– Откуда ты знаешь? – спросил Истрадез.
– Потому что я купила его для тебя две недели назад, помнишь?
Микодез перевел это в четырнадцать дней. Спайрель настаивала на семидневной неделе, хотя та считалась во всем гекзархате если не противозаконной, то приносящей неудачу. Это была традиция её народа. Она как-то раз заметила, что понятия не имеет, как выглядела остальная часть их календаря, прежде чем её соплеменники огляделись по сторонам и решили стать частью гекзархата, пока их не уничтожили как еретиков. Микодез спросил, почему она выбрала именно эту календарную деталь, чтобы её сохранить, но Спайрель лишь пожала плечами.
Истрадез снова передумал и облачился в розово-желтые одежды – это была намеренно приглушенная разновидность цветов Шуос. Он ругался, пытаясь надеть подходящие украшения из розового кварца, гелиотропа и контрастирующего с ними бледного аквамарина, ограненного таким образом, что он удивительно сверкал. Спайрель скорчила гримасу у него за спиной, видимую лишь Микодезу, и с деловитым видом отправилась помогать Истрадезу с застежками.
– Спасибо, – сказал он.
– Я мог бы поклясться, что платил тебе достаточно, чтобы позволить себе настоящие камни, а не синтетику, – сказал Микодез. Он знал все, что Истрадез хранил в своей коллекции, все легкомысленные цепочки из розового золота, музыкальные шкатулки, запасные шпильки. Микодез и Истрадез стриглись коротко, оставляя длинные челки, но Спайрель постоянно теряла шпильки.
Истрадез пожал плечами.
– Я не ношу их там, где кто-то может отличить подделку и этим озаботиться.
Микодез поднялся с дивана, пересек комнату, взял Истрадеза за плечи и заставил посмотреть ему в лицо.
– Ты самый тщеславный человек из всех, кого я знаю, – сказал он, хватая расческу и мусс с туалетного столика и начиная поправлять Истрадезу волосы. – Честно говоря, в один прекрасный день нюансы тебя выдадут.
– Прошу прощения! – встряла Спайрель. – Хочешь сказать, что он тщеславнее меня? И это из-за нескольких блестящих штучек? Мне надо приложить больше усилий в этом смысле. – Она отложила уголёк. Её руки и рукава были в черных пятнах.
Зрачки Истрадеза расширились, поглотив янтарно-коричневые радужки.
– Я люблю блестящие штучки, ясно? Это не преступление – любить блестящие штучки. По крайней мере, я не убиваю ими детей.
Спайрель резко взмахнула рукой, призывая его молчать.
– Ладно, – проговорил Микодез, вспоминая свои заметки о том, как вести себя с рассерженными подчиненными… только вот Истрадез был ещё и родней. «Сбавь обороты». – Ну и что я сделал на этот раз?
– Ничего, – огрызнулся Истрадез.
– Отвечая на такой вопрос «Ничего» всегда имеют в виду что-то другое. – Микодез отложил расческу, не давая брату возможность её перехватить и ткнуть ему в глаз. Истрадез всегда был немного вспыльчивым. – Ты собираешься доложить мне, что случилось на том треклятом совещании?
Истрадез издал тихое рычание, потом подался вперед и поцеловал его, прикусив нижнюю губу. Или нет, не подался вперед. Истрадез прижался к нему всем телом. «Мы не близнецы», – с иронией подумал Микодез, раздвигая одежды. Член Истрадеза был твердым, тогда как его собственный возбудился лишь наполовину, по причинам, не имеющим ничего общего с сексом.
– Милый братец, – бесстрастно произнес Микодез, – ты же знаешь, что стоит только попросить.
– Именно это я и пыталась ему сказать, – заметила Спайрель без намека на сочувствие. Раздавался плеск воды: она отправилась в ванную, чтобы смыть угольную пыль с пальцев, но это было, как всегда, трудно. Она нередко носила перчатки, чтобы не показывать въевшуюся под ногти пыль.
Истрадез поднял руку, чтобы ударить брата. Микодез поймал её, поднес к губам и поцеловал костяшки пальцев над дешевыми кольцами. Из горла Истрадеза вырвалось рыдание.
– Тебе легко, – проговорил он. – Хорошо, плохо, правильно, неправильно – тебе на все плевать. Тебя заботит только эффективность.
– Я делаю свою работу, – возразил Микодез, – потому что после всех усилий, которые я потратил, чтобы ее заполучить, поступать иначе было бы безответственно. – Не прерывая поцелуев, он увлек Истрадеза к дивану и толкнул. Брат почти не сопротивлялся.
Микодез опустился на колени перед диваном и положил руку на внутреннюю сторону бедра Истрадеза. Реакция последовала незамедлительно.
– Я всегда буду делать свою работу. Я воплощение воли Шуос. Но никогда, никогда не сомневайся, что я люблю тебя.
Спайрель вышла из ванной, и он ей кивнул. Она чуть-чуть печально ему улыбнулась и, взяв за руку, помогла устроиться сверху. Сама же села на пол, свернувшись калачиком и расположившись удобно, как кошка, и начала целовать Истрадезу шею. Протянула руку, чтобы помассировать Микодезу спину – это было ненужно, но приятно. Интересно, ей удалось вымыть уголь из-под ногтей? Глаза Истрадеза расширились и остекленели, он что-то сказал, но вышел то ли вздох, то ли стон.
– Тс-с, – проговорил Микодез. – Тс-с.
И принялся ублажать брата, сделав мысленную заметку: проверить его последние медицинские показатели.
Глава двенадцатая
У Брезана не было причин ожидать перемен, как вдруг за дверью его тюремной камеры раздались шаги. Голод ощущался как знакомая острая боль, во рту опять пересохло. Минувшие недели – он потерял им счет после того, как те, кто держал его в плену, отключили ему аугмент – прошли предсказуемо. Жаль, что в сложившихся обстоятельствах он испытал мало удовольствия, мысленно сказав себе: «Я же говорил».
Все, что он помнил о своем переводе от Шуос к Кел – размытые очертания неразговорчивых людей в кричаще ярких униформах фракции, красных с золотом. Что сталось с двумя докучливыми медиками, он никогда не узнает, и это к лучшему. Что касается Сфенни и его подручной в платье с кисточками, то у них наверняка всё в порядке.
Кел, не теряя времени, проверили его личность. Потом посадили в камеру. После двух бесконечных дней, на протяжении которых он боролся с желанием орать на стены, появилась какая-то женщина в звании полковника.
– Кел Брезан, – сказала она. – Учитывая твоё состояние, можешь не вставать. Ты меня понимаешь?
Он всё равно попытался встать, чтобы отдать честь. Она покачала головой. Брезан удовольствовался тем, что изобразил, как мог, подобие салюта, сидя на койке.
– Кел Брезан, – продолжила женщина, – до тех пор, пока не будут выяснены все обстоятельства, которые привели к высылке тебя и всего прикомандированного персонала роя, необходимо приостановить твоё звание.
Стандартная процедура. Он все понял уже по тому, как она к нему обратилась. Следующими будут дознаватели Кел. Формационный инстинкт позволит им получить наилучшие результаты, если ранг не помешает.
– Вас понял, сэр, – прохрипел он.
– Скажи мне кое-что, солдат. Почему ты обратился за помощью к фракции Шуос?
Брезан знал, что это станет камнем преткновения. Это не прибавит ему друзей, но он смирился с этим, когда выбрал курс действий. Он кратко изложил суть своих рассуждений.
– Иными словами, – подытожила полковник, – генерал Джедао выгрузил людей, которых не мог контролировать с помощью формационного инстинкта, и ты оказался в их числе.
– Да, сэр, – ответил Брезан. Слова резали глотку, как осколки стекла. – Я оказался единственным из Кел – свидетелей переворота, кому удалось оттуда выбраться. – Про офицера по доктрине он ничего не знал. Возможно, тот умер от медицинских осложнений.
Взгляд полковника сделался ледяным.
– Ты только что превратился в не мою проблему, солдат. Наслаждайся отдыхом, пока есть возможность. Скоро её не будет.
– Сэр, – глухо произнес Брезан. Он знал, что Кел делают с «падающими ястребами». В лучшем случае его демобилизуют и подвергнут обработке. В худшем – казнят. Но он не видел другого способа выполнить свой долг.
После этого Брезан долгое время провел в одиночестве, соблюдая поминальные церемонии и медитации, когда мертвый голос по системе оповещения напоминал ему об этом. Видимо, они послали за Рахал или Видона, потому что дознаватели Кел ненавидели работать с «падающими ястребами», словно те были заразными. Время от времени сервиторы приносили ему еду – всего лишь немного чуть теплого риса и воду. Брезан начал жалеть, что не воспользовался гостеприимством Шуос Сфенни, пока была возможность. Он попытался развлечься, распознавая сервиторов. То ли каждый раз приходил новый, то ли они изменяли свои тела по какой-то неведомой причине.
Хоть это и было странно, Брезан жаждал встречи с Видона. Он не испытывал к этой фракции больше теплых чувств, чем любой разумный человек, но ему уже случалось терпеть незатейливые пытки. Когда он был капитаном, террористы-еретики захватили транспорт. Пленников вскоре освободили Кел, но Брезан до сих пор помнил боль, которая обжигала ступни и лицо, и восстановление, что последовало за этим инцидентом. Медикам пришлось выращивать для него новый глаз. Видона могли только мучить. Рахал занимались чтением по сигнификату, учитывая реакции сигнификата на особые вопросы. Это был не такой прямой способ, как детектор лжи, и он не имел ничего общего с чтением мыслей (хоть такие слухи и ходили), но опытный практик мог вытянуть из допрашиваемого истину.
Когда шестерка инквизиторов Рахал прибыла через тринадцать дней после того, как он был взят под стражу, Брезан понял, что его предупреждение восприняли всерьез. А он-то начал сомневаться. Он постоянно ходил из угла в угол, если можно было назвать «хождением» медленное движение по камере, мучительное из-за необходимости преодолевать затянувшиеся последствия сна в капсуле и паучьих ремней, пусть даже обстановка в целом и была спокойная. Он не сразу осознал присутствие шестерки. Простые одеяния, серые, с бронзовой окантовкой, невозможно было ни с чем перепутать – это был волчий эквивалент полностью официальной формы. Униформа Рахал подчинялась вывернутым наизнанку правилам: в качестве повседневной одежды они носили ту, что была украшена богаче.