, он остановился. Гигант был в растерянности. Фома не просто отнимал мечту, он разрушал её! А в такой дыре игрушки не отнимают!. В конце концов, парень его спас.
Фома нажал тормоз: он пошутил, проверял. Пусть они ждут сигнала
— Так ты нашел Апокриф? — аж подпрыгнул Сорби. — И что?
— Тебе сказать, когда и где конец света?
— Не! — побледнел Сорби, поражая Фому своим простодушием. — Если не завтра, то не надо!
— Не завтра.
— И не послезавтра?
— У тебя, как минимум, год!
— Здорово! — обрадовался гигант. — Год?.. — Он еще подумал. — А че так мало-то?
— Как минимум, я еще уточню! — пообещал Фома. — Только никому, даже вашему новому заплыву!
— Волне, — поправил Сорби и заверил. — Ну что ты! Можешь на меня положиться!..
После этого он связался с Сати. Приходящие из-за Черты, по его словам, появлялись, как правило, ненадолго, несли всякую тарабарщину, которая тщательно записывалась, расшифровывалась, интерпретировалась и выдавался, наконец, конечный вариант, иногда — два.
— Вот так и возникают апокрифы! — хмыкнул Фома.
Информацию классифицировали и сохраняли, часть её направлялась в Школу, Академию, в Синклит. Особо важные материалы шли, естественно, сразу в Совет Координации — высший орган.
— Так что, пусть все идет, как идет? Пусть «шумят»?
— Да, — согласился Сати. — Все идет своим чередом. И каждый должен делать свое дело. Твое дело сейчас — дыра.
— Скажи еще — труба!.. Ты что пролез в высшие иерархи?
— Ха! Несносный мальчишка! Что ты себе позволяешь? Как будто речь идет о какой-то щели. Здесь все не так…
Если принадлежность к Синклиту, членство в нем, было явным, все знали его избранников, то причастность к Совету Координации была окутана тайной. Члены его продолжали принимать участие в заседаниях Синклита, но сколько их было, кто они, когда и где заседают было неизвестно. Спрашивать об этом считалось дурным тоном. Доктор предполагал, и Фома был склонен ему верить, что существуют некие пространственно-энергетические уровни, пребывание на которых позволяет создать двойника и даже двойников, своеобразные ниши, где и собирались избранные — вне времени, вне пространства.
— Здесь выбирают только достойных? ошибка исключена?
— Выбор, Андро, удел человеческий. Здесь не так. А как, когда-нибудь узнаешь, так же как и все мы. Ошибка может быть при выборе, а здесь его нет.
— Как у меня?..
Сати не ответил…
У меня очень интересная жисть! Фома валялся на кровати, пытаясь побороть огромную каросскую ночь. Я — человек-сейф с неизвестным для каких целей содержанием. Как каплун, которого откормили орехами, но забыли сказать, что последняя трапеза — это он сам. Интересно, а я в последнюю секунду буду знать для чего я так нашпигован? Мне-то что от всего этого? И зачем мне это все: дыры, апокрифы, Хруппы?.. Шкуру спасать?.. Один отрадный момент — Иеломойя (о родных он старался не думать, для них, понимал он, его появление теперь будет не меньшим ударом, чем исчезновение до этого), но исчезнуть здесь для всех я не смогу. А почему не смогу?.. Найду Мэю и спрячемся с ней в какой-нибудь богом забытой дыре… Ну вот, опять дыра!.. Куда меня заносит?.. Все очень хорошо, но исчезнут не удастся — Доктор! Этот не даст. А уж каппа!..
С этим он уснул.
11. Хранилище
Линия отчаянно задрожала, как струна перед разрывом. Дыра. Доктор не успел. Хрупп на полном ходу провалился в зияющий разрыв. Он все предусмотрел. Доктор сделал вираж вокруг кратера. Вокруг дыры со зловещим свистом носились оборванные концы силовых линий пространства. Оставаться здесь было опасно, Хрупп своим провалом ускорил гибельный процесс, оборвав одну из последних уцелевших струн Кароссы. Даже думать было нельзя, чтобы сейчас ликвидировать разрыв, это было бы самоубийством. Для того, чтобы полностью восстановить равновесие и заткнуть дыру, нужно было найти хранилище розовых кругов и активизировать их — внизу, и Фома — здесь…
— Ну что, Доктор, больной перед смертью потел?..
Фома появился на ровной горной площадке, откуда был хорошо виден Белый город. Город, оправдывая свое название, ярким светлым пятном выделялся на зеленом фоне равнины. Кряж уходил двумя отрогами вверх и в стороны, образуя естественную защитную подкову столицы от лихих ветров, гулко завывающих в долине по другую сторону гор, там, где стоял когда-то главный монастырь Ордена Розовых кругов. Правда, до него было еще далеко.
Проводники безнадежно отстали, не выдержав бешеной скачки, предложенной графом, он был один, на взмыленном коне. В ожидании его, Доктор рисовал на мягкой голубой глине карту долины и прилегающих кряжей, отмечая, предположительно, места, где когда-то мог стоять монастырь.
— Что молчишь, Пифагор?
— Больной порвал все провода и шланги капельницы, благодаря которым Каросса была жива, — отозвался Доктор, дорисовывая схему.
— Вот и лечи их после этого! — озаботился Фома, рассматривая рисунки. — Значит, ты его не угрохал. А если мы не успеем с кругами?
— Тогда придется лезть на амбразуру…
Доктор отбросил веточку и добавил через большую, но безвдохновенную паузу:
— Вообще-то лезть на нее придется в любом случае.
— Как я люблю эту жизнь и тебя, Док, ты бы знал!.. Тебе никто не говорил об этом, случайно?
— Я это вижу по твоей физиономии, она объясняется без посредников…
Они стали осторожно спускаться по обрывистому склону к равнине, что светло зеленела от солнца далеко внизу. В иных местах лошади храпели и ни в какую не хотели идти, как бы предупреждая, что погибнут не только они, непарнокопытные, но и «вы — твари бескопытные!», — приходилось спешиваться и тащить благоразумных животных за узду.
Место оказалось заброшенным, хотя за одним из озер была видна небольшая бедная деревенька в несколько домов, где копошились люди в своих огородах. Несколько человек, размахивая руками, собрались возле стельной коровы, которая почему-то решила разродиться на свежем воздухе и теперь жалобным мычанием оглашала окрестности о своем намерении.
Следы пожара и вандальского разрушения монастыря остались до сих пор, пахло гарью и стылой безнадегой. Вокруг груды камней, которые даже отдаленно не напоминали монашескую обитель, стояли полуразрушенные печи, вероятно, бывшие крестьянские избы или подсобные помещения монастыря, и как бы указывали место, где раньше располагался главный храм Ордена Розовых кругов.
— Интересно, кого они здесь увидели? — протянул задумчиво Фома, имея в виду разведчиков. — И где они, кстати, сами?
Унылый пейзаж пепелища и руин, не скрашивали даже тихие озера и голубые горы, может быть, из-за мелкого нудного дождя. Вдохновения здесь не нашел бы даже пленеролюбивый Левитан, разве что Ван Гог, с ушами. Спрятаться было негде.
— Не в печах же они этих спрятались! — возмущался Фома. — Подозреваю, что в коровнике, потому что скотина сама не придумает рожать под дождем!
Он сложил руки рупором.
— Э-ге-ге-гей, славя-аа-не!!! — разнеслось над озерами мощное и убедительное.
Отразившись от гор, эхо вернулось грозное, как лавина. Крестьяне немедленно исчезли в своих халупах, а корова рванула в озеро от такой жизни, но по дороге благополучно разрешилась и топиться передумала, задумчиво облизывая дитя молодецкого крика.
— Ну вот, акушером стал крестным! — усмехнулся Фома.
— Я так понимаю, что тайн у нас больше нет? — спросил он у Доктора, после того, как эхо, мечась в горной чаше, посбивало всю летающую тварь с деревьев. — Нам ведь нечего больше скрывать, Док?
— Да, только свое бессилие, — согласился тот. — Ну и где же они?
Курьер от разведчиков прискакал в Белый город на рассвете, сообщив, что возле главного монастыря Ордена Розовых кругов замечена группа людей и с ними Мэя. По его словам, графиня не выглядела пленницей, но вела себя так, словно спала на ходу: взяли за руку — пошла, отпустили — остановилась. Группа состояла, скорее всего, из монахов разгромленного ордена или лиц посвященных в его дела и с ней обращались, как с равной, даже почтительно, но Фома, едва выслушав, словно сорвался. Из резиденции был немедленно снаряжен отряд гвардейцев с проводником, но он не стал их дожидаться, стащил с орбиты летающего в трансе Доктора: “хватит прохлаждаться!” — и бросился к монастырю в одиночку…
Появились разведчики, и чумазые, как черти, потому что прятались не в коровнике, а в развалинах печей. На них было жалко смотреть, мало того, что они были грязные, как трубочисты, так еще и продрогли в стылом коробе печи, настолько, что сказать ничего не могли, только тряслись, показывая рукой то на деревню, то на камни. Из односложных, несвязных высказываний, сайтеры поняли, что разведчиков таки выгнали из коровника, но корову загнать не успели.
Бедняг так колотило от холода, что Фома отдал им свою флягу с коньяком, нацеженным Томасом.
— Ну, ребята, — сказал он, глядя в преданные и осоловелые глаза разведчиков, когда бутылка оказалась пустой, — взбодрились?.. Где Мэя?.. Вы понимаете, о чем я?
Разведчики дружно закивали. Одного звали Дрок, другого — Тери.
— Коньяк прочищает мозги! И делает дух бодрым!.. — Фома выдернул пустую ёмкость из рук Дрока.
— Конь… як! — зачарованно выдохнул тот.
— Як конь! — подтвердил Тери свое впечатление от напитка, и хотел развить мысль, но Фома прервал его:
— Ну, где они?!
— Вон там, под камнем… — Дрок показал за развалины монастыря.