Сначала король Англии планировал использовать русов под командой Рауля де Лузиньяна, но тот был слишком высокомерен, для воплощения планов Ричарда. Нет, командиром Рауль был храбрым и довольно умелым, но этого было крайне мало. Русам нужно было дать такого вождя, которому они верили бы как родному отцу, а не просто командира наёмного войска, и на эту роль никто лучше сеньора де Сидон не годился. Ричард отлично помнил, что когда-то Рюрик пришёл на Русь простым датским ярлом с небольшой дружиной, а ныне эту территорию делят между собой с полсотни его потомков. Скоро доделят до получения ярлыков на княжение от кочевых пастухов. Словом, по мнению английского короля, Русь уже дозрела до нового Рюрика, но начинать большой путь всегда нужно с малого. С первого маленького шага в правильном направлении.
Рудный воевода, Кирилл Лютый, богатырской статью не обладал. Он был на пол головы ниже и Ричарда, и Леопарда, но в его теле не было ни только жира, но и мяса. Рус был свит из одних сухожилий, покрытых часто посечённой шрамами шкурой.
– Здравия тебе, рудный воевода, – начал Ричард на знакомом ему из сна о будущем языке. – Знаешь, кто я?
– Здравия и тебе, конунг Франков. – Корней Лютый с достоинством принял кубок вина у Жиля де Сольте и слегка пригубил. – Тебя теперь знают все, кроме разве что самых тёмных мужиков-пахарей.
Король Англии усмехнулся и кивнул.
– Я действительно конунг, но не Франков, а Норманнов. Я рад, что ты меня понимаешь, воевода Кирилл.
– Говоришь ты чудно, конунг Норманнов, но понять тебя можно. Даже проще, чем чехов и ляхов. А чем Норманны отличаются от Франков?
– Хороший вопрос… Мы растём с ними из одного корня, но плоды у их древа, почему-то – подлость, а у нашего – доблесть. Несмотря на общих предков – мы теперь очень разные народы. Расскажи мне лучше о себе, рудный воевода. Нам предстоит воевать с тобой в одном строю и я хочу понять – кто же прикроет мне фланг. Называй меня Сир, а не конунг, воевода.
Кириллу шёл сорок третий год, из которых двадцать семь он провёл в походах и битвах. Воеводой он на самом деле не был, воевод у русов назначают князья, а Кирилл никому из князей не служил. Когда ему шёл шестнадцатый год, к родному Лукомлю подошла малая дружина черниговского князя Святослава Всеволодовича, возвращавшаяся из степи после неудачного похода. Своих, православных, да ещё и с ранеными, горожане не впустить не могли, за что и поплатились. Передохнувшие денёк черниговцы, перебили гарнизон, возглавляемый отцом Кирилла, городок разграбили и сожгли, в уцелевших жителей продали в рабство половцам. На счастье, или на беду, но семья будущего рудного воеводы, а пока одного из новиков переяславского князя, рабской доли избежала. Отец и старший брат погибли в бою, а мать с сёстрами сгорели при пожаре в собственном доме. Так Корней Шумило, ещё не ставший Лютым и Рудным, стал полным сиротой и абсолютно нищим. Продолжать служить князю, который, по каким-то своим причинам отказался от мести за разорённый удел, новик не захотел и подался в степь.
Сначала он примкнул к одному из отрядов, охраняющих днепровские пороги, в котором прослужил более десяти лет. Служил Корней-Кирилл храбро и честно, командовавший отрядом боярин даже планировал женить верного и удачливого полусотника на своей младшей дочери, но видимо не судьба. После окончания на Днепре навигации 1168 года, отряд ушёл на зимовку в Киев, где и попал под раздачу в княжеском мятеже[72]. Боярин погиб вместе с семьёй, а уже Лютому Кириллу удалось собрать небольшую банду из брошенных в Киеве князем Мстиславом дружинников и пробиться с ней в степь.
Подробности своих дальнейших похождений постарался умолчать, но по оговоркам Ричард понял, за что его половцы прозвали Рудным. Возглавляемая им банда просто вырезала всё живое, что встречалось ей на пути – от половецких кочевий, до княжеских отрядов. Смыслом их жизни стала месть. Потери, конечно, несли, но и пополнялась банда постоянно, слава о ней разнеслась по всем русским княжествам, а желающих за что-нибудь отомстить среди русов всегда хватало.
Так они и гулевали четыре года, на зиму отходя к союзным против половцев Аланам, где пропивали добычу, залечивали раны и с наступлением весны снова мчались в степь, поить свои клинки кровью. Однако всё в этой жизни когда-то заканчивается, закончилась и жажда мести у Рудного воеводы, собрал он однажды своих в круг, заявил, что пришла его пора подумать о душе и предложил наняться на службу к Византийскому Базилевсу. Пошли за Кириллом не все, но полторы сотни он с собой всё-таки забрал.
– И чем ты занимался на службе Базилевсу? – поинтересовался Ричард.
– Болгар воевали, сельджуков… Но чаще мятежи подавляли… Сир.
– И чем же это лучше для души? – удивился английский король.
– Службой, Сир. На службе у тебя приказ, а душа пусть болит у того, кто его отдал.
– Удобная позиция, – кивнул Ричард. – Хоть и спорная. Я предпочёл бы сам ответить за свои грехи, чем служить какому-нибудь проходимцу. А почему ты решил наняться ко мне?
– Наслышан о твоих славных деяниях, конунг, Сир. Уверен, что ты отобьёшь у агарян Иерусалим, и хочу в этом поучаствовать. Для души такая служба будет полезнее.
– Граф Алеппо сообщил мне, что русы признают тебя командиром.
– Не все, Сир. Черниговцы не признают, слишком много уже между нами крови.
– И сколько этих черниговцев?
– С примкнувшими к ним – считай половина, Сир.
– И кто ими командует?
– Боярин Никита Шатун. Хоть он и недруг мне, но воевода справный, Сир.
– Шпионы Базилевса среди вас есть?
– Если и есть, то осталось совсем немного. Тех, кто плохо таился уже перебили. Мы ведь когда узнали, что придётся пробиваться через султанат, решили, что нас послали на убой, вот и передавили поганцев. Не сомневайся, Сир. У нас есть счёты между собой, но Базилевсу мы больше ничего не должны.
– Ступай, воевода, я доволен услышанным. Передай своим чтобы отдыхали, а ближе к вечеру проведём смотр.
Когда за Кириллом Лютым закрылась дверь, Ричард повернулся к Спящему Леопарду.
– Вы поняли, о чём мы говорили, милорд?
– С пятого на десятое, Сир. Их язык похож на сербский, а мне два года назад довелось ими покомандовать, царствие им небесное.
– И какие у вас сложились впечатления?
– Их нужно разделить, Сир.
– Это очевидно, милорд, – усмехнулся английский король.
Сеньор де Сидон молча пожал плечами и пригубил вина, давая понять, что он уже всё сказал.
– Вам предстоит ими командовать, милорд, и я хотел бы услышать более развёрнутое мнение.
– Пока мне добавить нечего, Сир. Видно, что они не трусы и боевой опыт имеют, но учить их придётся совсем другой войне. К тому-же, и мне придётся учиться у них. А разделить их нужно не на два отряда, а минимум на шесть. По пустыне большими толпами не ходят.
– Вы будете ими командовать, вам их после и делить. А для начала мы их проверим не в пустыне. В Манбидже сейчас в гарнизоне всего три сотни сарацин, а ополчение ненадёжно, город на грани бунта. В Антепе[73] ситуация схожая. Если всё пойдёт как запланировано, ворота нам откроют изнутри. Тогда Эдесское графство будет лежать перед нами на блюде, уже приготовленным.
– А если ворота не откроют, Сир?
– Пограбим что можно в окрестностях и отступим. Но их откроют, милорд.
– То есть, на Багдад вы и не собирались, Сир?
– Собирался, но только что передумал. Об этом не знает никто, кроме вас и барона де Во, пусть так всё и останется, милорд.
– Полагаете возможной измену, Сир?
– Господь с вами, разумеется, нет. Измену возможной не считаю, а вот пустую, но вредную для дела болтовню считаю неизбежной. Запретить болтать я возможности не имею, поэтому и передумываю в последний момент. Вы меня поняли, милорд?
– Вы очень мудры, Сир.
Когда солнце пробежало по небосводу три четверти своего дневного пути, в поле возле Алеппо выстроились на смотр наёмники русы. Своими неравными сотнями, на приземистых степных лошадках, способных прокормится одной травой, в лёгких доспехах, скорее даже кольчугах с зерцалом, прикрывающим грудь и островерхих шлемах с бармицами, но без забрал. Треугольные кавалерийские щиты покрашены красным цветом с белым косым андреевским крестом, копья… скорее пики, мечи, или секиры, но главное – луки! Те самые составные луки из кости и дерева, проклеенного сухожилиями, которые сарацинами ценились как хорошие кони. Мдаа… Русы явно воюют не там и не за те интересы. Ричард, сопровождаемый Раулем де Лузиньяном, неторопливо проехался вдоль строя, всматриваясь в лица. Бородатые и усатые, чистые и посечённые, в них читался интерес и… пожалуй, надежда. Английский король подъехал к разворачиваемому священниками походному алтарю и спешился. «Насколько же проще работать с евреями. Они, по крайней мере, изображают вселенскую скорбь только до заключения сделки, а не когда уже всё оплачено». Львиное Сердце демонстративно проигнорировал недовольное пыхтение Антиохийского патриарха – «Знал бы ты, сволочь неблагодарная, чего мне ещё будет стоить твоё признание».
Для современных читателей моих хроник, следует отметить, что непримиримое противостояние западной и восточной ветвей христианства ещё не началось. Раскол уже случился, но пока он проявлялся только в богословских дискуссиях, кровь между ними ещё не пролилась. В другой истории это случится во время Четвёртого крестового похода, когда крестоносцы ограбили Константинополь и расчленили Византийскую империю. Наступления другой истории Ричард старался не допустить всеми возможными способами, в том числе и воздействием на само христианство. Пентархия ещё не стала пустым звуком для христиан и по прежнему любой из пентархов[74] был очень авторитетным патриархом для любого христианина.
Король Англии собирался в очень скором времени взять под свою руку три из пяти Патриархий Пентархии, и все три они были в расколе против Рима. Или Рима против них, тут уж с какой стороны посмотреть. Поэтому признание Патриархом Антиохии Иоанна VII, Ричард рассматривал как долгосрочную инвестицию, а ворчал про себя больше для тонуса. Ему было действительно приятно назначать Пентархов, поэтому суровость на себя приходилось буквально нагнетать.