— Что мы пьем? — спросила Пипи по-свойски, оглядывая стол. — Сен-Жульен, Сен — Емильон — боже, одни святые!.. Вы что скучать сюда пришли? — удивилась она. — Давайте водочки закажем, у нас же компания! А, Андрон?..
Она сбросила и лису под стол, но никто уже и так не верил, что она плохая девочка. Подозрение пало на Фому — подучил, змей! Мини с трудом боролась с обаянием Пипи и собственным недоумением. Победила дружба.
— А, правда!.. — Мини в предвкушении потерла руки. — Давайте закажем еще и водочки, и кутнем!
Но что она имела в виду было не понятно, странные глаза ее, цвета Антарктиды, были холодны, как Доктор в бою. «Отличная у нас компания! — подумал Фома. — Ни одного нормального!»
А Пипи уже достала пудреницу с пипеткой и сделала глубокую ингаляцию.
— О, наркоманка! — гордо сказал Фома, приглашая всех за столом порадоваться за него: кого оторвал! — Только кумара нам и не хватало!
Глаза Пипи утратили субъективность, и теперь она смотрела сразу на всех и всем улыбалась, становясь объективной реальностью.
— А не?.. — Мини боязливо оглянулась, в поисках крадущегося милиционера.
— А ты попробуй, все как рукой! — предложила Пипи. — Мы и ему дадим!
По мозгам Фомы влажно ударил белый снег. На двухдневной спиртовой закваске без сна это сыграло роль детонатора. Фоме показалось, что он видит все, даже орбиты электронов и постоянную, между ними, Планка. Его словно подбросило и он медленно и весело озирал все, что проносилось под ним. Люди были смешны, малы, милы, нелепы — хотелось обнять и…
— Да ты первый раз? — удивилась Пипи. — Тогда полетай, полетай!.. — похлопала она его по плечу.
Вечер закрутился и тоже полетел…
Они уже станцевали несколько раз, каждый строго со своей дамой, свою Фомин уже никому бы не отдал. Особенно, после того, как Пипи запрыгнула на сцену и спела песенку Монро: «Ай вонаби лав бай ю…» — и так далее, вплоть до неподражаемого: «тирли-та-ти ту-тум пи-ту!» — вытянув лиловые губки, — и имела бешеный успех, как среди публики, так и у музыкантов, потому что денег не брала, вернее, передавала их контрабасисту, который, не прерывая игры, рассовывал их по карманам, виртуоз. К ним за стол посыпались фрукты, шампанское, коньяк и недвусмысленные приглашения от кавказской диаспоры, что, мол, «некоторые любят погорячее». Публика рукоплескала и требовала еще.
Тогда Пипи вышла на сцену и сообщила присутствующим, что Пушкин это «ваше все», она, правда, не верила, но ей по телевизору сказали, и что петь она больше не будет, но прочтет свое любимое, в надежде, что имеющий уши да слышит. Надеюсь также… но на что она еще надеется, Пипи так и не сказала, зато прочла стихи, где автор не дорожил мятежным наслажденьем и стенаниями вакханки молодой, несмотря на то, что та в объятиях вилась змиёй, а язвою лобзаний торопила миг последних содроганий, поскольку счастлив уже с другой, что нежна, стыдливо-холодна и только после долгого моленья, делит, наконец, пламень автора поневоле…
Публика визжала. До стола Пипи донесли аккуратные, но чуть раскрасневшиеся молодые люди, в легких и дорогих одеждах эфебов второго поколения частного капитала на Руси.
— Чьи это стихи? — спросил один из них, особенно молодой и румяный.
— Ну, я не знаю! — капризно пожала плечами Пипи. — Мы в России, слава Богу! Накануне двухсотлетия!..
В конце концов, Мини не выдержала и спросила, как Пипи зовут на самом деле.
— Пойдем, — сказала Пипи, — мне как раз в туалет. Это жуткая история.
Они ушли, и Доктор внимательно посмотрел на Фомина.
— Это что-то новенькое, — наконец, сказал он. — Я подумал сначала, что она проститутка, уж слишком вульгарно, «по-бразильски», вы вошли. Где взял?
— Ну вот, мы квиты, — засмеялся Фома, чувствуя себя огромным воздушным шаром. — И не смей называть мою девушку проституткой, я сам в этом еще не уверен!
— Где взял, говорю?
— Где взял, где взял — купил!.. — Фоме было весело и легко. — Хорошая девочка, да?
— Хорошая. У тебя, насколько мне известно, других слов для девочек и нет.
— Доктор, это же антропологический факт: девочки плохими не бывают, они ими становятся.
— И все-таки — откуда она?
— Одолжил на время.
— ?? — глубоко затянулся Доктор, так глубоко, что пепел у сигареты тоже загнулся знаком вопроса.
— А что? — тихо возмутился Фомин, не выдержав красноречивой паузы.
— Ты ее выбрал?
— Иду, смотрю — пара, красивые и смелые, дорогу перешли… она по всем критериям то, что мне надо!.. Друг, говорю!.. Меня самого удивило, я деньги давал, а он: я все понимаю, ценю ваше чувство юмора и прекрасного, а мне, говорит, все равно надо отлучиться на пару-тройку часиков. Хватит, мол?.. — Это он у меня… Я говорю, не знаю, а сам думаю: ни хрена себе!.. Он говорит: ну тогда найдете меня у посольства.
— У посольства?
— Да, американского.
— А что он там будет делать ночью?
— Ночью?.. А я должен был и это спросить? Человек мне свою жену дает на время, абсолютно меня не зная, а я его подозрительно: а сами-то вы чем заниматься будете, а?.. Док, это тебе не Открытый мир. Может, уезжает человек, визу ждет? Там всегда были очереди. Может, они и ночью стоят?
— Н-да?.. — Доктор пробарабанил пальцами вариацию звучащей мелодии, потом мотнул головой, словно отгоняя неприятные мысли. — Ну и по каким, интересно, критериям ты искал?
Только поверхностный человек не судит по поверхности, то есть по внешнему виду, сказал один остроумный трагик. Фомин был человек глубокий, как шахта.
— По юбке, — ухмыльнулся он. — По-моему, короче не бывает. Пипи, кажется, даже не знает, что у длины юбки существует верхний предел, после которого юбка превращается в декоративную деталь. Она опасна, как любое неожиданное предложение, правда? Что-то в ней есть такое… Все остальное, вплоть до имени, мы уже придумали сами, были бы деньги. А денег уже… — Он задумался. — Еще есть… на пару-тройку таких дней.
Доктор задумался тоже.
— Ты чего такой смурной?.. Не волнуйся, девочка твоя не обиделась, она поняла, что не в длине юбки дело. Главное — имена равны! Это я учел. Мы могли и покороче придумать, «ню», например или «сю». А что? По-моему, все — полное сю! Или это фрукт такой?
— Меня волнует другое… — Доктор оглядел зал, колышущуюся в танце публику. — Что выбрал ее ты! Не нравится мне это твое пипи! Ты же знаешь, что не должен искать, выбирать.
— Почему?
— Почему?.. — Доктор неприятно усмехнулся. — Просто когда ты начинаешь выбирать, страшные вещи происходят! Непредсказуемые!.. Почему я здесь с тобой сижу, на Спирали? Думаешь, мне делать нечего?.. Я жду. Потому что я здесь не первый раз — Варфоломей говорил, а я ему верю! Так вот, моя инициатива ни к чему не приводит, а твоя… твоя — просто пугает!
— А-а, так ты, все-таки, не в отпуске! Ты со спецзаданием! Я думал, мы отдыхаем, а он работает. Ждет! Ну, вот и дождался… Пипи… — Фому повело от пьяного смеха. — Давай вместе испугаемся? — предложил он.
— И еще одно меня волнует… — Доктор не обращал внимания на продолжающего паясничать Фомина. — Как ей удалось обмануть меня?
— Ну, Док, надо работать над собой, а не замыкаться в совершенстве. Нельзя говорить, я — самый, кто-нибудь окажется еще самее.
— Да, — протянул Доктор. — Она оказалась самее, это точно. В ней этого даже с лишком.
— Мальчики!.. — Мини чувствовала себя совершенно раскованно, вероятно, ее тоже угостили кокаином в туалете. Она прижалась бедром к плечу Доктора и поделилась новостью:
— Настоящее имя Пипи — Вера! И она сейчас придет.
— Вера — это, кажется, то, чего всегда не хватает людям! — заметил Доктор. — Но вот беда, когда вера приходит, они не знают, куда деваться.
— Найдем, Док! Куда деться — найдем! Тем более, что у нас Мини Вера, то есть Верочка!
— Именно!..
19. Правовое пространство «Россия»
Часа через полтора на руках у Доктора оказались три совершенно взвинченные существа. Могучий коктейль из всех возможных оглушающих средств в их головах сделал пребывание в ресторане опасным, как неожиданное предложение, о котором говорил Фома. Вера рвалась сплясать на всех столах танго-кокаин и звала Борю Эм, Фома не возражал, стреляя в потолок подаренным шампанским, Мини все шире открывала снежный буран своих глаз и предлагала не спешить с выводами (хотя никто и не собирался этого делать, в принципе), еще, мол, не вечер.
Но вечер уже был. Полный и поздний.
Метрдотель, поняв, что среди этих сумасшедших нормальный только Доктор, прижал его в углу с требованием оплатить не только счет, но и предполагаемый ущерб от свободы поведения его друзей. Цифра, требуемая им за «либер стайл», оказалась пятизначной, поэтому компания поехала к американскому посольству. Только там может отдохнуть настоящий сумасшедший, поделилась Вера своими планами. «Там все наши», узнали они еще, «и мы им покажем». «Им» это американцам, а «нашими», по приезде, оказались «жирики, коммики, гомики и скины».
— Кто-кто?.. — Доктор явно не успевал за сменой декораций в политическом театре. — Комики?
— Коммунисты — коммики, разве вы не знали?.. Жаль отменили прямые трансляции из думы. Оказывается, есть доктора рабочих наук!..
Толпа под разноцветными огнями мигалок была густо обрамлена силами милиции, спецназа и сосредоточенными мужчинами в костюмах, и с наушниками. Мужчины коротко бросали команды в оцепление и снова, сдержанно кивая, слушали чьи-то наставления; все движения их были исполнены затаенной силы и власти. Со стороны посольства ждали атаки и на некоторых бойцах было по два бронежилета; губы спецназовцев шевелились, то ли повторяя инструкцию, то ли пересчитывая толпу, то ли молясь за ее здоровье.
Все остальные, то есть митингующие и зеваки (последних, в стране политических экспериментов, оказалось как всегда больше), были настроены весело и скандально. Сами от себя они ничего не ожидали, кроме мата, который хорошо и густо бодрил не только протестующих, но и правоохранителей. Вновь прибывающие вливались в эту разношерстную толпу, гудящую в сгущающейся темноте, как разогнавшийся в тоннеле поезд и растворялись в ней, становясь народом.