– Конечно, был! Ты же сама принесла мне дискету. Забыла?
– Отчего же? Помню. Только я принесла тебе дискету, а этот текст был набран тобой! Сечешь разницу? Но если тебе этого мало, там были и другие сообщения. Как тебе понравится вот такое? «Поторопите исполнителя с выполнением заказа. Сроки поджимают, времени становится совсем мало». На это что скажешь?
Герасим только выразительно покрутил пальцем у виска.
– Тебя и это не впечатляет? Отлично! Вот тебе еще одно: «В свете нашей предварительной договоренности прошу ускорить поиск подходящего специалиста. Напоминаю, задача очень и очень непростая, поэтому тот, кто будет ею заниматься, должен быть профессионалом высокого класса. На оплате не экономьте, деньги в данном случае роли не играют».
– Тут есть прямое указание на тебя и эту чертову картину? – спросил Герасим.
– По отдельности каждое выглядит невинно, но взятые вместе…
– До этого могла додуматься только ты! И знаешь почему? Потому, что ты законченная эгоистка! Ты повернула на самой себе. Тебе кажется, что весь мир вращается исключительно вокруг твой персоны. А тебе не приходило в голову, что в этих записках речь может идти о моей собственной работе? У меня есть ведь фирма, пусть и небольшая, но с хорошей репутацией и солидными клиентами. Мои ребята – классные специалисты, и очень часто мы выполняем сложные и даже щекотливые задания. Не подумала об этом? Нет? Я так и знал! Тебе ведь ни до кого нет дела, кроме себя.
Все, что он сейчас с такой яростью бросал мне в лицо, было неправдой и оттого задевало особенно больно. В какой-то момент я уже не смогла себя сдерживать и, забыв, где нахожусь, закричала во весь голос:
– Ты порешь чушь! Дело не в моем эгоизме, а в твоем предательстве! И не смотри на меня так! Все так и есть! Мы с тобой дружили, а ты меня предал. Помимо моей воли ты втянул меня в темную историю, а теперь не хочешь в этом сознаться. Ты трусишь и потому отпираешься. Ну и черт с тобой! Пусть это будет на твоей совести. Картину я тебе нашла, деньги отработала, и мы в расчете. Веласкеса оставляю тебе.
В запале я бы наговорила еще много чего, но тут за моей спиной открылась дверь и начальственный голос требовательно спросил:
– Что здесь происходит?
– Скажите ей, чтобы ушла, – простонал Герасим, без сил откидываясь на подушки.
– Немедленно покиньте палату, – приказал доктор и строго указал пальцем на дверь.
– Не нервничайте. Уже ухожу, – огрызнулась я и, осторожно прислонив картину к тумбочке, пошла к выходу.
– Ненормальная! Забирай эту мазню с собой! Оставишь – изрежу на лоскуты! – донеслось с кровати.
Этого я допустить не могла. Веласкес был гением, и, каково бы ни было мое собственное отношение к картине, допустить, чтобы зарвавшийся лгун изрезал его шедевр, я не могла. Не глядя по сторонам, я быстро вернулась и забрала «Христа в терновом венце».
– Ты в своем уме? Потратила столько времени и сил, нашла картину, а теперь несешь невесть что. Ты, часом, не заболела? – сердито гудела Даша, нависая надо мной, подобно могучему утесу.
– Я абсолютно здорова. Говорю тебе, мне нужно как можно скорее избавиться от этой картины. Она приносит несчастье, – огрызнулась я и демонстративно пересела на другой стул, подальше от подруги.
Честно говоря, я была на нее обижена. Поездка в больницу закончилась ссорой с Герой, и настроение от этого у меня было препаршивейшее. Срочно нуждаясь в утешении, я принеслась к Дарье в надежде выплакаться у нее на груди. А она вместо слов утешения вдруг начала наставлять меня на путь истинный.
Мой бунт результатов не принес, Дарья его просто проигнорировала и, как ни в чем не бывало, продолжила полоскать мне мозги.
– С чего это ты так решила? С того, что Голубкин от тебя отвернулся? – с грубоватой прямолинейностью поинтересовалась она.
Напоминание об Алексее больно резануло. Обсуждать наши с ним отношения настроения не было, и я отвернулась к окну. Мой молчаливый протест также не произвел на Дашу впечатления, и она продолжала излагать свою точку зрения на происходящее моей сгорбленной спине:
– Так в этом нет ничего сверхъестественного. В конце концов, так и должно было случиться. Ни один нормальный мужик не потерпит такого хамского отношения к себе. Алексей – не подарок, я тебе это всегда говорила, но он нормальный, сильный, самодостаточный мужчина. Сколько ты ему голову морочишь? Года два?
– Три.
– Вот видишь. Три! Да ему вся эта волынка с тобой просто надоела. Он помучился, помучился да и нашел себе девушку попроще. И картина здесь ни при чем. Если кто и виноват, так это твой характер. И не косись на меня, ты и сама это прекрасно знаешь.
– Пока я не взяла в руки эту картину, все было нормально, – пробурчала я, упрямо уставившись в окно.
– Это тебе так только казалось, – без всякого сострадания отрезала Дарья.
Снести такое я не смогла и, вскочив на ноги и развернувшись к Дарье лицом, закричала:
– Нет, во всем виновата картина! И послушай, что я тебе скажу: Алексей – это только начало! Дальше будет хуже. А я не хочу, понимаешь?
– Что хуже? С чего ты взяла?
– Антонина Юрьевна сказала!
– О боже! И ты ей веришь?
– Верю.
– Ну и дура! – потеряв остатки терпения, воскликнула Даша.
Отшвырнув в сторону стул, не ко времени оказавшийся на пути, она принялась нервно мерить комнату шагами. Мысленно порадовавшись, что Дарьины подчиненные отсутствуют и потому не видят, как буйствует их начальница, я аккуратно вернула стул на привычное место и, чтоб далеко не ходить, тут же опустилась на него. Обойдя несколько раз обширное помещение, Даша немного успокоилась и поняла, что с воспитанием она переборщила и ситуацию нужно исправлять. Поэтому, оказавшись в очередной раз в непосредственной близости от меня. Она остановилась, положила руку мне на плечо и неловко пробормотала:
– Не обижайся. Это я так… не со зла.
– Знаю, – вздохнула я.
– Послушай меня. Поезжай домой… ты ведь туда еще не заглядывала?
Я отрицательно помотала головой:
– Сразу к Гере в больницу поехала.
– Ну вот… Поезжай к себе и проверь сообщения в компьютере. Может, за то время, что ты отсутствовала, объявился твой неизвестный заказчик и даже оставил свои координаты. Свяжешься с ним, отдашь ему картину, получишь деньги… и конец! Все в ажуре, и ты избавлена от картины.
– Мой заказчик – это Гера. Я пыталась отдать ему картину, но он отказался ее принимать, – пожаловалась я.
Дарья насмешливо фыркнула:
– Тоже мне беда! Продай ее кому-нибудь другому. Ты только предложи, оторвут с руками.
Понимая, что мы с Дашей просто толчем воду в ступе и ничего путного придумать не можем, я с тоской простонала:
– Ее нельзя продавать. Это не поможет.
Дарья, помня о своей недавней вспышке, решила быть терпеливой:
– Хорошо, тогда подари. Музею. Они счастливы будут.
– Тоже невозможно. Все это неправильно. Ее у меня должны украсть. Только тогда я избавлюсь от проклятия, оно вместе с картиной перейдет к вору. Понимаешь? – прошептала я.
– Понимаю. Но это уже полный бред. Давай поступим иначе, – предложила Даша.
– Как?
– Ты не можешь избавиться от нее обычным путем, так?
– Так.
– Тогда отдай ее мне! Запрем в моем сейфе и посмотрим, что будет.
С этими словами Дарья подхватила со стола футляр с картиной, быстро сунула в сейф и с силой захлопнула дверцу.
– Все!
– Дарья, не нужно было этого делать. Не поможет, только хуже будет, – всполошилась я.
– Ты со мной не согласна?
– Нет.
– Другими словами, ты против.
– Да.
– Отлично! Ты была против, но я силой отобрала у тебя картину. Знаешь, как такое действие называется? Грабеж! И это значительно хуже вульгарного воровства.
– Неужели ты не боишься?
– Нет, потому что не верю во все эти старушечьи бредни. Вот что, дорогая, мне пора уходить. Я бы с удовольствием с тобой еще поболтала, но не могу. У меня частная консультация, и за нее должны неплохо заплатить. Если можешь, подвези до метро.
– Я тебя до места могу довести.
– Нет нужды. У меня прямая ветка.
Высадив Дашу у входа в метро, я покатила домой с твердым намерением ни о чем неприятном больше не думать и остаток дня посвятить отдыху. В мои планы входило сначала долгое отмокание в ванне с регенерирующей маской на лице, потом неторопливое попивание кофе на кухне и, наконец, в завершение вечера, чтение книги в постели. Ничему этому сбыться было не суждено. Я стояла в очередной пробке, когда вдруг зазвонил мой мобильник.
– Ань, ты где? – И я услышала потерянный голос Дарьи в трубке и испугалась.
– На Ленинском в пробке стою.
– Можешь приехать за мной? Я в Склифе.
Тут мне совсем стало плохо, и, не помня себя, я заорала:
– Что случилось?! Как ты там оказалась?!
– «Скорая» привезла. У меня сломаны ключица и лодыжка правой ноги.
– Ты шутишь?!
– Если бы… Я упала на эскалаторе.
– Бежала вниз и поскользнулась?
– Стояла. Меня кто-то в спину толкнул.
На следующий день я злорадно отчитывала Дашу:
– Вот видишь! Ты мне не поверила, а ведь я говорила правду! Не успела ты взять картину, как случилось несчастье.
Бедная невыспавшаяся Дарья, всю ночь промучившаяся от боли в сломанных костях, достойного отпора дать не могла. Она только беспокойно ерзала на кровати да страдальчески морщилась в ответ. Ободренная ее беспомощным состоянием, я совсем распоясалась. Приблизившись вплотную к болящей, я решительно сказала:
– Если от нее немедленно не избавиться, будет еще хуже, – и добавила уже не так храбро:
– Как бы нам совсем не помереть.
Это уж было чересчур. Развернувшись ко мне всем своим грузным телом, подруга собралась выдать в мой адрес что-то крайне неприятное, но вовремя вспомнила о вчерашнем падении с лестницы и опомнилась.
– Что ты предлагаешь? – проскрежетала она, одаривая меня полным ярости взглядом.