Старик еще плел что-то о том, что служил когда-то у Милорда, но был выгнан, за что, правда, не сказал, забормотав какую-то бессмыслицу про неудачное расположение звезд, судеб и жен. Он уснул, клонясь плечом к Фоме и из грубой деревянной кружки, в его ослабевших руках, выливалось на стол то, что он не допил.
— Завтра! — сказал Доктор, вставая из-за стола. — Завтра мы узнаем все остальное. Спать!
Утро было замечательным. Петрович сбросил его с кровати, перерыл всю постель, на предмет «картонок ваших долбанных» и дал, освежающе, по роже, когда Фома спросил, не проспали ли они начало турнира.
— Какого еще турнира, придурок? Завтрак!.. Каких тараканов?.. Вы что, сволочи, тараканьи бега здесь разводите?! Не хватало!.. Ну-ка показывай, где они?..
Фома еще и еще раз схлопотал по физиономии, профессионально, открытой ладонью: ни синяков, ни ушибов, только щеки становятся пунцовыми, как у младенца, а в голове включается кофемолка. После этого он почувствовал себя гораздо лучше, бодрее, но о начинающемся турнире решил больше никому не говорить, даже Ефиму.
Стал готовиться самостоятельно, за этим занятием его и застал Ефим.
— Как дела, рыцарь? — спросил он, заглянув в валяющиеся вокруг бумаги. — Редкая минута просветления?.. Ну, рассказывай, как идет подготовка к турниру? Коня подковал? А то помнишь: лошадь захромала, командир убит, армия бежала… а?
Фома ответил, что да, что нормально, только голова иногда стреляет молнией в левом виске. Порой, боль была такой, что он не успевал получить от нее полноценное наслаждение и терял сознание.
— А ты гедонист! — усмехнулся Ефим и добавил:
— У тебя когда эти мерцания проходят, ты нормальный человек. Ну, а за боль скажи спасибо Доктору! Он столько раз бил тебя по голове, изображая дыру в действии, что приходится только удивляться твоей живучести! И не забывай о катастрофе, как способе твоего существования.
Жизнь начинала течь так медленно, что постоянно хотелось спать.
— Но когда? — спрашивал Фома, имея в виду выписку.
Он начинал этот разговор не впервые. Периоды блаженства проходили и тогда обстановка клиники тяготила его.
— Теперь ты начинаешь пороть горячку уже по этому поводу! — обрывал его Ефим. — Не спеши, все будет вовремя и хорошо.
— Но я же признал! — возражал Фома. — Что тебе еще надо?
— Мне? Мне ничего не надо! А вот тебе надо переждать момент, так как появляться на улицах тебе опасно!
— Мне? Почему? Из-за Милорда? — не понимал Фома, и таскался за Ефимом по всем палатам и коридорам.
— Какого милорда, чума?! — удивлялся Ефим. — Ну, хорошо! — сдался он, наконец. — Пошли!
23. Бандиты и читатели
— Вот смотри!..
Фома непонимающе смотрел на газету. «Как украсть миллион?» — спрашивала газета огромным черным заголовком во всю страницу с логотипом Питера о’Тула и Одри Хэпберн, а Ефим бегал по кабинету в своей обычной манере.
— Это губернатор какой-то блядской области теперь. Губернаторов, как собак нерезанных! Сто, что ли?.. Вот тут я с Жириновским согласен — сократить! Половину посадить, другую — расстрелять!.. Государственно мыслит. Их только сто, а у каждого еще свита, а у тех — референты. Где тут прокормить?!
Фома с трудом улавливал ход мысли Ефима. Причем тут он? Какое он имеет отношение к Жириновскому, какому-то губернатору и их общему прокорму, кроме того, что случайно оказался на территории, где они процветают? Ну, много их, конечно, но он-то…
— Мы погибли, нас съедят чиновники!.. — Ефим продолжал бегать. — А журналистов и того больше! Никуда от них! На одного человека два фоторепортера! Даже на месте зачатия оказываются со вспышками! И вот результат!.. Да разверни ты газету!..
Он с треском рванул пожелтевшую бумагу…
— Вот! Полюбуйся!..
На видном месте, в разделе «Как мы отдыхаем. Криминал и общество» красовалась большая фотография Фомина, окруженного телохранителями, настолько четкая, что казалась мизансценой в театре.
— А телохранителей-то! Как служба безопасности европейского государства! Я ж говорю, три армии кормим: саму армию, ограниченный контингент чиновников и неограниченный контингент их холуёв! Вот они-то, эти холуи, тебя и заломали перед камерой. Смотри, как стараются — дворня!
— Когда это было?.. — Фома что-то такое стал припоминать.
— Да недавно, совсем недавно!.. Смотри по дате. Месяц что ли назад.
— Два… — Фома закрыл газету, видеть себя, расхристанного на капоте, было неприятно.
— Ну, два! А что ты думаешь, забыли? Не знаешь ты спецслужб. Я уж Ирину предупредил, чтоб ни гу-гу!
Ах, вот это о чем она! — вспомнил Фома её последнее посещение…
Ирина обижалась.
— Зачем ты выставил меня в таком свете в своей книге?
— В каком?
— Дурочкой!
— Дурочкой?.. Не помню. Тебе не нравится книга?
— Ну… много лишнего. А про женщин тебе писать не надо, не стоит, ты их совсем не знаешь.
— Да я и не писал!
— Зачем ты бросил недвижимость?.. — Не слышала его Ирина, она резко меняла тему, впрочем, как всегда. — Ты бы мог зарабатывать такие деньги с твоим талантом, а ты растрачиваешься по мелочам!
— Выбрось это из головы!
— Что — книгу? Зачем?.. Не в этом дело.
— Нет, эту идею о недвижимости. И о книге забудь. Действительно, мелочь. Я вообще не знаю, с чего она появилась. Ефим говорит, что это я написал… — Он пожал плечами. — Говорит, в минуты просветленного помутнения. Какое помутнение?.. Шарлатан!
— Да ты что, он гений! Светило какое-то в психиатрии. В Швейцарии работал с самим Шарко.
— Шарко умер.
— Значит, с сыном. Он за месяц сделал из тебя совершенно другого человека!
— Во-во! Сын, кстати, тоже погиб, он был полярником…
У Ирины огромные глаза виноватого человека, так объясняют неизбежную беду: ты сам виноват!..
Фома, испытывая редкое умиротворение, складывал кости домино в башню. Ни ссориться, ни выяснять отношения не хотелось. Столб башни медленно рос, представляя собой странный прямой, но ребристый кактус, а потом падал, дробно рассыпаясь по столу и по полу, так как доминошки ставились в самом неустойчивом положении — на попа. Фома без слов ползал по полу, под стол и с упорством маньяка складывал новую башню. Ирина пыталась помочь, но руки у нее дрожали.
— Не мешай, — сказал Фома. — Ты все портишь. Если я сложу все кости в башню, я выйду отсюда.
— Это невозможно! Ты же!.. — Ирина осеклась, и испуганно посмотрела на него.
— Что?
— Ничего. Это невозможно!
— Выйти? Почему?
— Сложить!.. Зачем ты вечно ставишь перед собой невыполнимые задачи? Не хочешь выходить отсюда? Правильно он говорит, что ты не хочешь выздоравливать.
— Тщ!.. — Фома предострегающе поднял руки, башня опасно покачнулась, но он каким-то неуловимым для Ирины движением выровнял ее. Воздухом что ли?..
Потом посмотрел на неё.
— Я-то хочу, а вот твое светило… где ты его, кстати, нашла?
— Коля посоветовал, он давно его знает.
— Какой Коля?.. А, твой муж! — вспомнил он.
— Какой муж?.. — Ирина дико посмотрела на него. — Никакой он… с чего ты взял? Мы с ним просто…
Она поискала глазами по пустой комнате с мягкими диванами и телевизором за решеткой, пытаясь сформулировать, что же они с Колей «просто», но не нашла.
— Ну, в общем, ты не волнуйся, Коля на тебя совсем не обижается.
— За что? — теперь уже удивился Фома.
«Значит, свадьбы тоже не было?.. Господи, как же я запутался со всем этим!»
— Ну… то, что мы… с тобой.
— Только в психушку засадил, а так — зла не держит!.. — Понял он, ставя следующую кость на попа.
— Это не он, это я!..
Башня опять качнулась, точнее, не качнулась, а ее чуть-чуть повело. Фома быстро снял верхнюю кость, потом еще две — мгновенно и бесшумно. Равновесие установилось. Ирина с изумлением, похожим скорее на испуг, наблюдала за его манипуляциями. Он был похож на фокусника эквилибриста в цирке — весь молния, внимание и точность.
— Не говори так громко, — попросил он, снова устанавливая кости. — А тебе-то я что сделал?
— Фомин, ты не понимаешь! — всплеснула руками Ирина.
— Стой!! — зашипел он.
Но было поздно, башня заваливалась от ее взмаха.
— Ну вот!.. — Он сокрушенно вздохнул, и снова полез под стол, но и там его преследовал виноватый от невозможности оправдаться голос Ирины.
— Ты хоть помнишь в каком состоянии ты находился?
— Нормальном.
— Ты даже выброситься хотел — нормальном! — едва успела. Ты пил, как!..
— Ладно… — Фома отмахнулся. — Теперь снова складывать придется…
Он встал над столом, посмотрел в больные глаза Ирины.
— Не мешай хоть выбраться отсюда…
Башня снова начала расти.
— Как ты с ним-то сошлась?.. Вообще откуда он взялся, этот?..
— Кто? С кем? — не сразу поняла она. — Да это не я — Коля! Третий раз спрашиваешь. Он его шефа пользовал, у того срыв был, после кризиса в августе.
— Не выдержал пахан.
— Почему — пахан?
— А как ты думаешь, чем занимается твой Коля?
— Боксом. Он на соревнования ездит, у него награды… он воевал, — поспешно добавила Ирина.
— И как часто он соревнуется?
— А почему ты спрашиваешь?
«А действительно, что это я, может он и не заказной и мочит только на ринге?»
Фома посмотрел на нее. В испуганных глазах Ирины была мольба ничего не говорить об этом. Он вздохнул.
— Значит, я здесь месяц уже?
Она поспешно кивнула.
— Больше даже… два. Просто последний месяц стало лучше. Правда-правда! — горячо убеждала она его. — Ты стал меня узнавать.
— А он как?.. — Фома кивнул в конец коридора, где за стеклянной дверью маялся Колян.
— Не, не ревнует… а почему ты про меня не спрашиваешь?
— А потому что ты боишься меня и врешь.
— Да! — обиделась Ирина. — Ты сам не знаешь, какой ты!.. Какой-то не такой, временами просто страшный!
— Правильно, сдали в дурдом, а теперь боятся, — усмехнулся Фома.