— Что?.. Гея?! — воскликнула вдруг Мэя у него на плече. — Ты спал с этой тварью?.. Ты все-таки спал с ней?!
Она грязно выругалась. Переступив порог смерти, Мэя, словно бабочка, оставила куколку тихой девочки, какой была до и стала фурией: прекрасной, безжалостной, вульгарной, — смерть уже пятнала ее пошлостью. Сквозь гул в ушах, Фома прислушался. Да, действительно, появилась и Гея. Последовал подробный рассказ об их последней встрече, о сладком креме постели, слишком подробный…
— Так ведь, граф? — требовала всякий раз подтверждения Гея.
Честно говоря, Фома не помнил, чтобы он выделывал такое с княжной, но в принципе… все же знают, что акробатика родилась в постели, и только потом перешла в гимнастические залы, после того, как нежность стала ее редким ребенком.
— Мэя, девочка, с тобой он проделывал такое? Ты знаешь, что такое дилижанс? А встреча на Эбле?
— Пусти меня!.. — Билась в его руках Мэя. — Ты мерзкий, похотливый старик!..
Она брезгливо отталкивала Фому.
— Грязное чудовище!..
Фома понял, что его опять обезобразил лорд и с трудом сбросил с себя отвратный лик. Говорить он не мог и только молча отбивался от её коготков и зубов, помимо злобных упырей, в которых превратились эльфы и бабочки.
Господи Ману и Великий Молчун — Говорящий!.. Как он завидовал сейчас Орфею! В спокойной, дружеской обстановке, попив и поев, при всеобщей договоренности всех со всеми, он выводил свою подругу, которая и там оставалась его подругой. Чуть-чуть только не доработал, обернулся таки, поэт! подвело воображение и гнусный пес. Но зато как хорошо провел время! Без укусов и царапин, без грязных ловушек, без свинцовой тяжести и ломоты во всем теле, и без таких вот подлых подставок! Ведь были же подружки у Орфея, но никто не сказал Эвридике об этом ни слова!..
Все-таки нравы сильно переменились, багрово полыхало в мозгу Фомы, нет прежней интеллигентности в преисподней! Где ты, Плуто?! Бросить бы все, посмотрел он сумрачно на Мэю, которая и на Мэю-то была не похожа — бесноватая какая-то! — и уйти, не оборачиваясь.
Оставалось несколько шагов и сзади неслось умоляюще и увещевающе:
— Оставь его Мэя! Посмотри, куда он тебя ведет, какая там мерзость! Ты погибнешь, это ад!!
Мэя послушно обернулась вперед, чуть не уронив, при этом, Фому и вскрикнула. Перед ними, сразу за чертой, где начиналась аллея, места были действительно неприглядные — гиблые, по сравнению с теми, что они покидали, лорд постарался. Трудно было даже описать этот марьяж цветущей помойки с гниющим болотом, кишащим гадами и рептилиями.
Мэя с тревогой и подозрением посмотрела на него: если она скажет, что хочет остаться, ему придется уйти одному и целую вечность “отрабатывать” свой незавершенный подвиг в землях Аида — «незавершенка» здесь не прощается ни на каких весах!
— Я не пойду туда! — быстро и категорично заверила его Мэя и стала сползать.
— Верь мне, девочка моя, — выдохнул он из последних сил, как последний аргумент, руки уже не могли ее удерживать. — Сейчас все это кончится… только дойдем.
Что-то произошло, неуловимо, но явственно, что-то знакомое мелькнуло вдруг у Мэи в глазах и она обняла его за шею.
— Если все против тебя, значит, ты прав? Так, граф? — шепнула она ему на ухо.
Он только молча кивнул головой, слезы черте с какой радости плыли по его щекам.
— Ты еще пожалеешь! — завыло со всех сторон. — Так знай: если ты уйдешь отсюда, он уйдет от тебя, он тебя бросит!
Это было уже форменное проклятье, значит, он дошел.
— Ты будешь видеть его по большим праздникам! А праздников у тебя не предвидится, дура! Ни больших, ни малых! У тебя их вообще не будет! Он будет приходить и мучить тебя, и уходить и мучить тебя. И не будете вы никогда вместе, потому что он странник и будет странствовать всю свою жизнь!
Жизнь ждала Фому, по крайней мере, не скучная…
— Сейчас пойдем по болоту, — сказал он перед самой чертой. — Не бойся, оно расступится, как только ты сделаешь шаг. Можешь закрыть глаза, ты не провалишься и никто тебя уже не тронет. Ни одна тварь, верь мне, но только не оборачивайся! Теперь тебе оборачиваться нельзя, погубишь себя и меня!
Про себя он сказал умышленно, надеясь на ту Мэю, что была готова умереть за него. С ним ничего не случится, если она обернется, но сама она уже не вернется никогда…
— Кто бы тебя ни звал, не оборачивайся, иначе нам конец! Даже если услышишь мой голос, не оборачивайся ни в коем случае!.. Я тебя звать не буду, — шепнул он ей на ухо. — Я тебя догоню… и поцелую. Ты все поняла?..
Он не был уверен, что все сказанное им правда, что расступится болото, едва она вступит на него. Черт знает, что случится с этой зловонной фантасмагорией, но то что сейчас, едва он переступит черту, начнется что-то вроде разборки, он был абсолютно уверен. И поэтому хотел чтобы Мэя ушла как можно дальше от этого места и уже не вернулась. Даже если не суждено вернуться ему самому.
Мэя поцеловала его в губы, сухие, растрескавшиеся, словно напоила.
— Не оборачивайся, — шепнул он.
— Я тебя люблю!..
Нет, Орфею повезло гораздо меньше. Он не дождался этого мига. Фома блеснул зубами:
— А я уж думал… — И поставил Мэю за черту. — Беги!..
Пространство лопнуло и над ним прогремел гром. Он обернулся, выхватив меч, но меч здесь был совершенно бесполезен и бессилен. Перед ним, за чертой, возникла огнедышащая, клубящаяся тварь. Это был огненный вихрь, смерч с возникающими и пропадающими подобиями щупалец, когтистых отростков, стрекал и этот вихрь бушевал, опаляя лицо. Одежды на Фоме начали тлеть.
Потом из самой гущи огня на него выпрыгнул Кербер…
Когда ему удалось отбиться от всех монстров лорда, перед ним вдруг возник его двойник — граф Иеломойский, главный смотритель аллеи лорда Смерти. Ему-то и досталась вся ярость Фомы — меч распорол лучшему танцору всех времен белый фрак, но тот, оказалось, только этого и ждал.
— Мэя! — раздался его жалобный крик. — Я умираю! Дай мне посмотреть на тебя последний раз!
Фома, словно почувствовав её движение, последним, пресекающим ударом успел снести голову псевдографу и закрыть его страшные глаза, до того, как Мэя обернулась.
— Я же сказал! — рявкнул Фома ей. — Второй раз ты по болоту не пройдешь и шага!
И Мэя послушно пошла, осторожно ступая по кочкам, которых не было…
Ирокез дымился от работы. Фома был растерзан поперек груди мощными лапами верного пса Аида, а жизнь была прекрасна только потому, что рядом была смерть. Была… Фома ждал, что появится еще кто-то по его душу, может быть сам лорд, но… курился песок от ветерка, а на аллее никто не появлялся. Покерок не сложился.
Он с силой прочертил мечом по месту линии.
— Мы победили, Мэя!.. — Мэя все шла, аккуратно, как девочка гимнастка на бревне, ставя одну ножку перед другой, не зная, что когда её глаза закрыты болота не существует; обычная дорога домой.
— Мэя! — Прошептал он ей на ухо. — Открой глаза, это я.
— Ы-ы! — покачала она головой, не веря теперь никому.
Тогда Фома взял ее на руки…
13. Первый крик дракона, последний аргумент Геи
Мэя открыла глаза.
— Это вы, граф?.. — Она недоверчиво смотрела на него. — Откуда?.. И почему я на… здесь? Где Мерил?
— Ну-ну-ну! — улыбнулся Фома. — Может быть, все-таки сначала обрадуешься мне?
Он склонился над ней. Мэя, быстро оглянувшись, протянула руки и обняла его за шею.
— Я так соскучилась по вам! — прошептала она, чуть розовея. — Как хорошо, что вы пришли!
— Зачем ты убежала от меня, несносная девчонка?
— От вас? Но это же вы сказали! — нахмурилась она. — Гея… нет, пришел Мерил и он сказал, что это по вашему приказанию. Я плохо помню дальше. Мы долго шли, кажется, к монастырю, потом… потом я больше ничего не помню. Где мы?
— В безопасном месте, во всяком случае, для маленьких спящих красавиц.
— Ну вот, опять. Я не маленькая!.. А между прочим… — Мэя прикусила губу. — Мне снились все ваши красавицы.
— Ну-у! — протянул Фома, с облегчением отмечая, что она ничего не помнит. — Присниться может все, даже смерть.
— Да, и смерть! — вспомнила Мэя, снова бледнея, но не оттого, что видела, а от слабости.
— Ну вот, видишь, — хмыкнул он. — Значит, жить будешь долго… Встать можешь?
— Могу… — Но сразу же упала в подставленные руки.
Мерил украдкой отчитывал Мэю. Фома видел, как он доставал нательный круг на цепи розового золота, с восьмиконечником внутри, и прикладывал к ее губам, как описывал круги, вместе со своими монахами, как они пели гимны и разводили густопахнущие костры. Сам он лежал под единственным уцелевшим от пожара деревом у ворот бывшего монастыря. Только сейчас он почувствовал, сколько сил ушло на возвращение Мэи. Все. Он не ощущал в себе ничего, кроме пустоты.
Доктор, когда подошел к нему с очередной припаркой, первым делом выразительно постучал по лбу.
— Только таким безумцам и удается это!
— Там тоже так сказали. У вас со смертью удивительно схожая терминология, Док. Вы не братья?
— Видел бы ты себя, — хмыкал Доктор. — На сей раз у тебя явный перебор.
— Нет, Док, на этот раз — каре на валетах.
— Вы что там, в карты с ней играли?
— Ага, в покерок, только не с ней, а на нее. Она не помнит и ты не говори ничего, хорошо? — попросил Фома. — Не говорил еще? А Мерил? Вот и славненько! А теперь дай что-нибудь, у меня, кажется…
Его вдруг сильно вырвало.
— Каре! — пробормотал Доктор, протягивая флягу. — Самый настоящий перебор!
И начался отходняк. Фому скручивало, как ветошь, с одним вопросом: куда залез?.. Чего только он ни увидел, чего только ни вспомнил, когда его сгибало и разгибало!.. Копи Соломона и орды Ориона, цветок погибели из реальности Сю и «нескромныя» ложбины Лилгвы, нож Авессалома и разодранные одежды Давида, печать Кун-цзы и чашу дао, ослов Баларамы и рот-вселенную Кришны, жезл Милорда и башни Ундзора…