Полковника Байжигитова хорошо знали и помнили в гарнизоне Белая, где он после окончания Военно-политической академии имени Ленина дослужился от замполита полка до начальника политотдела дивизии. Он мало походил на казаха. Острое лицо, ниточка усов, хищный нос и легкая, сухощавая фигура. Был он штурманом и, несмотря на то что еще до академии сдал на первый класс, летал в составе экипажей Ту-22 только на месте второго штурмана, вернее, штурмана-оператора. Широкую известность в народных массах он приобрел благодаря необыкновенной способности выдавать словесные шедевры, которые вполне могли украсить книгу любого юмориста. Так, например, на вопрос одного из слушателей лекции на политзанятиях: «Что такое союзная республика?», — Кадыржан мгновенно ответил: «Это что-то вроде резервации». А на митинге, посвященном началу учебного года в Вооруженных силах, он произнес фразу, которую до сих пор повторяют остряки на всех аэродромах Дальней авиации: «Пусть Рейган знает — мы выполним любой приказ любого правительства!»
— Ты все шутишь, Михалыч! — кричал Кадыржан в телефонную трубку, — а я не шучу. Смотри там, не вздумай «Медведей» в воздух поднять. Если взлетят, мы вынуждены будем поднять силы ПВО и сбивать их.
— А кого поднимать станешь, Кадыржан? У вас сколько боеготовых самолетов? Один или два?
— Ты не шути так, Валерий Михалыч. Я ведь рассердиться могу.
На этом разговор закончился. Сердиться Кадыржан умел. Глаза наливались кровью, ноздри хищно раздувались, он разражался потоком весьма путаных философских сентенций, среди которых ясно и чисто звучала только одна фраза: «Ты что, думаешь, Аллаха за бороду схватил?!» Но на решительные действия Байжигитов был вполне способен, это следовало учитывать.
Ветер стал стихать, но видимость по-прежнему была почти нулевая.
«Что делать? — думал Артамохин. — Нижний край облачности — пятьдесят метров. Видимость — пятьсот — шестьсот метров. Экипажи на этом типе самолетов почти не летали, а тут такая карусель. Но поскольку ситуация накаляется, нужно взлетать и уносить отсюда и лапы, и хвост».
— Решено! Летим!
Далее все пошло по заранее обговоренному сценарию.
Когда экипажи заняли свои места в самолетах, Артамохин послал в эфир фразу: «Я — двести восемьдесят пятый, проверка связи, четыре, три, два, один. Отсчет». Это была команда на запуск. Все три корабля запустили двигатели и стали подруливать к полосе. После осмотра кораблей техник из стартового наряда показал направление движения, и самолеты вышли на исполнительный старт. Как обычно, была прочитана предполетная молитва, так всегда называли карту проверки бортового оборудования. Артамохин шел замыкающим, чтобы проконтролировать взлет не-опытных командиров.
— Экипаж, приготовиться к взлету. Винты на упор. Бортинженеру вывести двигатели на взлетный режим.
Затем инженер доложил о проверке работ двигателя и топливной автоматики.
— Экипаж, взлетаю. Правак — убери ноги с тормозов, бортинженер — держи газ.
Это была обычная, рутинная работа, такая привычная, что не оставалось места раздумьям и сомнениям. И вот уже многотонная махина крылатого корабля тронулась с места и начала разбег, а штурман начал отсчет скорости.
Летчикам тяжело выдержать направление взлета в условиях плохой видимости. Снежные заряды шли по полосе на взлетавший самолет один за другим, с короткими промежутками. В эти паузы Артамохин успевал ориентироваться по двум-трем огням у полосы.
Валерий Михайлович услышал голос штурмана: «Скорость — сто пятьдесят километров в час. Сто семьдесят… Сто девяносто».
Стук колес о бетонные плиты взлетной полосы превратились в вибрацию. «Двести…»
«Нормальный отрыв от земли должен быть на скорости двести восемьдесят, а мы попробуем оторвать «медведя» чуть раньше», — успел подумать Артамохин.
В это время командир огневых установок закричал: «Командир, они сошли с ума! Стреляют!»
Позже он рассказывал, что перед самым отрывом к полосе выскочили машины с людьми в форме и блеснули огоньки выстрелов. Оказалось, это казахский ОМОН получил приказ предотвратить несанкционированный взлет.
— Двести двадцать! Двести шестьдесят! Двести семьдесят! Подъем переднего колеса…. Отрыв…
Самолет нехотя вздыбился, и через мгновение вибрация прекратилась. «Медведи» уходили в небо. И уже ничто и никто не мог остановить их. На высоте сто метров они перестроились и след в след пошли домой — в Россию.
А на земле милиционеры разматывали колючку по полосе для предотвращения взлета оставшихся стареньких Ту-95К.
На этом можно было бы поставить точку. Но всякая история имеет свой довесок, который может превратить трагедию в фарс и наоборот, фарс — в трагедию.
Накануне на аэродром Чаган сел самолет Ан-24, летающая лаборатория. Экипаж этого корабля должен был провести проверку радиосредств аэродрома и уйти домой, в Иркутск. Командир, капитан Шеремет приказал экипажу хорошенько отдохнуть и подготовить лабораторию к работе. Конечно же, они ничего не знали о баталиях, развернувшихся вокруг «медведей».
Приехав на аэродром, они с удивлением увидели, что все оцеплено милицией, а на ВПП лежат колючки.
— Ну и дела, ети его бабушку, — сказал Шеремет и сдвинул шапку на затылок. — А ну, за мной, ребята. — И он повел экипаж к одному ему известной дыре в ограждении аэродрома у дальней стоянки, где и стоял их самолет.
Потом они ползли по заснеженному аэродрому, проваливаясь в проталины, и когда подползли к самолету, то были похожи на мокрых и злых чертей. Казахские милиционеры не сразу заметили запуск двигателей, а когда заметили, то попытались перегородить взлетную пололсу машинами.
— Ха! — сказал Шеремет. — Они еще не знают, как мы летать умеем. — И взлетел прямо с рулежки.
История со стрельбой повторилась. А Шеремет, круто заложив вираж с набором высоты, слишком круто для транспортника, запел: «….Но было поздно, забор уплыл, качаясь на волнах….»
Вот и вся история. А самолеты, доставшиеся суверенному Казахстану, были пущены под нож и стали просто металлоломом.
Полковник Артамохин Валерий Михайлович в 1998 году был уволен из армии по выслуге лет и по возрасту. А в 2005 году на торжествах по случаю 90‑летия Дальней авиации услышал он в праздничном докладе командующего благодарность тем, кто сберег самолеты для России.
Авиабаза Энгельс
Стратегическая авиация началась для меня знакомством с бывшим капитаном Дальней авиации Константином Татаринцевым, которое произошло у железных ворот штаба Дальней авиации.
Я приехал туда ранним утром, чтобы слетать на военно-воздушную базу в Энгельс. У ворот уже толпилась группа журналистов, получивших задание рассказать о полетах современных отечественных ракетоносцев. В последние годы полеты стали так редки.
Наконец-то к воротам подкатило реликтовое чудо отечественного автомобилестроения шестидесятых годов. Поняв, что это за нами, мы со своими дорожными сумками по ступенькам поднялись в автобус и расселись на холодные сиденья. И вновь пришлось ждать команду на выдвижение из города. Наконец-то появились сопровождающие нас офицеры, но и они не торопились давать команду на отъезд. Но вот в автобус поднялся крупный, с широким лицом и густой бородой, молодой мужчина. Мне почему-то показалось, что он, скорее всего, похож не на журналиста, а на священника. И не ошибся, нашим попутчиком оказался настоятель Московской патриархии Константин Татаринцев. Как выяснилось, бывший капитан курировал Военно-воздушные силы России. Следом за собой он втащил в автобус темный на колесиках чемодан. Присев на сиденье, батюшка перекрестился, и автобус тронулся в путь по холодным, обледенелым улицам Москвы в сторону аэродрома Чкаловский. По тому, как молоденький солдат-водитель вел автобус, нам стало ясно, что он еще и слабо ориентируется в дорожной обстановке. А она была непростой, в городе ночью выпал первый снег, и машину то и дело заносило в сторону. Казалось, что она, как и ее хозяин, не может отойти от сна. При выезде из Москвы на перекрестке автобус с грохотом боднул стоящую впереди темно-синюю «семерку». Все выскочили из машины, начали обсуждать происшествие. Ехавший с нами за старшего худолицый полковник начал выговаривать водителю, что теперь ему отпуска не видать, как своих ушей. В свое оправдание паренек обреченно забормотал, что не спал всю ночь. Оказалось, что накануне его отрядили на похороны, и он прибыл в гараж далеко за полночь. Пока сдал машину, пока добрался до казармы, наступило утро. А тут новая команда: везти журналистов на Чкаловский аэродром. И без гибэбэдэшника было ясно, что в столкновении с «семеркой» виноват наш водитель.
— Повезло, мог и убить, — пробормотал сидевший рядом журналист.
Водитель «семерки» оценил свои потери в четыре тысячи руб-лей. Полковник пошел узнавать в ближайшую автомастерскую стоимость работ по восстановлению фары и бампера. Журналисты начали волноваться, что самолет, конечно, ждать не будет и улетит без них.
В это время отец Константин, переговорив с кем-то по мобильному телефону, достал из своего бумажника четыре тысячи рублей, протянул их владельцу «семерки». Подумав немного, он для гарантии вручил ему еще свою визитку.
— Если не хватит на ремонт, то позвони, — сказал он. — Я оплачу. Да хранит вас Бог.
И с этими словами мы поехали дальше. И уже без происшествий добрались до аэродрома. Вот так, уже ближе и как бы в деле мы познакомились с отцом Константином, которого, оказывается, хорошо знали в ВВС России.
Оказалось, что в свое время он закончил физико-математический факультет МГУ, затем был призван в армию и участвовал в разработке тренажеров для обучения летного состава Военно-воздушных сил. Затем сменил род своих занятий, стал священником. Уже в этом качестве он как-то однажды пригласил своих знакомых священников в тренажерный центр, сел в кресло и показал им полеты на КТС-15. Те поглядели на пилотскую кабину, на приборы, посидели в креслах и сказали, что авиация есть богоугодное дело, которое надо всячески приветствовать и развивать.