— Подъезжаем, ваше сиятельство, — сообщил командир отряда, лейтенант Штурм, истолковав их взгляды по-своему.
И вскоре горизонт заколосился острыми башнями Иеломойского замка…
— Не хочу, как у них, — вдруг сказала Мэя, продолжая разговор, оборванный и затерянный где-то в пазухах времени. — Я боюсь, граф, что вы исчезнете из моей жизни, как…
Она не нашла сравнения. Или не захотела. Замок графа появлялся и пропадал, отвечая перспективе виляющей между холмами и деревьями дороги (собачий хвост!).
Некоторые вещи надо делать, а некоторые происходят сами собой. Так же и люди: кто-то разбивает голову о наковальню своего счастья, а кто-то и пальцем не ударит для этого.
Фома склонял свою буйную голову, перед теми, кто шел первым путем, но сам предпочитал второй вариант развития событий. Еще вчера он узнал, что его владение в Иеломойе, за время его отсутствия, приведено в порядок и готово принять нового хозяина. Король сам распорядился об этом, как сказал Меркин, но видимо без советника не обошлось. Сэр Торобел делал все возможное, чтобы задержать графа в Кароссе. Награды, милости, шумные банкеты и мелкие услуги, помимо обустройства замка, сыпались на Фому все то недолгое время, что он провел в Белом городе.
Самого короля он больше не видел, тот чувствовал себя все хуже и хуже (и теперь уже полностью доверился Фарону), все устраивал Меркин, объясняя и объявляя это желанием короля, монаршей волей. Возможно, так оно и было, но и самого советника было не узнать. Он был необыкновенно деятелен и радушен по отношению к Фоме. И помолодел.
Злые языки говорили, что потому он и вьется вокруг нового графа, что бесплатно получает курс лечения, и все его усилия окупаются сторицей — здоровьем и благополучием. Так это или не так неизвестно, но лучше быть здоровым и богатым, успокаивал граф Меркина, и раскрывал антитезу: чем бедным и больным.
— Циничная у вас поговорка, — хмыкал тайный советник, впрочем, довольный.
— Значит, права! — улыбался в свою очередь граф.
Через Меркина Фома узнал, что Иезибальд хочет представить его своему сыну, который должен вот-вот вернуться с места военных действий. И вообще было бы неплохо, витала невысказанная мысль в воздухе, если бы граф сделал с Салатеном что-то вроде того, что сделал с Гимайей. Передавал все это госсоветник со значительным видом, показывая насколько важен шаг короля.
Значило ли это, что король совсем плох и отходит от дел, граф не стал выяснять у старой лисы. Сказал только, что будет рад, но…
— Вы, все-таки, нас покидаете?.. — Меркин с трудом скрыл разочарование: он так хлопотал!
— Ненадолго, — успокоил его Фома. — Хрупп жив и система на пределе.
— Вас представили к ордену, — уныло канючил советник, думая, наверное, таким способом повлиять на ситуацию.
— Не до ордена, была родина, господин советник, с ежедневными Бородино!
Меркин кивал головой, не совсем улавливая суть, но соглашаясь, Фоме казалось, что советник до сих пор понимает происходящее только в самых общих чертах. Несколько раз он повторил, что за Мэю граф может не беспокоится, лучшее подразделение Блейка, во главе со Штурмом, будет охранять его замок. Фома понимал, что Мэя сейчас не представляет никакой ценности для Хруппа, но все равно поблагодарил советника. Его больше беспокоила Гея.
— Ее не выпустят из замка, — заверил Меркин.
— Если бы это помогло, — с сомнением покачал головой Фома. — Думаю, что такие крайние меры не нужны. Лучше не спускайте с нее глаз, но не стоит ее ограничивать в перемещениях, возможно, у нее не лучшие дни…
— Да, да, я понимаю, — снова кивал Меркин. — Возможно, так действительно будет лучше.
Он, естественно, знал все сплетни двора о великом каросском треугольнике: граф, княжна и маркиз, — но Фома имел в виду не это. Должен был подъехать Доктор со всеми бумагами и архивами монастыря и королю, да и всему двору предстояло узнать, кто скрывался за высоким чином магистра Ордена Розовых кругов, его наследство и духовную. А так же проект Декларации между двумя орденами — правовую основу сохранения равновесия. Он же подготовит Мэю к этому сам, попробует…
Перед самым замком кавалькаду графа встречал необъятный Ольгерд с домочадцы.
— О нет! — воскликнул Фома, увидев его с огромным караваем в руках. — Если ты до сих пор не веришь, что я граф Иеломойский, то и черт с тобой! Больше я с тобой соревноваться не буду!
— Я тоже, ваше сиятельство! — засмеялся управляющий.
Ни тени смущения не мелькнуло на его богатырском челе. Молодец, подивился Фома.
— До сих пор не пойму, как вам удалось еще и перепить нас всех?
— Потому что я боролся за справедливость, — усмехнулся Фома ему и главному борцу за справедливость — Мэе. — Но почему перепил? Когда я уходил, ты еще крепко сидел за столом.
— У меня не было сил даже упасть! — снова рассмеялся Ольгерд.
Пари, по русскому обычаю, закончилось грандиозным возлиянием, в конце которого Фома начал смутно догадываться, что русский обычай: «пропадай моя деревня, наливай еще стакан!» — лежит в основе всех установлений вселенной, всякой её цивилизации, в самом принципе обустройства звездного окоема, ну, если не обустройства, так разрушения — точно!
— О чем это вы?..
Мэя, вся светясь от подробностей, выслушала рассказ управляющего о раблезианских подвигах в трактире Томаса. Она не верила ни одному слову толстяка, а когда дело дошло до описания «взвешивания» графа и управляющего, она просто расхохоталась: рядом с Ольгердом граф смотрелся молодой березкой у подножья горы. О решающем споре Ольгерд благоразумно умолчал, справедливо полагая, что с этой-то стороны графиня прекрасно знает своего мужа.
Фома по-новому увидел своего мажордома, это был совсем не тот чванливый бугай, четырех центнеров отроду, каким казался при первой встрече. Вот что, значит, выпить с человеком, ни одно единоборство не примиряет побежденного с победителем так быстро, как это, опять же по вселенскому русскому обычаю. Хвала вину, хвала Дионисию!
— Тут не обошлось без какого-нибудь фокуса, — заметила Мэя. — Граф любит пошутить.
— Я тоже так считаю, ваша светлость, — расплылся в улыбке управляющий. — Потому что сие невозможно, посмотрите на меня и на графа. Ну?.. Да еще Томас выставил мне такой счет, что я до сих пор у него в долгу. Граф всех нас провел, но впереди обед!..
Замок, благодаря возвышенному положению на местности, казался неприступным. Впрочем, это было особенностью всех замков, которые Фома встречал здесь, главным условием их существования. Все, что не выделялось так грозно и неколебимо над окружающим ландшафтом, было уже давно сметено бурным настоящим и прошлым Кароссы. Уцелели только неприступные крепости, как островки былого величия и надежный оплот настоящего. Только в таких крепостях можно было чувствовать себя в безопасности в море бед и разрухи, кои застали странствующие рыцари по прибытии сюда.
Со стены замка открывался великолепный вид, который со сказочной готовностью разворачивался то горбатой, словно нарисованной Ван Гогом, пашней, то светящимся на закате холмом рощи с рекой, то бескрайними синими лесами, тянущимися до отрогов голубых, от дальности, гор. У подножья замка мирно и заспанно лепилось несколько деревень.
Мэя зачарованно глядела на закат.
— Мне здесь нравится, — сказала она, после долгого молчания, потом взглянула на Фому. — Если вы будете со мной.
— Я всегда буду с тобой, — сказал Фома, невольно вспоминая проклятия на аллее лорда.
Во всяком случае, возвращаться, подумал он, чтобы хоть для себя не выглядеть полным циником.
Они осматривали замок и Фома остался доволен тем, как все приготовлено к их приезду. Он поймал себя на мысли, что все здесь ему знакомо, по крайней мере не настораживает и не вызывает тревоги, как королевский замок, например. Ему казалось, что все это он уже видел, во сне ли, наяву… когда-то. Поэтому беспокоился он только об одном, как бы его снова не начало швырять по временам и реальностям в полном беспамятстве, когда он, по словам Доктора, каждый раз начинал жить сначала.
Слава Говорящему, хоть Мэю он сюда доставил и теперь она молча бродила по замку, рассматривая коллекции гобеленов и серебра, приходила в восторг от обеденного сервиза — подарка короля, умилялась маленькой часовенке с молельной и забавным оберегом на воротцах.
Граф же расхаживал хозяином и проверял прочность и неприступность стен, наличие воды, на случай осады, указывал на необходимость ремонта камина и лестниц, ведущих на самый верх, к дозорной колоколенке; неожиданно приятным оказалось это чувство домовитости и домостроительности, проснувшееся в нем. Ольгерд собиравшийся было знакомить графа с устройством и фортификацией замка, вместо этого сам послушно ходил за ним и выслушивал замечания и советы, как и что еще нужно обустроить, чтобы графиня не чувствовала себя неуютно и вчуже, а замок, в то же время, был для нее надежной защитой.
— Такое впечатление, — сказал Фома, наконец, — что он не стоял годами заброшенный.
— А он и не стоял, — пыхтя подтвердил управляющий, следуя за ним. — Его величество раньше довольно часто наезжали сюда, не говоря уже об их сановниках, которые любили здесь останавливаться по пути в Гимайю и обратно. Так что месяца не проходило…
Их ждал роскошный ужин. Огромный овальный стол мог вместить чуть ли не половину королевского двора, показывая насколько высоко стояли сюзерены Иеломойи в табели о рангах Кароссы.
— Ужин на закате, чего еще желать, Мэя?.. Ну, Ольги, знаешь, как угодить!
— Я знаю, чем угодить себе, ваше сиятельство, — смеясь, ответил управляющий. — Люби себя, остальные последуют твоему примеру, вот мой принцип!
— Очень жизненная позиция, а принцип просто религиозный! — согласился Фома. — Мэя, перед тобой самый человечный человек, учись, пока он не сбежал от меня!
— Кроме того, я подумал, что коль скоро вы смогли меня перевесить и перепить, — добавил Ольгерд, — то захотите и переесть… — И он хлопнул в ладони.