— Акра-бой, ты тоже не можешь судить о чистоте информации. Разговор становится бессмысленным.
— Надоело все!.. — Доктор откинулся на стуле, незаметно потянулся. — Странно, но хочется в осень…
Ему хотелось в холодный солнечный день. Черные, от предчувствия, стволы деревьев, колючий воздух, шезлонг и одеяло. Закрыть глаза и спать. Он закрыл глаза.
— Ну-у! — протянул Варфоломей тоном: все мы чего-то хотим! — Какой ты, однако, нежный, господин сторонник решительных действий? Куда ты его гонишь?
— Не знаю, — усмехнулся Доктор, и ошеломленно открыл глаза. — Кого гоню?
— Отдохнул? — понимающе посмотрел на него Варфоломей.
Они были уже в деревянной избе. Хорошо, по-домашнему пахло свежевымытыми деревянными полами и прогретой пирогами печкой; длинные скамьи, большой стол, седой благообразный старик — старообрядец, с румяной физиономией, почти нежно смотрел на него.
— Кого я гоню, Варфи-бо?.. — Его пугала мысль, что он потерял контроль, но еще больше, что кто-то его взял под этот контроль.
Варфоломей рассмеялся.
— Не бойся!..
Он налил полкружки из огромной бледно-зеленой бутыли и залпом выпил. Старообрядчество как рукой сняло. Закусывал он теперь квашеной капустой, и ее хвостики весело болтались у него в уголках рта. Прожевав, он продолжил совсем другим тоном:
— Если б ты только знал, юноша, какая музыка — вселенная, когда никого не гонишь!..
— Да кого?
— Ой да-да ни стои-ииит во поли сосна-аааа са берё-оо-озамииии! — вдруг завёл Варфоломей тонким бабьим голосом, вместо ответа. — Ни завё-оооть миня ми-илай гуля-аать!..
Лицо его вдохновенно округлилось, сделалось испуганно-блаженным: брови домиком, тревожная морщинка пульсирует на переносице, рот страдальчески опущен — так, видимо, пели в местах, по которым он скучал, а может и сама вселенная.
— Томаса, Томаса! — сказал он, так же неожиданно прекратив петь, как и начал.
Доктор удивленно поднял брови.
— Я бы рад да никак его не найду, он как в воду канул!
— Ага, концы в воду, пузыри вверх! — захохотал Варфоломей. — В какую воду? Во прах! На Спирали твой дружок, пьет по-английски, не прощаясь.
— По-онял, — протянул Доктор, скучнея лицом от появившегося озноба — «началось!» Информация, которую за тем выдал старик, была неожиданна. Доктор, оказывается, «прыгает» вместе с Томасом…
— Может быть, остановишься, посмотришь? — хихикал старик.
— Ты имеешь в виду — не тащить его никуда?
— О! — восхитился Варфоломей. — Все-таки образование — великая вещь! Как ты догадался?
— Да уж догадался… — Доктор, кляня себя за тупость, встал из-за стола.
— Заходи как-нибудь, еще выпьем! — вслед ему проговорил Варфоломей, и мечтательно улыбнулся. — Сотерн или Кар дё шом… или уж пора на элегантную простоту Кьянти перейти?
Доктор стоял на пороге, вспоминая, чего он еще не спросил у старика.
— Тебя найдешь! — усмехнулся он.
— Работа, обязан блюсти одиночество! — развел руками Варфоломей.
— Уединенность, — поправил Док.
— А какая разница?
— Одиночество это один ночью, а уединенность — один днем, то есть, всегда.
— Хорошо-оо!.. — Варфоломей с мечтательной улыбкой потянулся. — Поступить что ли тоже куда-нибудь? — задумался он не на шутку.
— Пока, — сказал Доктор, так и не вспомнив, что же надо еще спросить.
— Покашки, — махнул рукой Варфоломей и предостерег, сияюще:
— Осторожно, двери открываются!..
Дверь со скрипом отворилась, и Доктор очутился снаружи.
«А! — вспомнил он. — Я же не спросил, почему Фома все время возвращается на Спираль, почему не остается за Чертой?..»
Он обернулся. На двери, из которой он только вышел было написано: «Чешское пиво, американский бильярд, европейская кухня, китайский ритуал и спутниковое телевидение». Шутник бо! А все вместе что — какой коктейль?..
Он взялся за ручку двери, чтобы вернуться, и тут в его сознание ворвался шум большого города. Спираль! Это же русский коктейль 90-х! Там за дверьми уже нет никакого Варфоломея (как он это делает? — снова поразился он), там бильярд и пиво, там…
Он открыл дверь, чтобы проверить догадку.
Фома сидел спиной ко входу (Неправильно! — профессионально отметил Доктор), один за столиком, придвинутым почти вплотную к стойке. Бармен что-то азартно ему говорил, отвечал ли Фома было не ясно, он сидел неподвижно сгорбившись над столом и что-то читал. Меню?.. Девица в короткой кожаной юбке гоняла бильярдные шары с каким-то ковбоем, громко вещало спутниковое телевидение. Не соврали. А где китайский ритуал?.. Больше никого не было. Никто не кланялся Доктору при входе, с нарисованной улыбкой.
Он сел и заказал коктейль, через пять минут понял, что в зале он единственный трезвый человек. Все «ритуальные китайцы» были заняты своим. Бармен и Фома обсуждали английская ли команда «Спартак». То и дело к ним подходила девица, которую они называли Таей и угощалась шампанским. Ковбой уже и кий держал наоборот и махал им словно бейсбольной битой, но по шарам все равно не попадал, не дано, не Америка.
— Я, все-таки, думаю, что английская, — объяснял свою позицию бармен. — Потому что здесь еще так сяк, но как выезжают туда!.. — Он безнадежно махнул рукой «за границу». — На футболках словно «фак офф» написано, вместо «плэй офф».
— А я думаю, что это чисто российская команда, — возражал Фома. — Как бывает чисто английское убийство. Более того, «Спартак» — это диагноз России, ее убийство.
Поднявшись до таких высот обобщений они уважительно посмотрели друг на друга, и пожали руки.
— Ты ч-человек! — выдавил бармен.
— Не знаю, — покачал головой Фома.
Доктор понял, что ритуала обслуживания ему не дождаться — китайцы еще не пришли. Официантка, приняв заказ, исчезла, как Атлантида. Прождав еще минут пятнадцать, он приветственно помахал бармену рукой и пересел за столик Фомы, лицом к выходу. Перед ним открылся прекрасный вид: Фома и двери. Двери были плотно закрыты, Фома же — весь нараспашку: взъерошен, нездорово бледен и глубоко пьян, но все такой же соломенный красавец.
Глаза его опасно блеснули, он не узнал Доктора, тот вторгся на его территорию. Доктор знал эту сумасшедшую искру в глазах своего приятеля.
— Привет, — сказал он как можно дружелюбнее. — Спартак — чемпион…
18. Критерии человеков и юбок
К следующему дню ему удалось кое-что вдолбить в вечно переполненную и кайфующую годову Фомы, для этого пришлось даже показывать фокусы, чего Доктор очень не любил, как все чудотворцы он делал это только от отчаяния. Фома не совсем адекватно заметил, что все это здорово: дыры, ямы, тромбы, — но предложил свое понимание вселенной.
Они сидели в более дорогом, нежели «Три коня», месте — Доктора тошнило от непринужденной обстановки пивной забегаловки, какая исторически сложилась в лешином кабаке, — и Фома, отбиваясь от официантов, мэтра, а также от специалиста по винам, излагал свою бхагават гиту жизни, как она есть. Подвинул его на это, как ни странно, всё тот же сомелье, начавший что-то объяснять про бордо, бургундию и божоле.
— Принесите водочки, уважаемый, чем такие длинные истории, — оборвал его Фома без обиняков.
— Зачем ты так? — усмехнулся Доктор. — Он, кажется, на самом деле что-то знает про вино. Ты действительно будешь пить водку?
Он показал за окно, где не по апрельски плавился асфальт.
— Для разминки! — отмахнулся Фома. — Давно не пил, надо помянуть. Ведь чем хороша водочка, настоящая?.. Горька, как смерть, чиста, как девственница, холодна, как королева-мать и доступна, как проститутка!
— Поэма! — сказал Доктор.
— Да нет, — хмыкнул Фома, — бери выше. Русская национальная идея!
— Тебе никто не говорил, что ты сопьешься с такой горьковской просодией? Кстати, у нее есть еще одно определение, главное: темна, как белая горячка…
— Я только восстановлю вкус, Док!.. — Вообще-то с водки Фома всегда напивался вдрызг, и Доктор, зная это, настойчиво предлагал коньяк.
— Коньяк! — орал Фома, успевший, за обсуждением, не один раз сгонять специалиста по благородным винам за водкой, так что тот выглядел теперь усталым и злобным официантом из третьеразрядного кафе. — Коньяк, Доктор, это песня! И мы будем ее петь!
С коньяком он себе напиваться не позволял, ну, в смысле, в хлам. Из мужской солидарности. Мог пить его медленно, много, неделями, но в пределах куртуазности. «Мсьё, Когнак?! — Мсьё, Фомин?! — Я к вашим услугам!» Сплошное достоинство и уважение друг к другу. Дубовая крепость респекта. Как два кавалергарда, убивающие молодость: дуэль, непременно дуэль! Стреляться! На двух шагах! Через платок! Да без!..
— Есть какая-то мистика в этом напитке, — приникновенничал Фома. — Пью, но не могу напиться. Правильно говорят, что с коньяком не сопьешься. Не позволяет. Не зря де ла Круа пытался использовать его для получения философского камня, знал шевалье!..
— Вот такая, примерно, махабхарата жизни, — заключил он свой рассказ о своей вселенной уже добрым бокалом коньяка.
— Ты хоть сам камнем не стань, — попросил Доктор, наблюдая беготню официанта до бара и обратно.
Начало обеду было положено, правда и есть Фоме уже не хотелось, что было неудивительно, он назакусывался «комплиментами», которые ему не щадили, чтоб он только не упал. Удивляло его, несмотря на состояние, другое — что в этот свой визит Доктор никуда не гнал, не пугал дырами и куклами Томбра, он просто был рядом почти все время, объясняя это отпуском. Какой такой отпуск? Никогда в Ассоциации не было отпусков, там не знали, что это такое!.. Уста-ал?!
— Что у тебя устало, оборотень? — удивлялся Фома. — Какое место?
— Все… тело, душа, ноги, — начал перечислять Доктор, но Фома в существование докторской души не верил, докторской может быть только колбаса и непоправимые ошибки, знал он.
— Ну-у! — делал вид, что обижается, Доктор. — Ошибки у всех бывают, а насчет колбасы резковато, по-моему…
— Ты же не человек, Доктор, а усталость понятие человеческое. Ты мне врешь, а зачем не знаю.