– Совершенно верно, майор. Разведмиссию в духе древних боевиков. С соблазнением женщин и распитием элитных коньяков. Томор уверяет, что вы справитесь. Как, а?
– О!.. – Майор Сугивара озабоченно потер нос. – Я надеюсь, погони и перестрелки идут в комплекте?
– Здорово, – засмеялся в ответ Виктор. – То, что надо, Антал. Нет, Сугивара, погонь я вам пообещать не могу. Будет просто совращение неприступной красотки с целью анализа ее характера, привычек и так далее – составление психологического портрета. Еще нужно будет вести с ней беседы о бедных заплаканных аборигенах, которым нечем вычесывать из бороды блох. Чем больше она вам расскажет, тем лучше для всех нас.
– А кого вы, собственно, имеете в виду?
– Здесь, помимо научников, работает небольшая группа представителей Комиссии по контактам, руководимая полевым офицером по имени Эрика Бонго. Сам я по некоторым причинам пока воздержусь от тесных контактов с этой, гм-м, особой. Зато я знаю, что дама здорово скучает без общества и, насколько мне известно, регулярно посещает казино научной группы. Для такого блестящего офицера, как вы, майор, вполне естественным будет желание перекинуться в картишки с умными людьми, выпить пару рюмочек – и, в конце концов, угостить милую грустную леди. Не так ли, Кэссив? Полковник Томор готов временно освободить вас от основных служебных обязанностей.
– Я постараюсь, – очень серьезно ответил Сугивара, – но вы же сами понимаете, господин генерал: на свете существуют и неприступные женщины…
– Да, бывают и такие, гм… отклонения от нормы. Но это, как мне кажется, несколько не тот случай. Вы, главное, дерзновенней, Кэссив. Вы же все-таки Десант!
– Я всего лишь зенитчик. Но, правда, и мы кое-что умеем. Когда мне приступать, господин генерал?
– Да прямо сегодня вечером. Выпейте для запаха и шуруйте в казино, – Ланкастер засунул руку в боковой карман кителя и вытащил небольшой черный конверт. – Здесь карточка, открытая на пользователя. Это вам на расходы. Не отнекивайтесь, выпивка тут стоит денег: вы представляете себе, во что обходится банальная бутылочка виски, доставленная военным транспортом с Авроры или Кассанданы? Вот то-то. А вам, майор, придется угощать даму не каким-нибудь пайковым дерьмом, а приличными напитками: не сомневаюсь, что в них вы разбираетесь ничуть не хуже, чем в системах целеуказания.
– Те изменения, которые ты видишь сейчас – это, боюсь еще полбеды. Да-да, мой мальчик: может статься, это только начало.
Виктор покачал в раздумьи головой и, наклонившись, поднял из-под ног плоский серый камешек. Несколько секунд он катал его в пальцах, потом, резко, коротко и почти неуловимо размахнувшись, швырнул навстречу такой же серой волне. В соснах за его спиной, словно удивляясь, зашипел ветерок.
– Хотел бы я знать, сенатор, что вы имеете в виду на этот раз.
Сенатор Сомов, огромный, чуть выше самого Виктора, мужчина с копной густых, лишь слегка тронутых сединой волос и пронзительно-голубыми глазами вечного подростка, вынул изо рта сигару. Его длинный висячий нос смешно зашевелился:
– То, что в стратегическом сообществе пришли к власти люди, формально не повинные в ошибках войны – это только начало. Скажу тебе по секрету: первое, что они сделали, это собрали закрытое совещание начальников всех служб, вплоть до разведки Флота, и объявили им – итоги действий стратегических служб Конфедерации будут пересмотрены.
– В какую сторону? – немного удивился Ланкастер.
– Догадайся сам. Для начала они заявили, что операция «Четыре всадника» была отнюдь не ошибкой. Просто заявили: теперь таков их взгляд на проблему – без каких-либо на сегодняшний день комментариев.
Виктор дернул бровью. «Четвертый всадник»… за десять суток до заключения мира четыре экспериментальных сверхдальних корабля, не входящие в состав Флота, выскочив для эсис буквально из ниоткуда (те и представить не могли, что Конфедерация располагает тяжелыми машинами, фатально превосходящими по скорости и дальности все то, чем располагали они сами!), нанесли шокирующий удар по первой колонии их старейших и наиболее преданных прозелитов – джеров. Результат налета оказался весьма скромным, но важен был сам факт – на огромном расстоянии от миров Конфедерации появились боевые звездолеты с черно-золотыми крестами на бортах! И их не засек ни один патруль, ни одна стационарная сканерная система – они шли с ошеломляющей, невозможной скоростью. Формально джеры в войне с человечеством не участвовали, однако разведка прекрасно знала, что они, во-первых, поставляют патронам уйму стратегических материалов, а во-вторых, полностью взяли на себя патрулирование внутреннего периметра, контролируемого теми. Удар казался совершенно бесцельным и даже вредным: в тот момент наиболее трезвые головы пришли к мысли о том, что дальнейшее унижение и так поверженных Старых есть лишь пустая трата ресурсов. Руководители сообщества стратегических служб, однако же, были убеждены: именно этот удар окончательно склонил верхушку эсис к признанию своей военной неудачи.
– Это симптоматично, тебе не кажется?
– Вопрос, как всегда, один – кто за этим стоит?
Сомов остановился, задумчиво ковыряясь в крупном песке носком охотничьего сапога. Ветер переменился – теперь он дул с моря, холодный, седой ветер севера, он шумел в верхушках вековых сосен, взметал надо лбом старого сенатора нимб темных волос.
– Кое-кто, – тихо, словно их могли подслушать, начал Сомов, – очень недоволен слишком ранним, как им думается, окончанием этой войны. Не генералы, Виктор, ты сам это знаешь: ваше сословие навоевалось на три поколения вперед. Промышленники, спросишь ты? В некоторой степени, но они сейчас слишком озадачены возведением новых башен на месте павших старых – нет, им не до этого. Сырьевая аристократия? Но они получили больше, чем хотели…
– В Конфедерации появилась новая сила? – недоверчиво фыркнул Ланкастер. – Да еще и столь влиятельная, что может перекроить партитуру «эсэсных» дудок? Но где же она? Если я не ошибаюсь, любое влияние на подобные процессы начинается с Сената?..
– Отвратительный нынче ветер, – запахивая на себе короткую замшевую куртку, пожаловался вместо ответа сенатор. – Идем-ка в дом. Джемс, пожалуй, уже разжег как следует камин. Мне, кстати, не так давно привезли пару ящиков чудного орегонского хереса: в такую погоду это то, что надо.
Джемсом Сомов именовал своего сервисного робота, прислуживавшего ему на протяжении последних тридцати лет – с той самой поры, как он купил этот уединенный дом на берегу холодного северного моря. Море не замерзало даже зимой, что приводило политика в искренний, какой-то полудетский восторг. Он любил прилетать сюда в промежутках между сессиями вне зависимости от сезона. Зимой, закутавшись в меха чуть не по самые брови, Сомов выходил на пляж и долго смотрел, как исчезают в волнах крупные снежинки. Сейчас стояло лето, но море было все таким же серым, как впрочем, и небо; солнце висело низко над горизонтом, и даже не верилось, что всего лишь за несколько тысяч километров отсюда люди изнывают от жары, сжигая миллионы киловатт энергии в своих кондиционерах.
Слова старого пройдохи встревожили Ланкастера. Благодаря давним связям своей семьи он не просто разбирался в политике – генерал Ланкастер, стоило ему захотеть, тотчас же нашел бы себе интересную работу в любой из сенатских комиссий, превратившись со временем в настоящего «серого кардинала» той партии, с которой он решил бы связать свою судьбу. С самого окончания войны родня атаковала Виктора душеспасительными беседами о «наилучшем приложении» его очевидных талантов, но легион-генерал Ланкастер оставался непреклонным. Пока его держали в войсках, он и не думал ни о чем ином, кроме следующего командного поста; по окончании же линейной службы Виктор намеревался получить под свою опеку какой-нибудь провинциальный военный университет или, на худой конец, кафедру в одной из старых академий, благо в ученых званиях он недостатка не имел.
Сомова Ланкастер знал давно – с ним дружил его дядька по линии матери, человек, в традиционных политических кругах весьма известный. Время от времени он навещал нестареющего сенатора, чтобы отвлечься от бесконечной скуки привычных развлечений обеспеченного офицера-отпускника. Бордели и курорты интересовали «секретного генерала» – так его именовали в семье, – куда меньше, чем последние слухи и сплетни властного Олимпа Конфедерации.
Сенатор, как всегда, оказался прав – в камине уже весело гудело пламя, наполняя захолодевший после обязательного утреннего проветривания холл смолистым сосновым теплом. Что-то бурча себе под нос, Сомов сбросил на диван куртку и принялся шуровать бутылками в древнем, имперского стиля дубовом буфете.
– Джемс! – гаркнул он, не оборачиваясь. – Приготовь бисквиты!
– Да, са-а, – тотчас отозвался робот, все это время деликатно стоявший за дверью гостиной.
Ланкастер удобно расположился в необъятном плюшевом кресле и подумал, что с таким пристрастием к крепленым винам сенатор, должно быть, уже раза три проходил через реконструкцию печенки. Что все же не мешало ему избираться в Сенат больше двух десятков лет. Веселый прохвост пережил три крупных кризиса и неисчислимое количество мелких, сковырнуть его с насиженного места не могло решительно ничто. Сомов всегда умел сказать то, что было нужно и там, где это было нужно – будь то раут у премьер-министра или собрание фермерской общины в его немаленьком округе. При этом, – что, кстати, лучшим образом говорило о его недюжинном таланте, – всегда и везде сенатор Сомов умудрялся оставаться самим собой, то есть человеком, олицетворяющим консервативные принципы. Даже в те дни, когда правительства меняли друг друга с совершенно удручающей скоростью, а Совет Общин по сто раз на дню грозил Сенату роспуском, он не сдвинулся влево ни на один миллиметр.
– К ужину примчатся мои секретари, – сообщил Сомов, выставляя наконец на стол пару высоких бутылок в соломенной оплетке, – но пока времени еще навалом. Итак, на чем мы остановились? Ах да, ты сказал, что удивлен, какая же сила могла так изменить стиль э-ээ, мышления парней из ССС? Ну, как я уже говорил тебе, в руководстве Сообщества были решительные кадровые перестановки. Весь старый хлам, умудрившийся проспать нападение, отправили, наконец, на пенсию. Но интересно вот что: вместо них пришли не «замы», а куда более молодая поросль – начальники служб, выдвинувшиеся в конце войны. Ты слышал про такого Генри Шера?