Она худа. Глаза как сливы;
В них уголь спрятала она;
Зловещи кос её отливы;
Дубил ей кожу сатана!
Она дурна — вот суд соседский.
К ней льнут мужчины тем сильней.
Есть слух, что мессу пел Толедский
Архиепископ перед ней,
У ней над шеей смугло-белой
Шиньон громадный чёрных кос;
Она всё маленькое тело,
Раздевшись, прячет в плащ волос.
Она лицом бледна, но брови
Чернеют и алеет рот:
Окрашен цветом страстной крови,
Цветок багряный, красный мёд!
Нет! С мавританкою подобной
Красавиц наших не сравнять!
Сиянье глаз её способно
Пресыщенность разжечь опять.
В ее прельстительности скрыта,
Быть может, соль пучины той,
Откуда, древле, Афродита
Всплыла, прекрасной и нагой!
Кармен худа — коричневатый
Глаза ей сумрак окружил,
Зловещи кос её агаты,
И дьявол кожу ей дубил.
Урод — звучит о ней беседа,
Но все мужчины взяты в плен.
Архиепископ из Толедо
Пел мессу у её колен.
Над тёмно-золотым затылком
Шиньон огромен и блестящ,
Распушенный движеньем пылким,
Он прячет тело ей, как в плащ.
Средь бледности сверкает пьяный,
Смеющийся победно рот,
Он красный перец, цвет багряный,
Из сердца пурпур он берёт.
Она, смуглянка, побеждает
Надменнейших красавиц рой,
Сиянье глаз её вселяет
В пресыщенность огонь былой.
В её уродстве скрыта злая
Крупица соли тех морей,
Где вызывающе нагая
Венера вышла из зыбей.
Кармен — тростинка. Желтизною
Пучина глаз окружена.
Коса — петлёю смоляною.
Дубил ей кожу сатана.
Дурнушкой называют дамы,
Мужской лишь разжигая пыл.
Склонясь пред нею, будто в храме,
Епископ мессу отслужил.
Змеится над янтарной шеей
Шиньон, как тёмный шёлк,
блестящ. Рассыпавшись, как чёрный веер,
Он скроет тело, словно плащ.
И эту бледность жжёт багряный,
Смеющийся победно рот,
Цветок пунцовый, перец рдяный,
Что пурпур из сердец берёт.
Кармен смуглее мавританки,
Но затмевает всех вокруг.
Лишь отблеск диких глаз цыганки
Взорвёт пресыщенности круг.
Она в своём уродстве страстном
Частица соли тех морей,
Где, вызывающе прекрасной,
Встаёт Венера на заре.
Кармен — худа. Глаза — оливы.
Немало душ их блеск сгубил.
Зловещи чёрных кос отливы,
Сам дьявол кожу ей дубил.
Есть слух — не юного повесу
Цыганки держит жгучий плен:
Служить готов епископ мессу
На алтаре её колен.
На шее смуглой, жёлто-красной,
Змеится чёрная коса,
И в час любви и неги страстной
Плащом ей служат волоса.
Она бледна — но губы жгучи
Кровавым цветом багреца,
Как смерть, уста её могучи,
Их пища — пылкие сердца.
Горда до наглости цыганка,
Ей не страшна соперниц власть:
Знакома ей любви изнанка,
Она разбудит в пепле страсть.
Её черты в нестройной смене
Таят песчинку тех морей,
Где родилась богиня в пене
На муку черни и царей.
Кармен тоща — глаза Сивиллы
Загар цыганский окаймил;
Её коса — черней могилы,
Ей кожу — сатана дубил.
«Она страшнее василиска!» —
Лепечет глупое бабьё,
Однако сам архиепископ
Поклоны бьёт у ног её.
Поймает на бегу любого
Волос закрученный аркан,
Что, расплетясь в тени алькова,
Плащом окутывает стан.
На бледности её янтарной —
Как жгучий перец, как рубец, —
Победоносный и коварный
Рот — цвета сгубленных сердец.
Померься с бесом черномазым,
Красавица, — кто победит?
Чуть повела горящим глазом —
Взалкал и тот, что страстью сыт!
Ведь в горечи её сокрыта
Крупинка соли тех морей,
Из коих вышла Афродита
В жестокой наготе своей…
«Хозе убил Кармен, а Кармен убила Жоржа Бизе…»
Я бы дополнила рассказ о своей Кармен одной очень романтичной и грустной историей. Говорят, незадолго до своей смерти в возрасте неполных тридцати семи лет, Бизе, которому всю жизнь фатально не везло с женщинами, оборонил фразу: «Хозе убил Кармен, а Кармен убила Жоржа Бизе».
О чём это он? Неужели только о провале премьеры в Опера Комик? Я уверена, что нет. Однажды — было это в 1865 году — Бизе ехал на поезде на свой незадолго перед тем купленный в модном тогда дачном местечке Везине, как бы мы сейчас сказали, садовый участок. Сегодня лежащий на правом берегу Сены напротив Сен-Жермен-ан-Ле[35] Везине[36] давно стал частью Парижа. И в вагоне встретил даму, которая оказалась его соседкой по участку. Знакомство стало поистине роковым…
Знакомьтесь — Могадор!
Сегодня мраморный слепок с руки этой невероятной женщины хранится в парижском музее Карневале[37]. У неё было очень много имён. В её жизни было очень много бед и побед, взлётов и падений, триумфов и провалов, деяний и приключений. Про иных говорят: её (его) жизнь — это целый роман.
Селеста Могадор, графиня де Шабрийан
О каком жанре уместнее вспомнить при разговоре об Элизабете-Селесте Вейнар (так было её настоящее имя) — судить читателю. Вспомним завет поэта, что все оттенки смысла умное число передаёт, и просто сообщим, что её творческое наследие насчитывает 13 романов — несколько переведены на русский язык, 26 пьес, 7 опер и оперетт, 12 поэм, 17 песен… всё? Ну нет — есть еще её пятитомные мемуары на две тысячи(!) без малого страниц со скандальными разоблачениями тех, кого во Франции называют les grandes familles — сильными мира сего.
Её следы можно было найти в самых мерзких клоаках (читай — публичных домах) Парижа, где она, будучи проституткой с жёлтым билетом, познакомилась с Альфредом де Мюссе, открывшим в ней несомненное литературное дарование.
На ипподроме — там по ней, грациозной и уверенной в себе наездницей, вздыхало чуть ли не всё мужское население Парижа.
В театре Фоли-Мариньи, который она на свои средства переоборудовала для представления собственных драматических и музыкальных произведений: ведущие роли она, разумеется, исполняла сама.
Наконец, даже в Австралии, куда она отправилась за своим мужем, графом де Шабрийаном, назначенным французским консулом. Там она, правда, не задержалась — скучно…
Бизе просто сошёл с ума, и его можно понять. Она была и танцовщица, и певица, обладавшая красивым бархатным тембром голоса. Ну просто женщина-театр!
Могадор-Шабрийан-Лионель была на тринадцать лет старше Бизе. Откуда она взялась и кто она была по национальности, никто точно не знал. Её отец рано умер, а второй муж её матери дважды пытался свою падчерицу изнасиловать… Говорили, что росла она в детском приюте, потом в каком-то притоне, где чему только её не учили…. И наружностью она напоминала либо цыганку, либо испанку — её темперамент был совсем не французским. Это была настоящая, стопроцентная Карменсита! И я думаю, что в образе Кармен странным образом переплелись черты Полины Виардо и мадам Могадор.
Однажды Могадор напишет о себе: «Мой характер, наверно, был выдуман в добрый час… Я люблю до безумия и ненавижу до бешенства… Способна желать смерти тем, кто мне ненавистен… В моем характере нет ничего, раз отмеренного. Веселье, скука, привязанность, ощущения, лень, деятельность — я все преувеличиваю… Моя жизнь — затянувшаяся чрезмерность… Никому из разумных женщин их „да“ не доставляет такой радости, как мне мое „нет“. Мне больше всего нужны мужчины, которым я не нужна».
Чем не Кармен?
Когда они встретились, ему было двадцать семь или двадцать восемь. А ей почти сорок два! При этом она ещё была на редкость привлекательной, в самом соку и меняла любовников, что называется, как перчатки. И похоже, что Бизе она привязала себя именно постелью — он её обожал, у него совершенно «снесло крышу».
А она вертела им как хотела. Сначала заявляла: «Вы мне надоели, уходите из моей жизни, я совершенно не собираюсь с вами иметь дело, мне это всё уже опостылело, мне неинтересно». Но короткое время спустя могла поманить обратно: «Мой милый Бизе, мне не хватает твоей наивности, твоего мальчишеского задора и шарма, твоей любви ко мне, той чашки кофе в постель, которую ты мне приносишь».
И опять он как мальчишка бежал к ней! Она, лёжа в постели или закинув ногу за ногу, покуривала трубку, попивала кофеёк, гладя его по голове и приговаривая: «Ну напишите мне что-нибудь интересное!» В то время на сцене шла одна его опера, «Пертская красавица», шла без всякого успеха. После премьеры Шабрийан обозвала его неудачником, сказав: «Пошёл вон!»
Неудачник из «Опера-Комик»
Говорят, вскоре после этой премьеры, после того, как мадам Шабрийан в очередной раз выгнала его, Бизе гулял по набережной Сены и проходил мимо дома своего учителя Фроманталя Галеви, того самого, что написал очень популярную когда-то оперу «La Juive» (в буквальном переводе — «Жидовка», в России ставилась под названием «Дочь кардинала» —