ускают в глубокий колодец. Неожиданно звук прекратился, и существо снова чихнуло. Аллергия явно прогрессировала и не давала ему покоя. Василиса усмехнулась, полная луна действовала не только на нее, но и на живущую в доме нечисть. Она прислушалась: звуки стихли. Или существо приняло тавегил, или сдохло, подавившись металлическим звуком. Василиса отошла от стены, налила в стакан воды, бухнула туда ложку сахарного песка, выпила залпом и довольная направилась к выходу. На всякий случай она еще раз прислушалась: в квартире стояла полная тишина. Василиса щелкнула выключателем и пошла к себе.
Звягинцеву не спалось. Он думал о преследующих его неприятностях и сопоставлял факты. Факты были налицо: сокровища нигде не было. Или старуха их обманула, или бредила, или… Последний вариант ему нравился больше. Или они до сих пор не нашли места, куда она их спрятала. Он вытер пот со лба и решил прогуляться до общей кухни для того, чтобы окинуть цепким взглядом все непроверенное пространство сразу. Комнаты жильцов отметались: сами жильцы их проверили до последнего кирпича и балки, даже Василисину не обошли стороной и обыскали металлодетектором самым тщательным образом. Кухня, оставалась кухня. Возможно, в ней было нечто, что не бросалось в глаза, но именно этим и воспользовалась старая революционерка. Звягинцев поискал тапочки, сунул в них ноги и направился на общую кухню.
В коридоре стояли темень и тишина. Писатель старался не производить много шума, но от неожиданности крякнул. В кухонном проеме он увидел тощую тень в белом балахоне.
«Старуха, – решил писатель и порадовался правильности выбранного пути. – Оберегает свои сокровища». Старуха, заметив его, попятилась и спряталась за дверью.
– А! Попалась, старая ведьма! – заорал Звягинцев, одним прыжком заправского кенгуру заскакивая на кухню и одновременно щелкая выключателем.
– Почему старая?! – возмутилась Василиса. – Мне нет еще и тридцати! – Она покраснела от негодования и оттого, что сосед застал ее полуголой и в тапочках.
– Значит, насчет ведьмы вы согласны? – с усмешкой поинтересовался писатель, разглядывая ее тапочки. – Немудрено перепутать, обычно ты цокаешь каблуками! Ваша страсть к шпилькам и конфетам «Москвичка» видна невооруженным глазом…
Он часто в разговоре с ней перескакивал с «ты» на «вы», но Василиса, стараясь соблюсти дистанцию, обращалась к нему исключительно на «вы».
– Подумаешь, не спать же мне с каблуками и «москвичками»… Вы меня напугали! – укорила она Звягинцева. – Даже больше, чем та нечисть, которая живет в стене. – Она кивком указала на стенку, возле которой слышала жуткие звуки.
– Нечисть? – заинтересовался писатель, все еще надеясь на что-то потустороннее, оберегающее клад. – Нечисть всегда к сокровищам, – заявил он Василисе и побежал к стене.
Как будто специально для него из стены послышались завывание и скрежет. Василиса обрадовалась, существо не сдохло, а просто приняло противоаллергенные таблетки! Она прислушалась: действительно, оно не чихало. На этот раз оно крикнуло натуральным человеческим голосом: «Майна!» – и эхо снова прокатилось до цокольного этажа.
– Очень интересно, – сказал Звягинцев, в упор глядя на Василису, но думая совершенно о другом. – Там кто-то есть! И он разговаривает на нашем родном языке. С кем он может разговаривать?
– Майна? – Василиса задумалась. – Вряд ли это русский язык. Это немецкое слово. По-моему, оно обозначает «мое». Точно, существо кричит кому-то: «Мое!»
– Существо кричит «Мое!»? Весьма любопытно. – Звягинцев прислонил ухо к стене и прислушался. – Больше не кричит. Или оно ждет, пока мы ему ответим? Как ты думаешь, Васюня, оно могло кричать нам? – И сам себе ответил: – Могло. Кому же еще? Оно предупреждает нас о том, что мы находимся на правильном пути в поисках сокровища. Это существо его охраняет. Оно там!
– Я сейчас, не начинайте переговоры без меня, – предупредила Василиса и побежала к себе за халатиком и приличной обувью. Она совершенно искренне решила, что разговаривать с нечистью в одной сорочке и тапочках будет просто неприлично. Да к тому же это отвлекает писателя, хотя мысли о сокровище напрочь перебивают все остальные, более естественные желания и потребности.
– Энтшульдиген зи, бите! – кричал писатель стене, когда она вернулась обратно. – Гутен морген!
Василиса приблизилась к писателю и прислушалась. Существо в стене поскреблось и замолчало. Видимо, все-таки оно было родным, и сказались трудности перевода.
– «Морген» переводится как «утро», – прошептала Василиса, – а сейчас ночь. Оно, – она кивнула на стену, – плохо соображает и не понимает, почему вы вдруг вспомнили утро.
– Давайте напомним ему про ночь, – сразу же согласился писатель. – Как там ночь по-немецки?
– Забыла, не помню. Нихьт или нахт. Или еще как-то. Только не кричите ему про мое. Пусть думает, что это все его. Александр Сергеевич, неужели вы взаправду думаете, что там – существо?!
– Нет, голубушка, – скривился писатель, – там кошка, минимум трехцентнеровая, с глоткой Паваротти. Или вы думаете, дорогая моя, что там сидит мужик-трубочист? – Звягинцев хлопнул себя по лбу. – Вот старая ведьма!
– Прекратите обзываться, – зашипела на него Василиса, – сами как столетний леший!
– Я не о вас, – бросил ей Звягинцев. – Там, – его кривой от постоянной писанины палец указал на стену, – там, голубушка, камин! Он проходит через все этажи и давно находится в нерабочем состоянии. С тех пор, как в доме подключили центральное отопление, с тех пор, как старуха запрятала в него свои сокровища! Старая… Я не о вас. К тому же на ведьму, дорогая Васюня, вы не тянете! Типаж не тот. Волосенки опять же. Шпильки. Вот из Людмилы вышла бы превосходная ведьма. – Он пошарил рукой внизу стены и внезапно принялся отдирать обои. Через несколько секунд их взору предстала печная дверца. – Вот, – Звягинцев открыл дверцу и заглянул внутрь, – отсюда преступник вполне мог залезть на нашу общую кухню и подмешать Людмиле отраву! Заметь, Васюня, обои с дверцы были сорваны до меня!
Василиса нагнулась и заглянула внутрь. Темнота и странные жуткие звуки. Там явно кто– то копошился. Но это была не кошка, это было большое и толстое существо. Но оно, по расчетам Василисы, никак не смогло бы протиснуться в маленькую дверцу. Они с писателем поспорили шепотом несколько секунд, после чего тот попытался просунуть голову в лаз. У него получилось.
– Если пролезла голова, – помотылял перед носом Василисы скрюченным пальцем Звягинцев, – пролезет и все тело. Да, мы можем сделать вывод, что преступник обладает спортивной фигурой. – Он себе явно льстил. – И мозгами! Что в нашем случае физически опасно, если он снова надумает выбрать этот каминный путь. И найдет в камине сокровища?!
Эхо разнесло его голос по трубе: «Ща! Ща! Ща!»
Матильда стояла на крыше дома и держалась за трубу, в которую несколько минут назад залез Федор. Она пыталась его остановить, уговаривала вернуться обратно и заняться любовью, но мысли о сокровище отодвинули на второй план все остальное. Матильда нисколько не сомневалась, что никакого клада в трубе не будет, но помогать мужу согласилась. Она сама не знала почему, раньше Матильда ни за что не пошла бы на такую верхотуру. Она огляделась, вокруг в ярком лунном свете переливались крыши соседних домов, на них торчали ушастые мордочки окрестных котов, испуганно взирающие на странную даму, мотыляющуюся у трубы. Резкий порыв ветра пошатнул Матильду, она ухватилась за металлический канат и непроизвольно дернула его вверх.
– Майна! – закричал недовольно Федор приглушенным голосом.
«Майна» означало, что его нужно спускать вниз. Матильде перед восхождением на пик крыши пришлось выучить эти два невразумительных иностранных слова: «Майна» – вниз и «Вира» – наверх. Последнюю команду она ждала практически пять минут и жутко переживала. Федор пыхтел и медленно, но верно спускался вниз. Канат держала не Матильда, а лебедка, оставленная рабочими, производящими на крыше ремонт. Но в обязанности супруги входило немедленное поднятие мужа по его команде посредством этой самой лебедки. Матильда перегнулась вниз и прислушалась. Федор кряхтел и возился, но команды поднять его наверх не давал. Он как раз добрался до своего этажа и собирался тщательно проверить трубу на предмет помещения в ее выступы банок, склянок или прочих импровизированных сейфов для хранения драгоценностей. Выступов пока у трубы не было, как и сейфов.
Зато были голоса. Они переговаривались и, как ему показалось, мерзко хихикали. Федор собрал последние силы для того, чтобы предотвратить очередной чих, у него неожиданно открылась аллергическая реакция на многолетнюю сажу и пыль. Федору показалось, что труба населена потусторонними созданиями, намеревающимися причинить ему физический вред. Тусклый свет фонаря, который предприимчивый искатель кладов прихватил с собой, внезапно уперся в башку одного из них, вылезшую прямо из трубы. Башка его не видела, но отчаянно крутилась и разговаривала сама с собой. Федор перекрестился и плюнул на нечисть. Неожиданно башка прокричала, как воинствующий индеец, «Ща! Ща! Ща!» и исчезла в трубе. Федор воспринял это как предупреждение и подергал трос, на котором висел. Ему следовало, как они с Матильдой ранее договаривались, прокричать команду «Вира!», но сил что-то кричать у Федора уже не было. Голос его от волнения и пыли осип…
Светлана Свистунова стояла у камина и нервно перебирала украшающие его портал безделушки. Мимо нее с негодующим видом прохаживался человек, которого она панически боялась. Человек был как две капли воды похож на ее мужа телом, характером и повадками. И немудрено, ведь он был его родным братом.
– Значит, так, – грубо бросил ей Захар Свистунов, – следствие установило, что мой брат чуть не пал жертвой несчастного случая. Но я в это не верю! – Он надвинулся на нее грозовой тучей, из которой готова была метнуться молния. – Этого не может быть. Не может люстра ни с того ни с сего свалиться на голову как раз в тот момент, когда вы занимались, ну, этим самым. Да?