[47].
Если стоимость войны равна всему национальному доходу государства, то ведение ее будет возможным лишь при добавочном труде населения, сопровождаемом планомерным переходом на черный хлеб и картофель и притом в ограниченных количествах. Этот переход, при достаточной сознательности населения, может быть выполнен энергичными способами покрытия издержек войны. Если же мы откажемся посмотреть прямо в лицо выпадающим на нас экономическим задачам и не проявим достаточной решительности, то обесценение денежных знаков и дороговизна вскоре заставят обратиться к менее выгодному решению, заключающемуся в «военном коммунизме», связанном с переходом всего населения на пайки и карточки.
Задачи экономической мобилизации охватывают все отрасли экономической деятельности. Самое важное — в правильной оценке возможностей народного хозяйства; боеспособность государства может быть подорвана требованием от его экономики непосильных напряжений и жертв. Излишнее усердие, проявленное в царской России в 1916 г., в особенности деятельностью Ванкова, принесло еще больший вред, чем недостаточная энергия 1914 и начала 1915 года. Между созданием надлежащей хозяйственной базы для длительной борьбы на измор и ударными экономическими мероприятиями[48], вроде приспособления железнодорожных мастерских для военных надобностей, — то же противоречие, которое характеризует постановку всех стратегических проблем. Разрешение его будет правильным лишь в том случае, если оно будет находиться в соответствии с характером данной войны.
Проблемы экономической мобилизации не могут быть проработаны заранее с такой же четкостью и исчерпывающей полнотой, как вопросы чисто военной мобилизации. Разрешение первых сводится к организации войны, к приспособлению жизни всего государства к военным условиям. Исчерпать такую задачу чисто бюрократическим путем невозможно. Нужно, чтобы каждый на своем месте сделал все усилия приспособить труд к условиям военной экономики. Успех увенчает сознательную работу массы, при твердом и дальновидном руководстве сверху.
Было бы совершенно ошибочно рисовать себе экономическую мобилизацию как переход промышленности от мирной нормы изготовления военного снаряжения к выполнению твердо установленного, повышенного в десятки раз задания, осуществляемый одним приемом в течение 5—8—12 месяцев. Опыт мировой войны, напротив, свидетельствует о том, что рост заданий для промышленности разбивался на ряд ступеней. От изготовления снарядов десятками тысяч в месяц переходили к сотням тысяч, от сотен тысяч — к миллионам. Италия, успевшая частично провести экономическую мобилизацию до своего запоздалого вступления в войну, все же в течение самой войны увеличила производство снарядов в 9 раз (с 1 до 45 тысяч снарядов в день), производство ружей — в 5,5 раз (с 600 на 3.300), пулеметов — в 40 раз (c 1 на 40 в день). Еще в 1917 году Италия производила 358 орудий в месяц; но катастрофа под Капоретто осенью 1917 года, когда Италия потеряла половину своей артиллерии (3.152 орудия из общего числа 7.138), заставила увеличить задание, и в мае 1918 года итальянская промышленность добилась рекордной цифры в 1.338 изготовленных орудий, при средней ежемесячной норме 1918 года в 852 орудия.
Эшелонирование заданий естественно вытекает из насущных требований войны: необходимо получить не максимальные достижения военной промышленности, а скорейшее получение достаточного прироста. Когда стал обозначаться кризис в боевых припасах на русском фронте в феврале 1915 года, естественно было дать задание — увеличить их производство в 10 раз, а не в 25 раз, если первое пожелание могло быть выполнено в 7 месяцев, а второе в 27 месяцев[49].
Поэтому нам кажется, что погоня за достижением сразу же максимальных результатов от экономической мобилизации представляет неразрешимую задачу. Конечная цель, если потребуется, будет достигнута в несколько этапов. Серьезные войны вспыхивают обычно в момент, когда на юге начинается уборка урожая. Через 8 месяцев, весной, начнется новый акт войны, кампания, которая будет вестись уже почти исключительно материальными средствами, изготовленными во время самой войны. Вся подготовка к экономической мобилизации должна быть направлена на организацию использования этих 8 месяцев. Расчеты мирного времени будут иметь в виду дальнейшие достижения лишь настолько, чтобы намеченные на первые 8 месяцев мероприятия не закрывали дорогу дальнейшему росту военной промышленности.
В течение этих первых 8 месяцев мобилизованная в первую очередь часть вооруженных сил может быть усилена на 50, на 100, на 300% новыми формированиями. Вопрос о сроке и количестве вновь образуемых корпусов разрешается только в связи с вопросом о сроках изготовления для них военного снаряжения. Экономическая мобилизация тесно связывается с военной мобилизацией, которая ныне также, как мы увидим, является перманентной. Очень важно разбить и эти 8 месяцев на 2—3 этапа роста выполнения экономических заданий. Только в таком случае вопросы экономической мобилизации станут на вполне конкретную почву. Необходимо подробно разработать 2—3 эшелона экономической мобилизации, каждый не свыше 2—3 месяцев. Первый эшелон совпадает с истощением части мирных запасов; второй эшелон даст вооружение новым формируемым войскам; третий эшелон обозначит готовность к открытию новой кампании (примерно).
Экономическая мобилизация представляет вопросы организационный, транспортный, финансовый, распределения рабочей силы, отношений города и деревни и мобилизации промышленности. Мы подробнее остановимся лишь на трех последних. Организационный вопрос в СССР существенно облегчается в том отношении, что уже в мирное время вся наша экономика имеет боевые органы руководства — Совет труда и обороны, Высший совет народного хозяйства, Госторг, и мобилизация у нас не вызывает необходимости в какой-либо организационной ломке, тогда как в буржуазных государствах придется импровизировать — создавать и расширять — верхушку экономического аппарата. Наше преимущество при мобилизации экономики — такое же, какое имела армия Фридриха Великого, выступавшая на войну в постоянном мирном составе, над современными полумилиционными армиями. В значительной степени наша промышленность уже в мирное время работает по общему плану. Руководящие органы с объявлением войны останутся на своих местах, изменится лишь осуществляемая ими экономическая программа. К этому изменению своей деятельности они должны быть хорошо подготовлены разработкой мобилизационных соображений.
Мобилизация транспорта и финансов имеет уже обширные традиции в прошлом, опыт 60 лет, и проведение ее должно быть осуществлено вполне планомерно. Мы уже говорили о задачах транспорта, к коим он должен подготовиться, и о нашем представлении о путях покрытия издержек войны. Последнее представляет сущность финансовой мобилизации, которая в остальном сводится лишь к обеспечению наличности в кассах государственного казначейства достаточного числа денежных знаков для удовлетворения потребностей военной мобилизации. Финансовая техника уже в мировую войну во всех государствах стояла высоко[50].
Перераспределение рабочей силы при мобилизации — обширная и сложная экономическая операция, в отношении которой мы находимся в выгодном положении. Какую бы сильную армию мы ни выставляли, если мы не слишком расточительно будем относиться к переполнению военных тылов людьми, то при нашем народонаселении мы оторвем от производительного труда меньший (сравнительно с другими государствами) процент рабочих рук. Наша деревня, на которую падает свыше 90% мобилизованных, далеко не использует в мирное время полностью свою рабочую силу. У нас, по-видимому, возможно будет ограничиться поддержанием у крестьян экономического импульса к тщательной обработке земель и организацией общественной помощи хозяйствам мобилизованных.
Совершенно понятным является стремление иметь в рядах Красной армии во время войны возможно больший процент рабочих. В этом отношении, однако, надо быть чрезвычайно осторожным, чтобы избежать отрицательных последствий, наблюдавшихся в мировую войну, в которую все государства вступили, не имея продуманной системы отсрочек от призыва. Мировая война представляет картину удивительной толчеи: рабочих призывали в действующие армии, а затем, как квалифицированных специалистов, без которых промышленность не могла справиться с выпавшими на нее задачами, возвращали к станку. Страдало и военное ведомство, затрачивавшее бесплодно много усилий, и транспорт, и промышленность, на которую тяжело ложились эти прогулы рабочих по запасным частям и на фронт. Во Франции к осени 1917 г. число отозванных с фронта достигало 700.000 человек, а к концу войны перевалило за миллион[51]. На уставших бойцов в окопах такой способ увольнения на родину, конечно, мог производить только отрицательное впечатление. Людендорф осенью 1916 г., чтобы преодолеть угольный кризис, уволил одним приемом с фронта в шахты 50.000 забойщиков. Шатание в Германии происходило до конца войны: военная власть усматривала в промышленности таких военнообязанных, которых можно было бы заменить женщинами или инвалидами, а промышленность добивалась возвращения из армии особенно ценных персонально (а часто просто имевших протекцию) рабочих: еще в сентябре 1918 г., когда германская армия испытывала жесточайший кризис укомплектований, промышленность отобрала от армии 34.760 человек, и отдала армии 24.175 человек