— Ну-ну, назови мне критерии человека. А потом поговорим о вранье.
— Пжалста!.. — Фома придирчиво посмотрел на Доктора, потом на себя в ближайшее зеркало (оно было прямо в колоне, к которой он прислонился, накушавшись вина), прошелся по голове пятерней и остался доволен.
— Итак! — веско и многозначительно начал он. — Критерии человека, это: повышенная утомляемость, то бишь усталость — раз!
— Э, так нечестно! — попробовал остановить его Доктор. — О чем тогда говорить дальше?
— Погоди-погоди, будет тебе и дальше! — продолжал Фома. — Умение уйти от ответственности — два! Абсолютное равнодушие к завтрашнему дню, несмотря на все заявления о будущем — три!.. И вместе с тем полное пренебрежение настоящим, во имя этого самого мнимого будущего — пять!
— Четыре.
— Последний пункт — за два. Он дорогого стоит.
— И все?
— А что, мало? Даже по этим пунктам ты проходишь, как нечто несуществующее, а значит — вредное, с человеческой точки зрения. Но есть еще пятый пункт — национальность! Он же шестой, восьмой и десятый. По нему ты вообще нечто странное, с нашей точки зрения.
— Любопытно. Десять пунктов? Мне все это напоминает доказательство небытия Бога. Антидекалог какой-то!
— Во-во, еще двадцать пунктов! Бог человека есть любовь, а у тебя — калькулятор!
— Но все-таки хотелось бы услышать что-то добытое не путем отрицания, — попросил Доктор. — И без огульных обвинений, пожалуйста.
— Без огульных? Пжалста!.. Этого ты не сможешь отрицать, потому что и сам признаешь. Да-да, Доктор, держите себя крепче, ибо последний пункт, то есть пятый: несгибаемая сексуальность человека, его неутолимая страсть к копуляции!
Доктор едко усмехнулся, отпил из бокала, кивком показал сомелье, что удовлетворен, и тот долил в бокал еще. Опершись на локти, он придирчиво посмотрел на Фому. Фома сиял.
— Некоторое противоречие между первым и пятым пунктами, — заметил Доктор. — Повышенная утомляемость и сексуальность без устали. Тебе не кажется несколько натянутым этот перечень? Ну, хотя бы слегка? Я понимаю, что требовать от тебя большей корректности — роскошь.
— Никакого противоречия, Док, если мы говорим не о макаках и пестиках, а о людях. Странность сочетаний это суть человеков, это — сами человеки. Странность во всех механизмах, но особенно в этом. Потому что человек это нейросексуальное существо, он возбуждается не инстинктом размножения, не чьей-то течкой, а представлением. Он распаляется воображением и созерцанием, даже подглядыванием — этакий головосек. Тебя не смущает такой термин?.. Нет?
Доктор показал, что нисколько, но ждет объяснений.
— Это что-то от дровосека? — уточнил он. — Только головой?
— Нет, Асклепий, это от головы. Головоногие — это голова и ноги, а человек — это голова и пол… ну ты понял. Голова — главный половой орган человека, мужчины, во всяком случае, и вообще главный. Сеченов был прав.
— Я как-то теряюсь, — язвил Доктор. — Вы что размножаетесь головой, зевсы? Как тараном?
— Ой, только вот не надо, Доктор, этой стенобитности дешевой! Только ты мог такое придумать! Таран! Признай, что шутка неудачная!..
Доктор признал, что вино отличное и заказал еще.
— Речь не обо мне, — продолжал Фома, — а о тебе, кстати. И ты не вписываешься по этому пункту во вселенский проект по имени «человекус» и я тебе объясню, почему. Потому что наш человек, как бы он ни устал, если положить рядом с ним не его жену, а незнакомую прохожую, то изображать усталого ему будет не по плечу. Потому что мозг это самая эрогенная зона мужчины.
— Как у маркиза?
— Док, ты и маркиза читал? Жюстину, небось? Всё?! Потрясен!.. Да, у него-то точно это самое возбудимое место и возбуждающее, кстати. Только его неправильно поняли и засадили в Бастилию, как ниспровергателя, а он — юморист и насмешник почище Стивенсона. Его пародия воспитания девиц «по природе» была воспринята буквально и слишком серьезно.
— А как насчет женщин? — поинтересовался Доктор.
— А я о них и говорю.
Принесли свечи, заиграла тихая музыка — «саммертайм» в оригинальной упаковке.
— А к чему мы это, собственно? — спросил Доктор.
— А к тому, собственно, что не свисти насчет отпуска! Нет у тебя никакой усталости, не бывает у тебя ее. Это раз. А во-вторых, тебе хоть Елену Прекрасную подложи в постель, ты, в лучшем случае, предложишь ей обрезать кончик твоей сигары.
— По-моему, очень эротично… — Доктор посмотрел на свою сигару. — Апофеоз — обрезание кончика. Ты тайный эротоман?..
— А эта Елена, кстати, она что действительно самая прекрасная тут у вас? — задал он вопрос, который его давно интересовал.
— Во-во! Все остальное время ты будешь допытываться у нее, почему это ее считают прекрасной? Вместо того, чтобы… простигосподи, с кем я связался?
— А чего бы ты хотел?
Фома поднял свечу над столом и диогенично посмотрел на Доктора.
— Ищу человека, Доктор. В тебе. И не нахожу, к сожалению.
— А может быть, к лучшему? Потому что я не понял, скорбел ты по человечеству или прославлял? В той картине, что ты нарисовал, человек довольно жалкое, похотливое существо, к тому же безответственное и совершенно беспомощное пред лицем страсти своя. Не знал, что ты такой!
— Ты ничего не понял! Человек это звучит гордо! Может, сам он не так уж хорош, но зато как звучит! А мечты и идеалы у него лучше, чем у паука или гамадрила.
— У них их вообще нет.
— О! Также, как у оборотней.
— Получается, что человек это мечта о себе, к осуществлению которой он и не стремится, так? Живет, как гамадрил, а мечтает, как архангел Гавриил? Извини за рифму… Я тогда, действительно, не человек, хотя еще пятнадцать минут назад готов был побороться за это эволюционное место. Благодаря твоей защите человека, я снимаю свои притязания быть им.
— Я тоже! — горячо поддержал его Фома, к тому времени совсем загонявший сомилье. — Давай будем Гершвинами, а?
— А как же синдром менеджера?.. — Доктор вернулся к противоречию первого и пятого пунктов.
— О, вот что у тебя, Док — синдром менеджера, точно! Ты все время в делах, тебе не до женщин, не досуг! Я раскусил тебя, Якока, я тебя раскокал! За рифму не извиняюсь — бо поэт!..
Но на следующей встрече Доктор его удивил, пришел с дамой…
Фома обычно проводил свои будни у Леши в таверне героев и футболистов. Он уже давно не работал — только бильярд, боулинг и другие «б» тренировали его мозг, промывал же его мощный прибой коньяка. Доктор находил Фому здесь, когда хотел. Впрочем, иногда Фома пускался в путешествия по Москве и пригородам, путешествия, понятные только ему одному.
Тогда Доктор находил его в самых разных, порой неожиданных местах, например, на вокзале, в «Русском бистро», угощающим бомжей из Тирасполя и Бишкека горячими пирожками с водкой. Или на сейшене неофашистов, возле памятника Гоголю или Грибоедову, где он, с черной повязкой на глазу, орал о всемирном жидо-массонском заговоре МВФ и ТВ. Или на демонстрации геев, где полураздетый Фома дефилировал с разноцветными платками в задних карманах, среди подобий Меркюри, Э.Джона и Уорхола, выкрикивая настоятельные требования секс-меньшевиков, пока. А иногда — спящим на Арбате, в позе Фавна, под мольбертом художника, который рисовал все время одну картину, то ли «Комар в летнюю ночь», то ли «Кумар» тогда же: Фома в детской песочнице, с желтыми куличами, в виде грибов, и небо — голубое и чистое, как кафель. Зигзаг Фомы был непредсказуем и выбрасывал его то в казино, то в стрип-бар, впрочем, чаще он совмещал эти философские занятия.
— А среди фашистов-то тебе что надо? — удивлялся Доктор.
— Во-первых, это не фашисты, а фигурки «нью» на русском ландшафте, а во-вторых, я им потихонечку альтернативу втираю…
И Фома посвящал Доктора в свою теорию, по которой выходило, что бороться с этим явлением — демонстрациями пятнадцати-двадцатилетних — можно очень просто: надо выпускать им навстречу девочек, — ни один уважающий себя национал-патриот до двадцати пяти не упустит этот случай.
— Да и не патриот — тоже, — замечал Доктор.
— Правильно! Да и после двадцати пяти. Насилие это же гиперсексуальность!.. Она прет из них, а девочек у фашистов мало, так же как у нынешних комсомольцев. Ты посмотри, какие они агрессивные и прыщавые от воздержания! А поставь у каждого фонаря по девочке, они и двадцати метров строем не пройдут, все полягут в придорожных кустах!.. А после этого всякая тварь грустна и небоеспособна, просто не тянет… хочется полежать, посмотреть на небо, потетешкать прелести у нечаянной радости… Не пойму, куда власть смотрит? Это же биологическое оружие!.. Или физиологическое, Док?.. Не важно!.. Выпускаешь навстречу армии противника армию любовниц в полной амуниции, то есть — без, в одних ажурных подвязках на шпильках — войска особого ню-значения! — и армия предполагаемого противника полегла тут же, на границе, в кустах! Да прямо на контрольной полосе! И все — граница на замке! Венеры. Потом подходят наши, лямур де труа… катр… санс, мир-дружба-свалка, — в общем, оборонительно-эротический союз!
— Это если в армии только такие как ты! — заметил Доктор. — Но ты же клиника, патология…
— Патология это совсем другое, Доктор. Это когда молодой человек проходит мимо бескорыстного предложения, не сбиваясь со строевого шага, вот это уже «он-клиника» и патология, его надо спасать!
Фома приходил к неутешительному выводу, что власти просто вынуждены иметь в оппозиции экстремистов, коммунистов, фашистов, нацпатриотов и прочих, потому что денег на девочек для всех у нее нет.
— Ты предлагаешь создать регулярную прости-армию?
— Достаточно полка. Одна девочка в состоянии свести с ума роту, так что силы будут примерно равны. А насчет прости-армии, это ты хорошо. Прости-армия — армия прощения…
Фома замечтался…
— Они будут до зубов вооружены всякими штучками, а на штандарте у них будет написано: «иди ко мне, солдатик, я научу тебя свободу любить в любом стрелковом положении!» — и всё! И мир во всем мире!..