— Ну и какую историю ты мне расскажешь на этот раз, доктор?
— Во всяком случае, не такую, как твой видок сейчас! — присвистнул тот.
Все тело Фомы представляло собой сплошной кровоподтек — травы делали свое дело, выявляя внутренние травмы.
— Не знаю, Блейку нравится.
— Он видит тебя в сиянии славы! Победитель, спаситель, святой!.. Кстати, о поединке, я прочитал твое завещание. Сильно!
— А не заметил, там печатными буквами было написано, куда тебе идти?
— Заметил, заметил… и сразу пришел! Это разве не здесь?
Доктор бесил Фому — ни тени раскаяния! Как будто так и надо — никто никому ничего не должен!
— Видеть тебя не могу, — сказал Фома, снова погружаясь в ванну. — Особенно, после смерти.
Окунувшись в ледяной бассейн, Фома вспомнил все обиды снова, начиная с разбитого окна в своей квартире. Доктор ему не мешал, пытаясь только нащупать пульс больного.
— Я понимаю идея высокая — заткнуть мной дыру, чтоб всем стало легче… Хватит меня щупать, я здоров!! — орал Фома. — Но почему меня при этом обманывают? Обманывают, как дешевку! Все! Даже там!..
Он показал вверх, потом — вниз:
— И там… Даже ты! А?.. Кто ты мне, Доктор?
— Друг, товарищ и Гиппократ, — заверил тот. — А иначе я тебя не вытащил бы со Спирали. Впрочем, об этом мы уже говорили и не раз. Что мне было делать?.. Нам обоим конец, если мы не начнем этого!
— Ясно, — процедил Фома, ему вдруг захотелось утопиться в благовонных маслах. — Какая чудная история: нам обоим конец! — повторил он мечтательно, с чувством, и тихо засмеялся.
Смеялся долго, чуть ли не до истерики.
— Всякий раз, когда мы с тобой встречаемся, — пояснил он Доктору, — ты сообщаешь мне, что меня надо спасать, что времени у нас нет, что нам конец, если мы немедленно не начнем что-то делать!.. Я уже едва живой от твоих спасаний!
— А времени, между прочим, еще нисколько и не прошло, — сказал Доктор невозмутимо. — Три-четыре дня для такой быстрой реальности это пшик! На самом деле, если мерить привычным тебе временем Спирали, прошло не больше суток, а что это? Для Ассоциации вообще ничто!
— Ты хоть сам-то понимаешь, откуда взялась эта дыра и почему она нас с тобой преследует?..
Фома прикусил язык, все равно ничего не исправишь, а Доктор, может быть, в этом и не виноват.
— Теперь она плодит другие дыры!
— Как ты догадался? — Доктор поднял брови. — И я — с этим…
— А вот закопали пару раз и… догадался! Знаешь, как башка прочищается, когда об нее лопатой? Логика появляется. Совковая.
Рассказывать Доктору, как он догадался, Фома не хотел, это будет похоже на обвинение. Какой смысл шуметь, когда исправить ничего нельзя? Пусть сам расскажет, если сочтет нужным. Но Доктор, похоже, это нужным не счел.
— Ты прав, при столкновении с нами, если мы уходим, она порождает новые дыры, которые тоже охотятся за нами, — сказал он.
— Ну и что будем делать дальше? — спросил Фома, переходя от торжественной части к деловой.
Доктор коротко обрисовал общую ситуацию. Фому ищут. Ищут все — и Ассоциация, и Томбр. Ассоциацию интересует информация, полученная за Последней Чертой и, естественно, дыры — как это произошло и почему, по чьей вине? Синклит настаивает на его поимке еще и потому, что Фома объявлен преступником. По своей халатности ли, безрассудности ли, а может и еще чего — похуже, он открыл вход в Ассоциацию и спровоцировал активизацию Томбра. Стул Пифии с нетерпением ждет его сиятельный теперь зад…
Фома зримо представил, как он пропекается… Но вот зачем он нужен Томбру, продолжал Доктор, остается неясным. Скорее всего, как проводник, но может и за тем же, зачем и Ассоциации — Черта. Но тогда вопрос: как они узнали о его выходах?.. Понятно, что информация полученная ими, каким-то образом связана со злополучной дырой, то есть это наиболее вероятно. Но сам ли Фома оставил им эту информацию, или они сумели расшифровать остатки его замка, разбросанные взрывом?..
Это был новый поворот, Фома внимательно слушал и не верил — ему вменялось предательство?! Только этого ему еще не хватало!.. Подтверждение любой из этих версий, накручивал Доктор все новую информацию, делает Фому в глазах Ассоциации преступником эпохи, publicenemy*, отщепенцем… да уже сделало! Почти никто в этом и не сомневается. На него, вот-вот, объявят охоту, когда любой ассоцианец, увидевший его, будет иметь право если не на убийство Фомы, то на арест.
Ванна остыла. Аромат исчез. Пена стала серой и грязной. Убивать Доктора больше не хотелось. Вообще ничего не хотелось!.. Хотелось утопиться в пованивающих маслах. В жизни Фомы открывались такие широкие горизонты, что сам он становился ненужной и досадной соринкой во всеобщем взгляде — глазе народа!.. Испуганном глазе.
Конечно, сказанное не было для него чем-то совершенно неожиданным, Доктор не раз предупреждал о подобном развитии событий. Но теперь это все навалилось разом, все самые страшные опасения подтвердились, даже те, что казались совершенно безумными, — и стали реальностью, опасной реальностью для Фомы. Словно его помыли, побрили, сделали прическу и холю ногтей, а потом, расслабленному, объявили, что теперь из него сделают чучело.
Мало того, что он изгнанник — он становится еще и гонимым изгнанником, изгнанником с открытым на отстрел билетом, мишенью!.. Преступник эпохи! Преступление века! Умеют они формулировать! Publicenemy! Но он-то себя чувствовал, как после publicenema!* И… и ничего не попишешь, он действительно кругом виноват. Кому скажешь, что это дикая, нелепая ошибка, что кто-то подрезал его траекторию?..
Не могли томбрианцы расшифровать его замок, так же как и любой другой, это означало бы конец всему и Ассоциации, прежде всего! Они давно бы этим воспользовались! И уж тем более он не мог оставить им информацию, это-то он точно знал! Даже мысль об этом была абсурдна, но кто поверит ему сейчас, после всего?..
И знает ли Доктор о своей роли во всем этом, опять возник у него вопрос. Ведь этот кто-то может быть и он! Спросить?.. А если не знает? Впрочем, снова урезонил он себя, сейчас это не так уж и важно, сейчас — нет!
— Ну и когда меня начнут гнать? — поинтересовался Фома, с трудом вылезая из ванны, тело было словно чужое и, казалось, скрипело.
Доктор пожал плечами с таким видом, что это могло означать только одно: вчера!
— Блин!.. — Шмякнул Фома мокрое полотенце об пол. — Кончится это когда-нибудь?!
— Нам надо нейтрализовать дыру, а уж потом фантазировать.
«Нам» показывало, что Доктор не отделяет себя от Фомы.
— Опять жертвы, Док? Ведь будут стрелять.
— Нет, расчет… — Доктор усмехнулся бледно на такую же кривую ухмылку Фомы. — Коль скоро она зацепила, каким-то образом и меня… я думаю, это произошло, когда мы оба валялись рядом с её кратером… в общем, у меня тоже не остается иного выхода.
Не знает, подумал Фома, выискивая в глазах Доктора хоть какую-то тень, намек о том следе в его замке. Казалось, Доктор не лукавит. Но как он может об этом не знать?
— Ну что ж, — сказал он. — На этот раз, даже если ты и продолжаешь свои игры, твои планы совпадают с моими бедами. Пока…
Одеваясь, Фома чувствовал, как тяжело еще дается ему каждое движение. Жизнь после смерти оказалась необыкновенно тяжела, но надо жить ее проклятую, вспомнил он Мартина. Классик!
Правое плечо и вся левая сторона, от шеи до локтя и от ключицы до пояса, были черно-желтыми — следы страшных ударов. Как последний привет от Скарта, через всю щеку до виска шел рубец от плоской грани Ирокеза. Все это стало проявляться на лице и теле Фомы после воскрешения из мертвых, и горячих ванн.
Смерть — мать красоты, усмехнулся он, отвернувшись от себя живого в зеркале.
— Ой-ё-ёй! — запричитала Мэя, увидев его.
Она была еще бледна от пережитого, но вся светилась и звучала, как открытый аккорд.
— Это не ой-ё-ёй, Мэя, это о-го-го! Это значит, что мы живы, а это, поверь мне, кое-что значит!
— Это значит все, — сказала Мэя.
Фома посмотрел на нее. «Такое впечатление, что она знает гораздо больше. Вообще, как им удается приходить к пониманию простых вещей без наших приключений, мильонов терзаний, подвигов и страданий Вертеров?..» Глаза Мэи приобрели во взгляде что-то новое, в его отсутствие — спокойствие и глубину, что ли.
— Ты знаешь, что ты спасла меня? — спросил он.
— Нет, это вы — меня…
— Ну, тогда мы обязаны жить долго и обстоятельно, каждую секундочку, — сказал Фома, и уснул, едва положив голову на подушки…
Проснувшись, он почувствовал себя настолько лучше, что снова захотел принять травяную ванну и, приняв ее, напоследок нырнул в бассейн с ледяной водой. Вышел оттуда звонкий, как морковь. Еще живем! И маркиза нигде не видно — хороший знак!
Мэя натерла его какими-то душистыми мазями.
— Что это? — спросил он, чувствуя, как приятно закружилась голова.
Оказалось, что уже заходил Доктор.
— Сэр Джулиус сказал, что после этого вы будете, как новенький.
— Да, старенький я ему не нужен! — простонал Фома. — Начинается!
— Что начинается? — испугалась Мэя. — Не нужно было?
— Да нет, Мэя, если сэр Джулиус, хочет чтобы я действительно был, как новенький, лучшего доктора не найти, а если не хочет, то и волноваться уже поздно, ничего не поможет.
— Но он же ваш друг? — удивилась она.
Фома тоже хотел это знать. Врагов из нас имеет всяк, но от друзей спаси нас боже.
— Мы делаем общее дело, пока, — уклончиво сказалл он, хотя и в этом не был уверен до конца.
— А почему вы его называете то Джулиусом, то Хулиусом?
— А это я его так вижу по-разному, Мэечка. Долго объяснять. Тут этология погоняет этимологию.
— Чего? — нахмурилась Мэя.
И пришлось пуститься в длинное объяснение, что в тех местах, где он живет, говорят на разных языках, и если по-английски имя Доктора будет Джулио, то по-испански — Хулио.
— А в чем разница?
— Да, в общем-то, никакой, Мэечка, но только существует еще один язык — великий и могучий, и в нем эти имена приобретают архетипические, народные смыслы…