РОЛЬ СИЛЫ ЧИСЕЛ
Важной силой, стоящей за появлением неоппортунистического поведения в модели обязательства, является сила чисел — «экономия от масштаба», если говорить на языке экономической теории. Если бы двое не могли производить более эффективно, чем один, то не было бы причины подвергаться риску быть обманутым в ходе интеракции с другим человеком. Равно как не было бы причин тратить силы на споры о разделе результатов коллективных трудов. Было бы гораздо проще просто работать вместе.
Проблема брака, возможно, — самый яркий пример преимуществ, которые дает специализация. Человек, действуя в одиночку, не сможет преуспеть в обзаведении семьей.
Среди обсужденных проблем обязательства проблема сдерживания меньше всего зависит от существования экономии от масштаба. Но эта экономия влияет даже на нее. Сдерживания никогда бы не потребовалось, если бы мы могли практически полностью изолировать себя от контактов с другими людьми. Экономия от масштаба, однако, — веская причина избегать изоляции. Чтобы воспользоваться ее преимуществами, мы должны участвовать в социальном взаимодействии. Чем теснее мы взаимодействуем, тем больше возникает возможностей для хищничества и тем сильнее наша потребность в эффективной стратегии сдерживания.
Это не значит, что мстительные люди будут всегда в выигрыше при наличии экономии от масштаба. Было бы очевидной ошибкой утверждать, например, что Хэтфилдам и Маккоям было лучше от нравственного чувства, принуждавшего их мстить. Но идея в другом. Скорее, я хочу сказать, что люди, наделенные таким чувством, в среднем могут быть успешнее людей, лишенных его. Потенциальная польза от чувства — его способность сдерживать агрессию. Когда это работает, люди с чувствами, очевидно, оказываются успешнее. Когда не работает, как с Хэтфилдами и Маккоями, они оказываются менее успешными. Как выяснилось, обеим семьям было бы лучше покинуть поле боя, когда был сделан первый выстрел. Но это не означает, что будет лучше, если люди будут рождаться без склонности к чувству мести.
Социолог Джек Уэллер замечает, что уровень преступности в Аппалачах очень низок, что он приписывает «нежеланию горцев делать что-либо, что их соседи сочтут за вмешательство в их жизнь или что как-то иначе может вызывать проявления злой воли»[46].
Учитывая живую память о Хэтфилдах и Маккоях, легко себе представить источник этого нежелания. Для нас важно то, что отсутствие виктимизации со стороны собственных соседей выгодно. При условии, что вспышки ярости, которые сдерживают подобную агрессию, испытываются не слишком часто, они и в самом деле могут оказаться очень полезными.
Похожим образом обстоит дело в случае спасательных операций с риском для жизни. Было бы абсурдно утверждать, что Курански, Шульц и Бенфорд добились большего успеха благодаря своему порыву помочь женщине на стоянке в Манхэттене. Но опять-таки моя идея не в этом. Выигрыш, если таковой имеется, в том, что эти люди внешне отличаются — и более привлекательны — для других, что ставит их в лучшее положение при получении материальных выгод от социального сотрудничества. Таким образом, как и в примере со сдерживанием, быть человеком с сильной эмпатией — это плюс. Если вдруг возникнут обстоятельства, когда потребуется спасать кого-то, вы, возможно, проиграете. В противном случае вы выиграете. Мы любим сострадательных людей и чаще склонны им доверять. Если акты спасения, мотивированные чувством эмпатии, не так уж часты, подобные чувства, очевидно, могут оказаться полезными.
Нравственные чувства не могли бы, однако, возникнуть в модели обязательства, если бы в человеческих взаимодействиях не наблюдалось существенных эффектов экономии от масштаба.
ЗАМЕЧАНИЕ О РАЦИОНАЛЬНОМ ПОВЕДЕНИИ
Представление, что моральные чувства могут решать проблему обязательства, помогает прояснить некоторые двусмысленности, касающиеся того, что значит вести себя рациональным образом. В философской литературе различаются по крайней мере две теории рационального поведения[47]. В так называемой теории текущей цели рациональность считается эффективным преследованием тех целей, которые человек ставит себе в процессе принятия решения и действия. Например, человек, который воздерживается от обмана из-за чувства вины, по этим стандартам будет считаться рациональным, даже если нет вероятности, что его обман будет раскрыт.
По той же самой логике, однако, человек, который выпил цианид, потому что испытывал непреодолимое желание это делать, тоже считался бы рациональным в соответствии с теорией текущей цели. Очевидный недостаток этой логики в том, что она позволяет считать рациональным практически любое поведение, просто утверждая, что человек его предпочитает.
Вторая теория рациональности, «теория эгоистического интереса», пытается обойти эту проблему. Она утверждает, что поступок рационален, если он эффективно способствует достижению интересов совершающего его человека. Согласно теории эгоистического интереса, действие человека, который воздерживается от обмана, когда обман может сойти ему с рук, даже если он мотивирован нравственными чувствами, — считается иррациональным.
Ирония, однако, состоит в том, что версия эгоистического интереса позволяет нам сказать, что эгоистический человек вполне может стремиться к мотивации как раз нравственными чувствами (опять-таки при условии, что их наличие распознается другими людьми). Он может даже предпринимать целенаправленные шаги, чтобы увеличить вероятность развития у себя этих чувств. (Он, например, может присоединиться к какой-то церкви или искать случая попрактиковаться в честности.) Как только он приобретет эти чувства, поведение, которое они вызывают, конечно, официально по-прежнему будет относиться к категории иррационального по стандартам эгоистического интереса. Но модель обязательства может помочь нам понять, почему такое поведение, рациональное оно или нет, может стать широко распространенным.
Модель обязательства напоминает конвенциональное эволюционное объяснение тем, что она предсказывает неизбежность оппортунистического поведения. Однако хотя бы в одном критическом отношении она от него отличается: оппортунистическое поведение в данном случае — не единственная осуществимая стратегия. Есть также место, возможно даже весьма просторное, для поведения, которое является в подлинном смысле неоппортунистическим.
Здесь я снова хочу подчеркнуть, что модель обязательства не подразумевает, будто сотрудничающие индивиды суть роботы, генетически запрограммированные на уклонение от личного интереса. Наоборот, она допускает — а в некоторых случаях даже требует — определенную роль культурного принуждения в развитии нравственных чувств. Люди могут даже рационально выбрать, какого рода культурному принуждению себя подвергнуть. Таким образом, в соответствии с этой моделью тенденция к сотрудничеству может быть, а может и не быть чертой, которую некоторые люди наследуют. Модель может работать, даже если ее биологический компонент ограничивается наследственным комплексом симптомов, проявляющимся в людях, усвоивших склонность к сотрудничеству. Наверняка даже самый ярый критик биологических теорий не сочтет это требование неприемлемым.
Честный человек в модели обязательства — тот, кто ценит надежность как таковую. Его совершенно не волнует, сможет ли он получить материальную награду за такое поведение. И именно благодаря такой его установке, на него можно положиться в ситуациях, в которых поведение невозможно проверить.
Надежность, при условии, что она распознается, создает ценные возможности, которые в противном случае не представились бы[48]. Тот факт, что надежный человек к тому же получает материальный выигрыш, — именно то, что поддерживает эту черту при индивидуальном отборе. Но даже если сегодня в полночь наступит конец света, что исключит все возможности санкций за предательство, по-настоящему надежный человек будет лишен мотивации обманывать.
«Око за око», реципрокный альтруизм, родственный отбор и другие традиционные эволюционные теории неоппортунистического поведения рисуют совсем иную картину человеческой природы. Несмотря на их очевидную ценность, эти теории совершенно не объясняют настоящее неоппортунистическое поведение.
Конечно, пример с людьми, у которых на лбу написано С и Я, едва ли лучше. Чтобы утверждение, что склонность к сотрудничеству может оказаться для нас выгодной, выглядело убедительным, следует сказать гораздо больше о том, как именно эта склонность возникает и как она может быть распознана другими людьми. Это крайне важный вопрос[49], и он будет в центре нашего внимания в следующих трех главах.
IV. РЕПУТАЦИЯ
Однажды Г.Л. Менкен назвал совесть внутренним голосом, говорящим о том, что вас кто-то может увидеть. Выдающийся социобиолог Роберт Трайверс, кажется, имел в виду очень похожую вещь, когда писал: «Общее психологическое допущение, что человеку неловко за свое неподобающее поведение, даже если рядом никого нет, возможно, основывается на том факте, что многие прегрешения с большой вероятностью станут известны широкой публике»[50].
Примеры, которые мы видели в главе III, говорили о том, что эгоистическому человеку совесть в качестве предупредительного механизма ни к чему. В этих примерах, напомним, обман было невозможно выявить. Вероятно, иногда такие случаи встречаются в реальной жизни. Но понимает ли человек, что наверняка не попадется, — это другой вопрос. Наша история полна примеров «идеальных» преступлений, в которых все пошло наперекосяк. Даже человек, нашедший в пустынном парке кошелек, полный денег, может задаться вопросом, а не специально ли его здесь оставили, чтобы потом показать в передаче «Скрытая камера».