Л. К.) И вдруг — голос из окна: «Господин Жорж, а вы совсем забыли свою бедную девочку?»
Женевьева Бизе
Девочку звали Женевьевой, она была дочерью Галеви. «Вы же обещали на мне жениться!» — кричала она Бизе, который уже был близок к самоубийству. Женевьева пригласила его на чай, они начали встречаться, и однажды он сказал: «Кажется, я выполню своё обещание. Мне с вами очень хорошо». Она становится его женой, рожает ему ребёнка.
Но дела Бизе идут ни шатко ни валко. Ни «Арлезианка», ни «Джамиле» успеха не имеют. У Бизе нет денег, ему не на что содержать семью, и он идёт преподавать в Парижскую консерваторию. А Женевьева говорит: «А мне не нужен простой учитель, мне нужен яркий композитор — как мой отец».
И завела роман с человеком, Делабордом, который гадил Бизе во французской консерватории. Он, конечно, не вышел ростом, но щёголь и красавец, и Жевевьева начинает себя вести — опять же! — как Кармен. «Боже мой, почему в моей жизни все время присутствуют какие-то роковые женщины, femmes fatales, которые меня хлещут по лицу? — вероятно, не раз сам себя спрашивал Бизе. — Разве я заслужил к себе такое отношение? Я люблю их, я стараюсь быть им приятным, я стараюсь для них создать и уют, и тепло… так за что же?»
Для следующей оперы он выбирает новеллу незадолго до того умершего Проспера Мериме. Чувствует ли он, что сделал выбор на всю оставшуюся жизнь? Опера рождается трудно, он советуется с жившими в Буживале Виардо и Тургеневым, который переводил, и не без успеха, Мериме на русский язык. Точно так же, как специально выучивший русский язык Мериме переводил на французский Пушкина и других корифеев русской литературы.
А Виардо наверняка рассказывала Бизе о Севилье. О том, что там каждый год происходит своего рода съезд европейских цыган. Они разбивают шатры, они поют, танцуют, они жгут костры, и этот сумасшедший дом продолжается целую неделю. И кто мог лучше её рассказать ему о характере этой испанской цыганки, очень не похожей на героиню новеллы? Или просто подсказать в одном месте сгустить вокальную краску, в другом — добавить «перца» в сюжет, в третьем… Я уверена, что в эти советы она вложила тот жар души, те знания, ту страсть, которые очень пригодились бы ей в том случае, если бы она могла сама — первой в мире! — спеть Кармен… Кто знает — может быть, в этом случае премьера в Opéra Comique прошла бы по-иному?
Эли Мириам Делаборд, злой гений Жоржа Бизе
А так — полный провал. Даже давний друг Гуно обвиняет Бизе в плагиате. Публика раздавила его — шикала, гукала, свистела… Обозвала «Кармен» пошленькой музыкальной комедией, обвинила в надругательстве над сюжетом Мериме. И вообще, мол, это всё не про то и не так, и мы иначе это чувствуем — и так далее. Бизе был в ужасе, в отчаянии, просто в шоке: «Боже мой, я вложил в эту оперу всё свое сердце, всю свою душу… и за что?» Чайковский, как известно, предрёк, что через десять лет «Кармен» будет самой популярной оперой в мире (узнал ли об этом Бизе?), но ошибся — это произошло намного скорее! Полина Виардо предсказала, что критики со временем очень пожалеют, что так поступили с Бизе…
Но он сам… Он снова и снова возвращается на ту же набережную Сены и мысленно обращается к своему учителю Фроманталю Галеви: «Маэстро, ну что же это такое? Почему я такой неудачник, почему я несчастен во всех смыслах этого слова? Неужели надо мной висит цыганское проклятие? В детстве какая-то цыганка сказала мне, что я очень талантлив, но при жизни никогда не узнаю настоящего успеха. Неужели это сбывается?»
И однажды он увидел свою жену, которая прогуливалась вдоль Сены с этим Делабордом. Делаборд осведомился: «А, месье, вы тоже здесь? Ну что же, не хотите ли вы утопиться после такого провала вашей оперы?» А она, его жена, смеётся. А у них, между прочим, уже сын и — как бы это помягче сказать? — видимость дома, семейного очага. И Бизе ответил: «Да, я смеюсь в лицо судьбе, господин Делаборд. Я предлагаю вам, если вы смелый человек, который занял моё место в консерватории и в моей постели, искупаться в Сене».
А день был очень холодный… Бизе, который вообще-то любил купания в холодной воде, под общее хихиканье нырнул в воду, и у него на следующий день открылась жуткая лихорадка. А через месяц он ушёл из жизни, так и не увидев триумфального шествия его любимого детища по европейским сценам.
Вообще внезапная смерть Бизе — сплошная загадка. По официальной версии, он умер от сердечного приступа, вызванного простудным заболеванием. Но так ли всё просто? Друг Бизе Анри де Шудан был единственным, кто видел композитора на смертном одре. И он утверждал впоследствии, что на шее Бизе был след от резаной раны. Кто мог нанести её? Делаборд, который последним видел Бизе живым? Мотив, как мы видели, у него был.
Некоторые исследователи считают, что рану склонный к депрессиям Бизе нанёс себе сам… Ответа нет, и вряд ли мы его дождёмся — страницы дневника Людовика Галеви с описанием последних дней жизни Бизе частью вырваны, частью вымараны. И тот факт, что Женевьева заставила ближайших друзей Бизе уничтожить все полученные от него за последние годы письма, тоже заставляет о многом задуматься…
Вот такая страшная и печальная история.
Одинокий голос женщины в красном
…Как сейчас помню — было это на пятом курсе консерватории. Я уже спела несколько ведущих ролей в оперной студии — для молодой девочки очень солидный творческий багаж! И я работаю с Виталием Витальевичем Катаевым, работаю по-настоящему. Он всегда мне говорил: «Знаешь, ты так одарена драматически, а мы всё топчемся вокруг традиционного оперного репертуара. Ты уже спела Керубино, Сюзанну, Графиню, Татьяну… Так давай-ка придумаем что-нибудь необычное!»
Анна Маньяни в фильме «Любовь», эпизод «Человеческий голос»
И вот однажды на спевке по «Иоланте» он сказал: «Я знаю, что́ мы сделаем — „Человеческий голос Пуленка!“» Я сразу усомнилась: «Да вы что, Виталий Витальевич, я никогда в жизни этого не выучу! Такой сумасшедший музыкальный язык…»
Катаев же был категоричен: «Со мной — выучишь!» И мне стали потихоньку, один за другим выписывать уроки по этой опере.
Не слушай оперу — смотри фильм!
Для начала я прочитала пьесу Жана Кокто, которую его подвигла написать Мария Каллас — он впервые увидел и услышал её в «Ла Скала». Каллас, заметим, была тогда уже совсем не начинающей певицей с очень норовистым — скажем так, мягко! — характером. И кто-то тогда сказал Кокто: «Да, она такая, она вам вымотает все нервы!»
А он среагировал по-своему: «Это именно то, что я хочу!» И добавил: «Я дождусь момента, когда Каллас окончательно перессорится со всеми своими партнёрами, разругается с постановочной частью и вообще со всеми, кто её окружает. И когда она останется в гордом одиночестве, тут-то я её и накрою сачком, она у меня будет как миленькая петь и репетировать столько, сколько мне надо».
И Пуленк видел своей героиней именно Каллас. А мне Катаев тогда посоветовал: «Не слушай оперу, посмотри фильм с Анной Маньяни».
Это сейчас можно запросто сказать: «Посмотри фильм с Анной Маньяни!». А тогда… Напомню, что это происходило в позднесоветской Москве, в начале 1980-х. А значит — ни Интернета, ни видео. А те немногие, у кого это видео всё-таки было, вполне могли нарваться на очень большие неприятности за просмотр «не того», говоря сегодняшним модным словечком, контента. Помните, как в фильме Владимира Меньшова «Зависть богов» соседи «вырубают» свет, а вместе с ним и видеомагнитофон у компании, наслаждающейся строго запрещённым в СССР фильмом Бернардо Бертолуччи «Последнее танго в Париже»? Это ведь как раз начало 80-х…
Виталий Витальевич Катаев
Единственной дозволенной «отдушиной» был всем тогда известный московский кинотеатр Госфильмофонда «Иллюзион». Вся надежда была на него, и вот однажды прибегает моя сестра с вот такими широко раскрытыми глазами: «Через два дня показывают тот самый фильм с Анной Маньяни!»
А тогда, напомню, не было лучшего подарка — ну, скажем, на день рождения! — московскому интеллигенту, чем абонемент в «Иллюзион». У моей сестры он был, и благодаря ей я там пересмотрела все фильмы с Бетт Дейвис, с Марлен Дитрих, с Франческой Гааль, с Кларком Гейблом и другими великими актёрами.
И вот я умоляюще смотрю на сестру… Она в моё положение не вошла: «Но у меня только один билет, и я тоже хочу пойти!» — «А у меня судьба решается!» — отвечала я. Короче, мы побежали к высотке на Котельнической вдвоём, и подвернулась — это же был перст Божий! — какая-то бабушка с лишним билетом. Мы просто выхватили этот билет, переплатив ей аж целый рубль! Она была счастлива, что уж говорить о нас…
Жан де Геньерон. Портрет Франсиса Пуленка
Из кино я вышла вся в слезах. Абсолютно! Потому что игру Маньяни описать просто невозможно!.. Это страшное лицо, глаза раненого зверя… Именно по её лицу, как под диктовку, я считала тогда трагедию этой женщины, переживающей самый ужасный момент своей жизни. Потом я ещё посмотрела несколько фильмов с Анной Маньяни. В том числе и один из последних её фильмов, «Певичку» — тот самый, где она в палате, полной раненых и умирающих, вместо полкового гимна поёт на неаполитанском диалекте «Влюблённого солдата» Энрико Каннио — «Staje luntana da stu core…»
Дороги любви
И началось что-то невероятное! Это был 1981-й, мой последний год в консерватории. Мы с Виталием Витальевичем встречались практически каждый день, после занятий консерваторских я бежала к нему, в потом — к Надежде Матвеевне и рассказывала ей о нашей работе.
Она обожала эту оперу, просто обожала! А ещё — она была знакома с Кокто. Точнее, сначала с ним познакомился Виктор Владимирович (Виноградов. — Л. К.). После того, как ему в торжественной обстановке было присвоено звание почётного профессора Сорбонны, был огромный приём, куда был приглашён и Кокто. Там они и познакомились. Тогда Виктор Владимирович ездил один, а когда он стал читать лекции, Надежда Матвеевна ездила с ним и тоже познакомилась с Кокт