Как ей и было сказано, прежде чем спуститься вниз, Аманда зашла к Белле. Там была горничная, а туалет Беллы был только что окончен. Она была в розовато-лиловом наряде, казалось, подчеркивавшем розовато-лиловый цвет ее лица. Ее глаза блестели, и она, как догадалась Аманда, уже наведалась в свой шкаф.
– А, вот и вы. Как я выгляжу?
– Очень привлекательно, – сказала Аманда чистую правду, потому что она, конечно, привлечет внимание в этом розовато-лиловом шелковом платье, с розовато-лиловой бархатной лентой в волосах и с бриллиантовым украшением на розовато-лиловой ленте вокруг шеи.
– Когда Фрит был здесь в последний раз, он сказал, что розовато-лиловый цвет идет мне больше всех других цветов. И знаете, я думаю, что он прав. Он прекрасно разбирается в таких вещах. Такой очаровательный молодой человек. Я часто удивляюсь, почему он не женится.
Она удовлетворенно улыбалась своему отражению, потом посмотрела в зеркале на Аманду.
– Как вы мило выглядите! Ваш черный цвет хорошо гармонирует с моим розовато-лиловым, верно? Конечно, черный гармонирует с любым цветом. Это платье напоминает мне одно мое давнее. О, в былые дни у нас бывали настоящие званые обеды. За стол садилось двадцать человек. А теперь нас будет всего четверо. Ну, неважно. Фрит действительно очарователен... а вот если бы были другие гости, он не смог бы уделять мне много внимания.
Но на самом деле она не верила, что Фрит или кто-то другой мог бы интересоваться еще кем-то в ее присутствии.
Она больше не упоминала об интересе Хескета к Аманде после той ночи, несколько месяцев тому назад, когда Аманда нашла ее пьяной в ее спальне. Аманда была за это признательна; она чувствовала, что любое дополнительное предположение на этот счет окончилось бы ее уходом. Нет, серьезно Белла не считала, что кто-то мог думать о другой женщине, когда есть она. Возможно, однако, что, именно будучи пьяной, она отдавала себе отчет, какой стала; было похоже, что в трезвом или полутрезвом состоянии она жила в мире грез, где играла роли Елены Прекрасной или Клеопатры.
Для Аманды это был неспокойный обед, потому что во время него Хескет не спускал с жены глаз. Она говорила без умолку – почти все время с Фритом – и, как обычно, много пила.
Фрит делал вид, что не замечает, что что-то неладно. Он льстил Белле, сознательно стараясь поддержать у нее хорошее расположение духа. Милый Фрит, думала Аманда, он действительно очень добрый.
Белла главенствовала за столом – так же, как она главенствовала в их доме, – держа окружающих в страхе по поводу того, что она может сказать в приступе раздражения. Казалось смешным, что такая недалекая женщина могла заставить считаться с собой по этой причине.
Теперь она говорила о доме своего отца и о званых обедах, которые он, бывало, давал.
– Хескет нелепо считает, что я недостаточно здорова, чтобы принимать много гостей. А я ему говорю, что развлечения мне на пользу. Я люблю быть среди людей. Не Хескета, похоже, больше всего интересует его работа. В этом доме все сосредоточено на работе Хескета. Фрит, я думаю, что вы такой же. Я думаю, что если вы когда-нибудь женитесь, то так же не будете обращать внимания на жену, как Хескет.
– Как Хескету не стыдно! – беспечно сказал Фрит. – Но я не думаю, что Хескет не обращает на вас внимания, просто потому, что никто не смог бы не обратить внимания на вас.
– Нелепость. Вы страшно напоминаете мне одного молодого человека, которого я когда-то знала. Мне тогда было восемнадцать лет. Он был – по крайней мере, он говорил, что был, – влюблен в меня.
Хескет с тревогой смотрел на жену. В конце каждого предложения ее голос повышался и слышался какой-то смешок, а вернее сказать, хихиканье.
– Что же будет в Крыму? – торопливо вставил Хескет, чтобы переменить разговор.
– Будущее покажет, – сказал Фрит.
– Как перенесут наши солдаты ужасный тамошний климат? – Поддержала разговор Аманда.
– Люди больше будут умирать от болезней, чем от ран, – заметил Хескет.
– В сущности, я думал предложить свои услуги, – сказал Фрит – Вполне согласен с вами, что во врачах будет такая же нужда, как и в солдатах.
– О, Фрит! – воскликнула Белла. – Вы собираетесь уезжать?
– Я пока не уверен. Не могу решиться. Иногда я думаю, что это чистое безумие – оставить Лондон и уехать Бог знает куда. В делах там будет настоящая неразбериха. Французы оказались нашими союзниками! Ведь совсем еще недавно мы были смертельными врагами. Почему-то мне кажется, что они будут неудобными союзниками... к тому же против «русского медведя»!
– Вы не должны ехать! – сказала Белла. – Я запрещаю.
– А, – весело ответил Хескет, – ты полагаешь, что тебе стоит выпить еще бокал вина?
– А почему бы и нет? – В ее голосе слышалось раздражение.
– Потому что я считаю, что при твоем здоровье тебе уже довольно.
– А я считаю, что могу лучше об этом судить. Видите, Фрит, – продолжала она, и при этом стало заметно, как побагровело ее лицо, пылали не только ее щеки, но и уши, – видите, как со мной обращаются. Как с ребенком. Я не должна делать это... и я не должна делать то.
Шэклтон, камердинер, отвернулся к буфету; прислуживавшая за столом горничная разглядывала что-то на ковре; все чувствовали себя ужасно неловко.
Фрит поспешил помочь.
– Это для вашего блага. Он беспокоится... мы все беспокоимся.
– Вы беспокоитесь! А сами собираетесь покинуть меня ради каких-то людей в заморской стране!
– Как я могу вас покинуть. Поэтому-то я и присоединяюсь к Хескету и прошу: пожалуйста, Белла, не пейте пока больше вина.
Она рассмеялась, но еще не совсем успокоилась, и ее глаза сердито поблескивали.
– Вы все против меня, – сказала она мрачно. – Вы стараетесь лишить меня малейшего удовольствия. Кто-нибудь мог бы подумать, что я пьяница. А мне вино полезно. Один из моих врачей... давно... такой приятный человек... сказал, что мне для здоровья следует пить вино.
– Я думаю, вы ловко обвели его вокруг пальца. К ней вернулось хорошее настроение.
– Ох, он был не так уж занимателен. Бедняга! Он так и не женился. Я часто думала, почему.
– Просто еще одно из тех сердец, которые вы растоптали, проходя по жизни, – сказал Фрит.
Белла неуверенно поднялась, прижав руку к сердцу.
– Все хорошо? – спросил Хескет. Она кивнула.
– Пойдемте, миссис Треморни. Оставим мужчин спокойно пить свой портвейн и вести разговоры о войнах, болезнях и прочих приятных вещах, которые их занимают, я уверена, гораздо больше наших легкомысленных разговоров.
Она с Амандой вышла из столовой и направилась к себе в спальню.
– Я скоро вернусь, – сказала она.
Аманда стояла в гостиной у камина, ожидая ее, она понимала, что Белла пошла к своему тайному шкафу, поскольку в столовой ее отговаривали пить.
Когда мужчины пришли в гостиную, Белла еще не вернулась, и Хескет встревожился.
– Я пойду и поищу ее, – сказал он.
Когда они остались наедине, Фрит не выдержал:
– Трагедия! Она пьет все больше. Бедный старина Хескет! Сколько переживаний.
– Ты прав, Фрит. Иногда я думаю, что я здесь не нужна.
– Ты ошибаешься. Он только что сказал мне, что с тобой она в очень хороших отношениях.
– Она вот-вот начнет пить сверх меры.
– Уже сейчас она пьет сверх меры.
– Я имею в виду, что это будет фатально.
– Бедная Белла!
– Фрит, ты серьезно говорил об отъезде в Крым?
– Я серьезно размышляю об этом. – Он нахмурился. – Иногда я ощущаю необходимость уехать отсюда.
– Не потеряешь ли ты все, что здесь создал?
– Об этом я тоже думал. Нет. Этого не должно случиться. Я думаю, было бы чрезвычайно выгодно вернуться героем с войны. На время моего отсутствия свою практику оставлю ассистенту. Понимаешь, что я хочу сказать?
– Ты можешь не вернуться.
– Такие люди, как я, всегда возвращаются. Как-то им это всякий раз удается. Будь уверена, я вернусь героем.
– Мне будет тебя не хватать.
– Милая Аманда!
– Не могла бы я поехать с тобой? О... конечно, не именно с тобой. Но туда поехать?
– Ты, дорогая Аманда? Женщинам на войне нечего делать.
– Я думала, что могла бы помогать ухаживать за ранеными.
– Ты? Ты бы там плакала и день и ночь. Ты не можешь себе представить, как выглядят поля сражений. Нет. Оставайся здесь и ухаживай за Беллой. Постарайся облегчить существование бедного старины Хескета. Он утверждает, что ты просто сотворила чудо.
– Ты в последнее время... виделся с Лилит?
– Лилит? После свадьбы я ее не видел.
– Она родила ребенка. Прелестный мальчик.
– Лилит... мать! Как странно.
– Она очень хорошая мать, любящая мальчика до безумия. Она назвала его Леем. Я думаю, что в мою честь, так как я была крестной матерью. Не думаю, что я видела ее когда-нибудь такой счастливой, разве что сразу после того дня, когда тебя нашел Наполеон.
– Я рад ее счастью. Мне бы хотелось увидеть ее... с сыном.
– Не стоит, Фрит. Не тревожь ее. Сэм – очень хороший человек. Он любит Лилит, и я думаю, что ребенок крепко их соединит. Мне Сэм очень нравится. Он забавный... и сердце у него доброе. Не беспокой их, Фрит. Оставь их в покое.
– Ну, много миль будут отделять поля сражений в Крыму и ресторанчик Сэма Марпита.
– Ты хочешь уехать, потому что тоскуешь по ней, верно? Ты хочешь, чтобы тебя и Лилит разделило расстояние.
Он слегка коснулся ее щеки.
– Ах, какой проницательной стала наша юная Аманда! Слышишь, они возвращаются. Она еле говорит. Бедный старина Хескет! И часто так бывает?
– В присутствии гостей никогда.
Белла показалась в дверях; бархатка в ее прическе сбилась.
– А, вот вы где, – сказала она. – Простите... я оставила вас. Я просто на минуту зашла в свою комнату. Теперь мы будем пить кофе.
Служанка принесла кофе и коньяк. Белла сидела в кресле выпрямившись; она выглядела подавленной, и Аманда распознала приближение ее мрачного настроения, представлявшего собой для окружающих наибольшую неприятность.