Фома вертел письмо, пришедшее нераспечатанным, с припиской от родителей, что какая-то знакомая ищет его («Хорошая? Или по работе?..» Они мечтали о его карьере и женитьбе одинаково ревностно), и думал, что жизнь все-таки деликатная штука. Могла бы просто разродиться явлением этой Марии, М., с доказательством его ночного визита, обнаружения которого она не хочет скрывать. Ну надо же! Нет, он, конечно, бывал… в разных местах, и ночью тоже. Пьяный — да, но не во снах же! Что эта Мария себе придумала? Была в таком же состоянии? Хо-ро-ша-а!.. И что значит «как всегда с тобой»? — натыкался он на новые подробности. Он еще раз приходил? До этого? Во сне?.. Но — «всегда»! То есть много раз?.. Бред, действительно бред и безумие!.. И потом за что это я мщу?.. Тень отца Гамлета! Какое воображение!..
Фома бросил письмо на стол, допил из бутылки последний бокал, вздохнул и широко задумался. Нет, все-таки, интересно: пьешь, пьешь себе, и вдруг — бац!.. Темны пути твои, глубоко пьющий человек! Хорошо, что еще не все, у кого он бывал, пишут письма. Что с того, что иногда он был в таком состоянии, что всё, действительно, казалось сном, даже пробуждение?..
— Хочешь?.. — Леша тряс над его головой огромный, словно огнетушитель, металлический шейкер, готовя кому-то сложный коктейль.
Фома коктейлей не любил, он теперь пил только коньяк в строго оглушающих количествах. Для водки не было компании.
— Ты же знаешь, — вяло отмахнулся он. — Я не пью жидких гамбургеров.
— Да я так, вдруг ты с ума сошел… Что пишут? — поинтересовался Леша.
— А!.. — Фома с досадой махнул рукой, но потом решил все-таки поделиться:
— Леш, а тебе писали незнакомые дамы, что ты являешься к ним во сне?
— Если они незнакомые, то как же они могут написать мне?
— Логично! — кивнул головой Фома, в чем в чем, а в логике Леше не откажешь.
В доказательство этого, Леша поставил перед ним еще один бокал. «Последнее донесение!» — поднял он палец. Это был комплимент от хозяина ресторана, который был потрясен, узнав сколько Фома выпивает за месяц. Леша называл этот бокал «последним донесением из штаба». После этого он до Фомы ничего уже не «доносил», даже за деньги. Норма!
«Логично-то логично, но!..»
— Но при этом вроде бы выясняется, что мы как бы не совсем незнакомы, — добавил Фома после зрелого размышления.
— Что значит «не совсем незнакомы»?.. — Леша поставил шейкер. — Не совсем знакомы, это понимаю, а не совсем незнакомы… это как?
— А это значит, что ей кажется, что мы знакомы, а мне — нет!
— Ну-у… это удобная позиция, — сказал Леша. — Взрослая такая. Мужская.
— Да я ни от чего отказываюсь, я её просто не знаю! — воскликнул Фома, прихлопывая письмо.
— Но она-то откуда-то тебя знает, раз написала письмо?!
Фома с силой выпустил воздух. Опять он прав! Действительно, если бы эта М. не знала его, так и письмо бы не написала! Это потрясло Фому не меньше первого силлогизма Леши. Хым!
— Но она написала его по-английски! — торжествующе вспомнил он. — Она ж не могла знать, что я его знаю! Этого никто не знает! Даже я… до получения! Значит, письмо не мне!
— Погоди! — попросил Леша, и вручил официантке готовый заказ. — Правда что ли на английском?..
Он вышел из-за стойки, взял письмо и восхитился:
— Здорово!..
Безнадежно долго изучал его, просмотрев от начала до конца. По тому, как ходили желваки на его висках, было понятно, что он размышляет заодно и о жизни.
— Черт, ни одного знакомого слова! — высказался он, наконец. — А я ведь в валютном год отстоял. Ты уверен, что это английский?
— Вот видишь!.. — Фома забрал письмо; оно сразу стало ему дорого. — За это ты мне еще «экс оу» пришли, пятьдесят.
Леша даже не заметил, как «прислал» Фоме «HennessyXO» сверх нормы и, судя по виду, готов был «прислать» еще, чем Фома, разрезавший такие ситуации мгновенно, решил сразу же воспользоваться. Пораженные письмом уже вместе, они минут пять молчали, совмещая (рассеянно) молчание с питием. К этому располагала и обстановка. Дело близилось к десяти, но в зале почему-то никого не было, занят был один столик каким-то одиноким гулякой и еще один клиент, дымный от выпитого, шатался вокруг бильярда, тренируя, видимо, волю, поскольку даже по битку не попадал. Негромко пел Коэн. «Dance metotheendoflove,» — стелился теплый бархат песенки со смертельным исходом.
Леша вздохнул, вслед за Коэном и решительно заключил:
— Ты должен ей ответить!
Фома вздрогнул, он уже давно танцевал.
— Куда? — спросил он недовольно. — Я же ее не знаю! И потом, интересно бы узнать, с чего это я должен ей писать?
— Она хорошая! — убежденно сказал Леша, протирая бокалы, чем занимался всегда, не осознавая этого, когда был пьян. — Я все письмо просмотрел — никаких «факов», ни одного! Точно!..
— Может, это и не английский? — опять засомневался он.
— А на каком же я читал? — удивился Фома. В принципе, жизнь была прекрасна на любом языке, но хотелось бы знать на каком именно она так внезапно хороша?
— Не знаю, может, французский — там «факов» нет, — предположил Леша.
— А может, русский? — подхватил его мысль Фома, так как свою постоянно терял. — В нем их тоже нет, только «факты».
На несколько секунд глубина проникновения в лингвистику поразила их в самое сердце, и они переживали это научное открытие, как аспирантка самоучка.
— Да не! — опомнился Фома первым. — Она же сама пишет: пишу тебе на английском.
— Да?.. — Леша был разочарован. — Но все равно, зато мы узнали, что во французском и русском «факов» нет.
— Нет их и в итальянском, испанском, португальском и даже немецком! — хохотнул Фома.
— А также в норвежском, шведском, финском, китайском… — Леша был неудержим…
— Да во всех! — наконец, обобщил он. — Кроме английского!
— О! — сказал Фома, установочно.
За это и выпили. Перебор стал явно сказываться на обоих, но никак не влиял на качество семиотических исследований. Которые продолжались.
— Следовательно, существует две языковые системы: английская и остальная. Остальную объединяет отсутствие «фака», английскую же «фак», наоборот, объединяет — это фак…т!..
— Т!.. Это важно! Эт-то — на любом языке!
В конце концов, они добрались до главного открытия вечера.
— Она англичанка! — ахнул Леша; он таки выпрямил своим могучим умом неразгибаемый, тайный силлогизм письма.
— Но это совсем не значит, что раз она англичанка, то обязательно меня знает!
— Не обязательно, — согласился Леша. — Но она не знает «факов», вот что странно!
— Неужели ты думаешь, что чтобы написать письмо человеку, который только приснился, нужно обязательно использовать «фак»? Есть и другие слова, описывающие сон. Зачем сразу факать?
— Но она-то тебя знает, поэтому могла бы и послать, — задумчиво сказал Леша.
— Да откуда она меня может знать? Я не знаю никакой Марии!
— Слушай, отказник!.. — Леша перегнулся через стойку и горячо зашептал. При этом бокалы, которые он только что натер до хрустального блеска, густо сыпались со стойки и звонко взрывались на полу. Но теперь они его не волновали, он был весь — логик и проникатель глубин.
— Письмо к тебе пришло?.. Пришло!.. От родителей?.. От родителей!.. Ты знаешь английский?.. Знаешь! Чего тебе еще надо доказывать?
— То, что я знаю английский, никто не знает, даже родители! — так же горячо зашептал Фома в ответ. — Даже я этого не знал, до сих пор!
— Ну, вот видишь! А она это знает!..
Фома потрясенно откинулся на спинку стула. Черт возьми, тайна его бытия, недоступная ему, оказывалась совершенно прозрачной для посторонних!
— Это совпадение, — пробормотал он неубедительно.
— Так же, как адрес твоих родителей? — иезуитски тонко спросил Леша. — Слишком много совпадений! Знала бы она только английский, без адреса, где было бы это письмо, а?.. Правильно, именно там!.. А знала бы она только адрес, без английского…
— А, кстати, почему она пишет по-английски? — нахмурился Леша. — С чего?
— Ты же сам догадался, что она англичанка. А еще ей кажется, что она сошла с ума. В этом я с ней солидарен. Она до этого считала меня погибшим, а тут я приснился. С каких?.. — Фома высоко поднял плечи. — Явился, как она пишет и… всякие доказательства приводит.
— Доказательства? — заинтересовался Леша. — Какие доказательства?
— Ну… это не важно. Что был! Запах, там… — Фоме вдруг стало неловко.
— Запах?! Твой?!
— Нет, бензовоза, блин!
— Это тоже говорит о том, что она тебя знает! — с готовностью подхватил Леша, придя в себя. — Запах — это же… о-го-го!.. не отнимешь! Я все понял, она не хочет пугать твоих родителей вашей близостью и твоим запахом! Ведь они не знают английского?
— Нет, откуда?
— Видишь и это знает!
— Да иди ты в жопу! — не выдержал Фома. — У тебя получается, она все знает! Какое открытие — знает, что они не знают! Да английский язык не знает 99 и 9 процентов старшего поколения страны! А в закрытом городе, где они живут, знание иностранного — тем более, языка НАТО! — приравнивалось еще двадцать лет назад к измене Родине!.. Знала!.. Ты еще скажи, что она про аварию знает!..
И он прикусил язык. Леша победительно посмотрел на него, довольный следствием, как самовар боками. Только сейчас Фома понял, какой Леша умница, то есть он и раньше знал, но после этого сардонического взгляда ум Леши, стал чем-то вроде египетской пирамиды — аксиоматично явленным, незыблемым и непостижимым одновременно.
— О! — Леша неспешно поднял палец, наслаждаясь торжеством логики. — Именно! Но она думала, что ты в ней погиб. А ты… — Леша погрозил ему пальцем. — Не погиб! Понял?
— Понял.
— Чего ты понял?
— Она англичанка, которая для конспирации пишет мне на английском, и она знает все, — обреченно выдохнул Фома.
— Кроме одного, что ты мудила…
— Э, э! — сказал Фома, но Леша продолжал, не слушая его:
— Что ты, мудила, ничего не помнишь. Вернее, помнишь, но не все. Ты же мне сам рассказывал, как вспоминал этими… коржами… тьфу! — слоями этими! Вот и…