а; в середине декабря он выехал из Чезены и отправился в Фано; там он со всем коварством и ловкостью, на какую только был способен, убедил Вителли и Орсини подождать его в Синигалии, доказав им, что при такой грубости владельца замка мир их не может быть ни прочным, ни продолжительным, а он такой человек, который хочет опереться на оружие и совет своих друзей. Правда, Вителлоццо держался очень осторожно, так как смерть брата научила его, что нельзя сперва оскорбить князя, а потом ему доверяться, но, поддавшись убеждениям Паоло Орсини, соблазненного подарками и обещаниями герцога, он согласился его подождать. Перед отъездом из Фано (это было 30 декабря 1502 года) герцог сообщил свои замыслы восьми самым верным своим приближенным, между прочими дону Микеле и монсеньору д'Эуна, который впоследствии был кардиналом, и приказал им, как только они встретят Вителлоццо, Паоло Орсини, герцога Гранина и Оливеротто, сейчас же поставить около каждого из них двух своих, поручить каждого точно известным людям и двигаться в таком порядке до Сини-галии, никого не отпуская, пока не доведут их до дома герцога и не схватят. Затем герцог распорядился, чтобы все его воины, конные и пешие (а их было больше двух тысяч всадников и десять тысяч пехотинцев), находились с раннего утра на берегу реки Метавра, в пяти милях от Фано, и там его дожидались. Когда все это войско в последний день декабря собралось на берегу Метавра, он выслал вперед около двухсот всадников, затем послал пехоту и, наконец, выступил сам с остальными солдатами. Фано и Синигалия — это два города в Анконской Марке, лежащие на берегу Адриатического моря и в пятнадцати милях друг от друга; если идти по направлению к Синигалии, то с правой стороны будут горы, подножие которых иногда так приближается к морю, что между горами и водой остается только очень узкое пространство, и даже там, где горы расступаются, оно не достигает двух миль. Расстояние от подножия этих гор до Синигалии немного больше выстрела из лука, а от Синигалии до моря оно меньше мили. Недалеко протекает небольшая речка, омывающая часть стен, которые выходят на дорогу и обращены к городу Фано. Таким образом, если направляться в Си-нигалию из окрестностей, то большую часть пути надо идти вдоль гор, у самой реки, пересекающей Синигалию, дорога отклоняется влево и, на расстоянии выстрела из лука, идет берегом, а затем поворачивает на мост, перекинутый через реку, и почти подходит к воротам Синигалии, но не прямо, а сбоку. Перед воротами лежит предместье из нескольких домов и площади, которая одной стороной выходит на речную плотину. Ви-телли и Орсини, приказав дожидаться герцога и желая сами торжественно его встретить, разместили своих людей в замке в шести милях от Синигалии и оставили в Синигалии только Оливеротто с его отрядом в тысячу пехотинцев и сто пятьдесят всадников, расположившихся в предместье, о котором сказано выше. Отдав необходимые распоряжения, герцог Валентино направился к Синигалии, но, когда головной отряд всадников подъехал к мосту, он не перешел его, а остановился и затем повернул частью к реке, частью в поле, оставив в середине проход, через который, не останавливаясь, прошли пехотинцы. Навстречу герцогу выехали на мулах Вителлоццо, Паоло Орсини и герцог Гранина, сопровождаемые всего несколькими всадниками. Вителлоццо, безоружный, в зеленой шапочке, был в глубокой печали, точно сознавая свою близкую смерть (храбрость этого человека и его прошлое были хорошо известны), и на него смотрели с любопытством. Говорили, что, уезжая от своих солдат, чтобы отправиться навстречу герцогу в Синигалию, он прощался с ними как бы в последний раз. Дом и имущество он поручил начальникам отряда, а племянников своих увещевал помнить не о богатстве их дома, а о доблести отцов. Когда все трое подъехали к герцогу и сердечно его приветствовали, он их принял любезно, и они тотчас же были окружены людьми герцога, которым приказано было за ними следить. Увидав, что не хватает Оливеротто, который остался со своим отрядом в Синигалии и, дожидаясь у места своей стоянки, выше реки, держал своих людей в строю и обучал их, герцог показал глазами дону Микеле, которому поручен был Оливеротто, чтобы тот не допустил Оливеротто ускользнуть. Тогда дон Микеле поскакал вперед и, подъехав к Оливеротто, сказал ему, что нельзя уводить солдат из помещений, так как люди герцога их отнимут; поэтому он предложил ему их разместить и вместе ехать навстречу герцогу. Оливеротто исполнил это распоряжение, и в это время неожиданно подъехал герцог, который, увидев Оливеротто, позвал его, а Оливеротто, поклонившись, присоединился к остальным. Они въехали в Синигалию, спешились у дома герцога и, как только вошли с ним в потайную комнату, были схвачены людьми герцога, который сейчас же вскочил на коня и велел окружить солдат Оливеротто и Орсини. Люди Оливеротто были истреблены, так как были ближе, но отряды Орсини и Вителли, которые стояли дальше и почуяли гибель своих господ, успели соединиться и, вспомнив доблесть и дисциплину Орсини и Вителли, пробились вместе и спаслись, несмотря на усилия местных жителей и врагов. Однако солдаты герцога, не довольствуясь тем, что ограбили людей Оливеротто, начали грабить Синигалию, и, если бы герцог не обуздал их, приказав перебить многих, они разграбили бы весь город. Когда подошла ночь и кончилось волнение, герцог решил, что настало удобное время убить Вителлоццо и Оливеротто, приказал отвести их обоих в указанное место и велел их удавить. При этом не обратили никакого внимания на их слова, достойные их прежней жизни: Вителлоццо просил дозволить ему вымолить у папы полное отпущение грехов, а Оливеротто, с плачем, сваливал на Вителлоццо вину за все козни против герцога. Пао-ло и герцог Гравина Орсини были оставлены в живых, пока герцог не узнал, что папа в Риме захватил кардинала Орсини, архиепископа Флорентийского, и мессера Джакомо ди Сайта Кроче. Когда известие об этом пришло, они были таким же образом удавлены в Кастель-дель-Пиэве восемнадцатого января 1502 года» [Никколо Макиавелли. Государь. Пер. под ред. А. Дживелегова. М.: Эксмо-Пресс, 2001, с. 11–18]. Пожалуй, этим своим деянием он послужил Макиавелли образцом для его «Государя».
22.13. Неохраняемая крепостная стена в Нюрнберге
«Эпеляйн фон Гайлинген [Eppelein von Geilingen (Egkelein Geyling), 1311–1381] сидел, закованный в кандалы, в башне. Дневной свет едва пробивался в его темницу. А в ратуше господа решали его судьбу, хотя надеяться, считай, было не на что. Единогласно заклятый враг нюрнбергцев был приговорен к повешению. Однако бедняге не отказали в той милости, что даруется всем грешникам: он мог выразить свое последнее желание.
Когда у него осведомились, чего он желает напоследок, Эпеляйн сперва задумчиво почесал свою бороду, а затем молвил: «Как вам ведомо, досточтимые, на земле для меня не было большего счастья, нежели гарцевать на своей лошадке. Посему позвольте, прежде чем взойти на лобное место, еще раз проехаться верхом, дабы легче затем было отыскать дорогу к вечному покою!»
А ведь самые сообразительные господа из ратуши предчувствовали, что запросит он проехаться верхом, да и постарается сбежать на своем добром коне. Но такое казалось совершенно невозможным: само место было приказано оцепить плотным кольцом воинов, дабы и помышлять о бегстве охоты не было.
И вот хмурым утром следующего дня зазвенел колокольчик осужденного: это Эпеляйн на своем скакуне медленно объезжал площадь. Неприступной стеной обступали его с трех сторон нюрнбергские стражники с железными пиками и алебардами наперевес. Эпеляйн и не думал там бежать: продираться сквозь такой железный частокол — все равно что искать верной гибели. Но вон там стена была свободной; предводитель отряда не выставил здесь ни одного воина, ибо в том месте был крутой обрыв. Но стоило Эпеляйну увидеть открывающийся за стеной простор и голубой небосвод, он подумал: «Не все ли равно, где расстанешься с жизнью. А я ведь порой ездил там, что, казалось, не сносить головы». И он натянул удила, дабы конь ускорил ход; вдавил колени ему в бока, переводя вскачь, а когда достаточно отдалился, пришпорил скакуна. И животное, словно прочитав мысли седока, взвилось на дыбы и перемахнуло через стену, полетев вниз с кручи.
Место, куда они упали, оказалось болотистым. На удивление, никто не пострадал. Лошадь тотчас вскочила, и Эпеляйн запрыгнул в седло.
С высокой городской стены на все это в ужасе глядели, сбившись в кучу, сообразительные нюрнбергские господа из ратуши и славные воины. Эпеляйп со смехом крикнул: «Эй, нюрнбергцы, ведь дважды не вешают!» Тут градом полетели вниз копья и пики, вонзаясь одно за другим в землю. Но ни одно из них не угодило в Эпа, ибо тем временем он ускакал оттуда, скрывшись вскоре в лесу. До сих пор бывающим в Нюрнберге чужестранцам показывают след от копыта в песчанике той самой крепостной стены».
Эта легенда, взятая из книги Франца Бауэра (Bauer) «Alt-Nürnberg. Sagen, Legenden und Geschichten erzählt und bebildert» (Мюнхен, 3-е изд., 1955), показывает, на что способен запертый «вор».
22.14. Окружение с брешью
«Если окружаешь войско противника, оставь в окружении брешь», — говорится в Военном искусстве Сунь-цзы [ «Сунь-цзы», 7.17 «Военное противоборство» («Цзюнь чжэн»): «Китайская военная стратегия». Пер. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 163]. В составленном в конце XII — начале XIII в. Произведении «11 мужей комментируют Сунь-цзы»[324] этот совет разъясняется, среди прочего, на основе случая, имевшего место во время восстания Желтых повязок на исходе II в. Один город [Юань], удерживаемый повстанцами, не сдавался, сколь ожесточенно ни шли на его приступ. «Мне ведома причина, — сказал предводитель императорского войска Чжу Цзюнь (ум. 195 н. э.), с возвышения изучив город. — Ведь разбойники обложены со всех сторон. В городе наблюдается невиданное напряжение сил. Сдаваться не хотят. Вырваться невозможно. Поэтому и стоят насмерть. Даже если 10 тыс. стали одним целым, их невозможно одолеть. Ну, а если таких 100 тысяч? Для нас это сущая беда. Было бы лучше разжать тиски. Когда вожак повстанцев это увидит, он наверняка попытается прорваться. Но тогда ослабнет их стойкость, а это и есть путь к легкой победе». Сказано, сделано. Вождь повстанцев действительно покинул находящийся в безнадежном положении город, желая вырваться на свободу. Тут и одолел его Чжу Цзюнь.