А у Достоевского мы вообще ничего предугадать не можем — ни в «Игроке», ни в «Бесах», ни в «Преступлении и наказании». Почти любой характер у Достоевского развивается так, что нам невдомёк, что же произойдёт буквально в следующий момент.
В Полине эта непредсказуемость доводится до полного абсурда, когда она пускается в какие-то совершенно немыслимые вещи. Полина вся состоит из моментальных поворотов, она как колёсико, как волчок, ей доставляет удовольствие куражиться, надувая все эти мыльные пузыри. Она просто ловит кайф! Сплошные контрасты: красное, чёрное, белое, красное, чёрное, белое. «Отдайте мне пятьдесят тысяч — не надо мне ваших пятьдесяти тысяч».
И если исполнительница — а партия Полины не очень велика по объёму — не может эти повороты «колёсика» передать, то проседает вся динамика действия, а кардиограмма, о которой я говорила, превращается в прямую линию…
Я помню, как решила как-то проверить все эти ощущения, эту философию на самой себе. Роберт как-то повёз меня в казино — и у меня тут же сработало то самое ratio. Потому что я увидела безумные глаза людей, которые играют. Они, в сущности, везде одинаковы — и в Баден-Бадене, и в Монте-Карло, и в Висбадене. Это по-настоящему безумные люди, они просто не в силах остановиться, у них расширенные зрачки — как под наркотиками. Они ходят как под дулом пистолета в русской рулетке, который может дать осечку, но может и выпустить пулю прямо в лоб. Чуть не так повернётся барабан — и всё!.
Азарт во мне, конечно, тоже есть, но другого свойства — творческий. Если мне какая-то роль по душе, я могу пуститься во все тяжкие, довести себя до крайних, предельных возможностей! Если же речь идёт о чём-то материальном, о деньгах, то я очень хорошо понимаю, что ставлю всю свою нервную систему на карту. Я человек достаточно эмоциональный и знаю свою поддающуюся эмоциям натуру, но при этом холодным умом всегда помню, что этот азарт — это риск для всей моей жизни и жизни близких мне людей. Нельзя!
Зингшпиль по-советски
Одним из самых насыщенных в моей творческой биографии был год 1983-й. Евгений Фёдорович Светланов прослушивал меня на Февронию — на следующий год я её спела. Юбилей Хренникова и приуроченная к нему премьера «Доротеи» в театра Станиславского и Немировича-Данченко. И, наконец, моя первая полная оперная запись — «Укрощение строптивой» Виссариона Шебалина под управлением Владимира Есипова.
Мне очень жаль, что замечательная опера Виссариона Шебалина, учителя Хренникова, сегодня почти забыта. Если не ошибаюсь, сегодня она значится в репертуаре только в Саратовском театре оперы и балета. Она достойна лучшей участи!
В поисках лёгкого жанра
Написал её Шебалин на либретто Абрама Акимовича Гозенпуда, музыковеда, знатока английского языка и Шекспира, суперинтеллигента и вообще утончённейшего человека. Шебалин и Гозенпуд во время войны были эвакуированы в Екатеринбург, тогдашний Свердловск, и написали для местного театра музкомедии оперетту «Жених из посольства». Премьера прошла с таким успехом, что Шебалину заказали ещё одну — по комедии Шекспира «Укрощение строптивой».
Конечно, в пятиактную шеспировскую комедию пришлось вносить изменения, убрав некоторые сюжетные линии и второстепенных персонажей. Получилось четыре акта, пять картин и… куда же без заключительного дуэта героев?
Поначалу Шебалину либретто очень понравилось и музыку на него он написал очень быстро. Но в какой-то момент почувствовал, и на театре его ощущения подтвердили, что выходит… как бы это сказать? Не совсем оперетта. Местами уж слишком серьёзная музыка, никаких легковесных острот, потешных трюков, лихих канканов и того, что сегодня называется коротким иностранным словечком «гэги», — шекспировский текст с ними явно не сочетался. Сам Шебалин потом сказал, что получилась не оперетта, а что-то вроде зингшпиля, в дословном переводе с немецкого — пьесы с пением.
Словом, на оперетту это было непохоже… Как и на лёгкую, беззаботную комедию. Да и для Шебалина, которого печально знаменитое постановление ЦК ВКП(б) об опере «Великая дружба» заклеймило композитором-«формалистом», наступили трудные годы.
Рождение оперы произошло уже после того, как, по определению замечательного композитора и великого острослова Никиты Богословского, «прошло какое-то вре» и «отменили партийное по». Сначала она прозвучала под фортепиано в исполнении ансамбля советской оперы Всесоюзного театрального общества, а весной, почти одновременно, в Куйбышеве-Самаре и в Большом театре, причём последний спектакль, поставленный Георгием Ансимовым и Зденеком Халабалой, стал заметной вехой на творческом пути тогда ещё совсем молодых Галины Вишневской, Тамары Милашкиной, Марка Решетина, Артура Эйзена, Евгения Кибкало и других.
Два медведя в одной берлоге
Получилась лирическая с комедийным оттенком опера, написанная по всем канонам именно оперного, а не опереточного жанра — с очень яркими речитативами и почти белькантовыми ариями.
Виссарион Яковлевич Шебалин
Что вовсе не отменяет кипящих в опере настоящих шекспировских страстей, несмотря на весь комизм ситуации. И главное требование к исполнителям, особенно ролей Катарины и Петруччио, состоит в том, чтобы они были яркими, универсальными, очень пластичными артистами, которые очень хорошо понимали бы природу не только оперного, но и драматического театра.
Само столкновение таких характеров, как Катарина и Петруччио, требует по-настоящему шекспировской игры. А как же иначе? Ведь это, по нашим реалиям, два медведя в одной берлоге. Или два сцепившихся друг с другом льва. Катарина, как львица, кидается на Петруччио, а он её хлещет — и музыкально, и артикуляцией, и текстом — по оскаленной, образно говоря, клыкастой морде. Просто феноменальные персонажи!
Мы работали над записью в пятой студии Всесоюзного радио. Петруччио пел Анатолий Лошак, Баптисту — Владимир Маторин, Бьянку — Лидия Черных, Люченцио — Александр Федин. Нужны были две контрастные пары. И хотя у нас с Лидией Черных голоса похожи, она по характеру — героиня более мягкая, лиричная, я бы даже сказала, голубоватая. Палитра Катарины — совсем иная. Чёрное — белое, чёрное — белое — с вкраплениями ярко-красного! Чёрная пантера — но вот Петруччио её укрощает, и она становится такой мягкой-мягкой, светло-дымчатой киской…
Эти краски мы и с Есиповым, и с Любовью Орфёновой, моим концертмейстером, искали очень долго. И вот один раз я прихожу на какой-то — не помню уже, какой именно! — спектакль в свой театр Станиславского и Немировича-Данченко, а Орфёнова мне и говорит: «Давай-ка распоёмся, а потом для начала пройдём не ту партию, которую ты будешь сегодня петь, а Катарину. Пропоём несколько арий, ансамблей, а потом уже приступим к сегодняшнему спектаклю». Это было просто великолепной и вокальной, и артистической разминкой перед любой ролью!
Томас Фрэнсис. Катарина
Любовь Орфёнова прекрасно поняла, что мне просто очень нравится и музыка, и сам этот образ. Однажды Шароев прослушал нашу запись и сказал: «Боже, какая прелесть, какие характеры!» И на какое-то время загорелся идеей поставить спектакль. Но…
«Непродажные» Шекспир и Шебалин
Но тогда у нас в театре была «эра» Хренникова, и в непрерывный и победоносный марш его музыки по всем театральным сценам встроиться было очень трудно. Чем больше я её слушала, тем больше понимала, в какой степени его музыка «вышла» из музыки умершего совсем молодым — по музыкальным меркам! — в шестьдесят лет Шебалина.
Он — один из недооценённых композиторов советской эпохи — где в нашей стране идут его оперы и оперетты, почему с концертных сцен не звучат его песни и романсы? Спектакль Большого театра давно стал легендой — по счастью, большие его фрагменты сохранились на чёрно-белой видеозаписи.
Это очень странная история. Я часто думаю о том, почему эта опера как-то незаметно ушла с глаз и уже много лет находится если не в тени, то не на слуху. Отчего ни режиссёры, ни дирижёры не обращают внимания на этот великолепнейший материал?
Неужели только потому, что трудно найти исполнителей на роли Катарины и Петруччио? Или в эпоху «режоперы» эффективных менеджеров от музыки «Укрощение строптивой» не интересует? Или потому, что и Шекспир, и Шебалин — куда лучшие драматурги и режиссёры, чем все они? Из Катарины, скажем, трудно сделать лесбиянку, а из Петруччио, допустим, аутиста или наркомана.
Никаких вывертов, никаких вынесенных на сцену собственных скрытых комплексов, изволь оправдать то, что написал Шекспир и блистательно отлил в ноты Шебалин. Даже концертное исполнение «Укрощения строптивой» немыслимо без ярко выраженных характеров — в любом случае без высокого, если хотите, музыкального хулиганства!
Скажут — на это публика не пойдёт. Или, на сегодняшней «деловой» фене, это не будет продаваться. Это не «Травиата», «Тоска» или «Аида», не сколоченный наспех сборный концерт из десяти увертюр, трёх неаполитанских песен и двух-трёх арий!
Несколько лет назад я хотела организовать — после «Рафаэля»! — постановку «Укрощения строптивой» в Красноярском театре оперы и балета. Составы для неё есть! Но там сейчас дуют какие-то немного странные ветры…
Но ещё не вечер. И мне хотелось бы не чисто концертного исполнения, а такого semi-stage. А певцы — молодые артисты — для состава есть!
Леонид Мартынов. Баллада о композиторе Виссарионе Шебалине
Что,
Алёша,
Знаю я о Роне,
Что я знаю о Виссарионе,
О создателе пяти симфоний,
Славных опер и квартетов струнных?
Мне мерещатся
На снежном фоне
Очертанья лир чугунных.
Это
Не украшенья
На решетках консерваторий.
Это будто бы для устрашенья,
И, конечно, не для утешенья
Выли ветры на степном просторе
Между всяких гнутых брусьев-прутьев
Старых земледельческих орудий,