В итальянском vocali puri — всё намного проще. Если во французской музыке появляется столь несвойственная ей «жирность», она не слушается и вступает в резкое противоречие с интонационным рядом.
Помню, однажды одна моя ученица пела арию Леоноры из «Фаворитки» Доницетти — по-французски, так, как она была написана. Концертмейстер остановил её: «Стой, ты ошиблась». А она не ошибалась, просто во французском варианте не там расставлены паузы, по-иному завершаются фразы, другие каденции — очень большая разница! И я сказала ей: «Ты поёшь эту арию из „Фаворитки“ по-итальянски. Другой голосовой посыл, другая природа звукообразования — это надо очень хорошо понимать!» Хотя мелодика похожа, но суть — иная.
В Италии другая энергетика, всё утрированно-яркое, звонкое. режущее металлом голоса и эмоций!
Поэтому тем, кто специализируется на итальянской музыке — например, Ренате Тебальди — трудно дружить с французской. В мире очень мало певиц — мы как-то говорили об этом с Ренатой Скотто, — которым в равной мере давался бы и французский, и итальянский репертуар. Это блестяще удавалось, например, Анне Моффо. Или обладавшей замечательной вокальной школой польской певице Терезе Жилис-Гара. Или несравненной американке Ширли Веретт, которую называли «чёрной Каллас» — как она пела Кармен!
Витторио Альфьери
И ещё я вспоминаю одну певицу — румынку Вирджинию Дзеани, жену знаменитого итальянского баса Николы Росси-Лемени, от которой, я имею в виду вокальную школу, линия напрямую ведёт к прославившемуся едва ли не на весь мир семейству Гарсиа. Их школа проникла и в Восточную Европу — в Польшу, в Чехословакию и, разумеется, в Россию — особенно в Санкт-Петербургскую и Московскую консерватории.
Дзеани — она ещё здравствует, ей хорошо за девяносто — ученица русской певицы, звезды Мариинского театра, Театра Музыкальной драмы и парижских «Русских сезонов» Лидии Липковской. Та училась у знаменитой Натальи Ирецкой, у которой брала уроки вокала, в числе прочих, и последняя русская императрица. А Ирецкая, в свою очередь, была ученицей многолетнего профессора Санкт-Петербургской консерватории шведки Генриетты Ниссен-Саломан, педагогом которой был сам Мануэль Гарсиа-младший. Такое вот вокально-генеалогическое древо… О Гарсиа я подробно расскажу в следующей новелле.
А румынка Дзеани — удивительно разносторонняя певица, одна из немногих западных примадонн, умевших петь русскую музыку. Слушая её, просто невозможно было определить, что она иностранка! Она — одна из лучших Виолетт ХХ века, великолепная Манон, она и Рахманинова пела, как бы сейчас сказали, аутентично, без малейшего акцента! В начале 1970-х она приезжала с гастролями в Тбилиси, и не очень склонный к похвалам Важа Николаевич Чачава рассказал мне о них очень кратко: «Да мы все просто обалдели!» Школа, которая есть у этих певиц — Верретт, у Дзеани, Жилис-Гара, основана на невероятной эластике дыхания, высокой голосовой позиции и блистательной артикуляции.
По-французски, но — по-русски
А у большинства наших знаменитых и очень знаменитых примадонн французская музыка, выразимся так, была не самой яркой стороной их дарования. Они всё-таки все родились в СССР, а советская действительность, особенно в тридцатые-сороковые годы не очень, мягко скажем, способствовали освоению мирового и, в частности, европейского культурного наследия, равно как и настоящему изучению иностранных языков. Зачем? Всё равно со времён Александра III — кстати, он оперу, за исключением «Мефистофеля» Бойто, просто терпеть не мог — все иностранные оперы шли сначала в России, а потом и в СССР только на русском языке.
Анна Моффо
Я помню, как во время одной из записей с Ириной Константиновной Архиповой Роберт спросил её: «Ирина Константиновна, почему бы вам с Любой не сделать запись баркаролы из „Сказок Гофмана“ — „Belle nuit, oh, nuit d’amour“». Она сказала: «По-русски — я бы с удовольствием, но по-французски… Не умею я на нём петь! И знаю, что не смогу это сделать так, как надо. Чего позориться?» Очень честно сказала.
Вирджиния Дзеани
Мне кажется, что если бы она по-настоящему захотела и как должно поработала — она смогла бы. У неё были эластичный голос, точный тон, умная хорошая голова. Но она упорно старалась петь либо по-русски, либо по-итальянски, говоря: «Это два языка, в которых я чувствую себя как рыба в воде».
Она говорит: «Я не лезу в немецкую музыку». Я спросила тогда: «Почему вы не пели Листа по-немецки? Ведь канцону вы пели сколько лет — и как пели! Почему вы не пели по-немецки?» А она: «Боялась с языком облажаться, да и просили по-русски петь…».
Хотя Надежда Матвеевна, которая говорила на французском как на родном, всегда говорила: «Ирочка, ну давайте позанимаемся. Я вам позову и немецкого педагога, он с вами всё пройдет как надо!».
А она упорно открещивалась. Видимо, она вспоминала, как Марио дель Монако её пригласил за границу петь Кармен. Она выучила партию по-французски, но потом рассказывала, что всё равно не очень удобно было…
Лидия Яковлевна Липковская
И вместе с тем… В первой книге я уже рассказывала, как занималась одновременно и с Надеждой Матвеевной, и с Еленой Ивановной Шумиловой. И никакой, столь обычной для наших дней «педагогической ревности» не было. Елена Ивановна однажды сказала мне: «А знаешь что? У меня никаких нет противоречий с Малышевой. Ходи и занимайся с ней. Мы дополняем друг друга — вокально и исполнительски. Они давали мне множество полезной информации». Ничего удивительного — один эталон, один и тот же метод звукообразования.
Сама Елена Ивановна, которую хорошо помнила моя мама, начинала с Марфы и Микаэлы. Потом — Татьяна, Маргарита… С Анатолием Ивановичем Орфёновым, с Зарой Александровной Долухановой они записали в фонд радио очень много редкой музыки. Например, записали — на русском! — «Африканку» Мейебера, Елена Ивановна давала мне её слушать! А кто сейчас знает эту запись?
И в конце концов она дошла до «Аиды», до «Бала-маскарада», то есть прошла большой путь от лирико-колоратуры до большого lirico spinto. Но лучшей её ролью была, как все говорят, Маженка в «Проданной невесте» Сметаны. Сама Елена Ивановна рассказывала, как они ездили на гастроли в Чехословакию, и там ей говорили — вот, это просто идеальный голос для Маженки…
И вот однажды я услышала от Джоан Дорнеман: «Как интересно! У тебя школа и само понимание музыки просто из другой, из той эпохи… Откуда у тебя это? Может быть, вы это сохранили именно в закрытом пространстве Советского Союза?» При всех минусах «железного занавеса» у него оказались и некоторые плюсы — например, сохранялись традиции старой школы.
А сейчас… Мне иногда кажется, что оперный мир стал похож, простите, на сетевые магазины верхней одежды — выбор вроде есть, а качество — сплошная Юго-Восточная Азия… Всё серо-чёрно-коричневое, как будто полиняло в многочисленных стирках. И везде всё одинаковое — что в Нью-Йорке, что в Париже, что в Вене…
Индивидуальности всегда были в дефиците, а сейчас они и вовсе исчезают…
Любовь Казарновская в роли Кармен. Кадр из фильма «Однажды в Севилье»
Мы все — одна семья…
Провал премьеры «Севильского цирюльника» Россини давно вошёл в историю оперы. Свою долю свистков и улюлюканья от зрителей получил и Мануэль Гарсиа — много лет спустя он войдёт в ту же историю Мануэлем Гарсиа-старшим. Схлопотал отчасти по заслугам — ведь на сцену вышел не в лучшей форме, вдобавок вместо серенады Альмавивы Ecco ridente in cielo исполнил под гитару песенку собственного сочинения…
Всякое бывало в его жизни. «Тяжела и неказиста жизнь испанского артиста», — сказал себе, возможно, на исходе первой четверти XIX века знаменитый тенор Мануэль Гарсиа (он же Мануэль Гарсиа-старший) и отправился на три года в далёкую и мало кому известную тогда Америку. Да не один, а с семьёй.
Семья же, имевшая, помимо испанских, то ли еврейские, то ли цыганские, то ли мавританские корни, была абсолютно уникальной в истории музыкального исполнительства. Муж — певец. Жена — Мария-Хоакина Ситчес Брионес, вполне могла бы и сама блистать на оперных подмостках, но пожертвовала карьерой ради супруга и детей, имена которых тоже давным-давно вошли в историю — Марии Малибран, Полины Виардо и Мануэля Гарсиа-младшего. Целая — пусть миниатюрная! — оперная труппа, в исполнении которой в Соединённых Штатах, между прочим, впервые услышали моцартовского «Дон Жуана». Полина, правда, была тогда ещё совсем мала.
Первые эксперименты по созданию собственной вокальной школы старший Гарсиа стал проводить на своей жене и на двух дочерях. Например, Марию Фелиситу он начал обучать с шести лет. В семнадцать лет она уже дебютировала на «большой» оперной сцене, а в том возрасте, в котором сегодняшние певцы только-только оканчивают консерватории, — в двадцать восемь лет — трагически погибла, неудачно упав с лошади.
Полина Гарсиа-Виардо в особых представлениях не нуждается. Самый краткий и самый непосредственный отклик на её пение принадлежит Варваре Петровне Тургеневой, матери писателя: «Хорошо поёт проклятая цыганка!» Но певческий век Виардо, как и её отца, был не слишком долог. В год премьеры «Кармен» ей едва исполнилось пятьдесят четыре — для многих современных примадонн это если и не «золотой век», но вершина карьеры. А Полине, дожившей до века звукозаписи, задолго до него оставалось лишь вспоминать собственные триумфы… Может быть, она бы больше берегла свой голос, если бы знала, что со временем появится возможность запечатлеть его для потомков и как яростно современные критики и музыковеды будут спорить о нём?
Мануэль Гарсиа-старший
Старший из детей, Мануэль Гарсиа-младший, конечно же, видел, как быстро закончились карьеры и отца, и младшей сестры. И сам, будучи вполне успешным певцом (басом-баритоном), он задался вопросом, от чего зависит продолжительность певческого века. Любопытно, что собственную карьеру вокального педагога он начал в двадцать три года — возможно ли вообразить подобное сегодня? И карьера эта продолжалась без малого восемьдесят лет: Гарсиа умер на 102-м году жизни, и этот рекорд продолжительности жизни для мужчин-певцов незыблем до сих пор.