Элемент политической географии, поскольку он не входит важной слагаемой в конечную политическую цель, должен расцениваться военным командованием, как и всякий другой географический элемент. Это одно из условий обстановки. Переоценка географического элемента всегда влечет к вычерчиванию стратегией вензелей — в данном случае политических.
Ведение борьбы на экономическом или классовом фронте часто может быть значительно облегчено захватом известных географических пунктов или, наоборот, затруднено потерей их. Закупорка турками и немцами Дарданелл сильно затруднила условия участия России в мировой войне. Вероятно, граф Шлиффен, перенося направление главного удара на французский фронт, через Бельгию, был не вполне свободен от экономических мотивов: взять с России нечего, а у французов имеются и капиталы, и колонии, захват Бельгии и севера Франции с их промышленными богатствами представлял и ценное подспорье для ведения войны, и ценный залог при заключении мира. Богатства всегда являются громоприводом. Впрочем, сам вопрос, как выгоднее выиграть войну, уже ставит нас на ультра-наступательную точку зрения; немцы были бы логичнее, если бы сосредоточили свое внимание на том, как ее не проиграть. Галиция прельщала русское командование по политическим причинам больше, чем несравненно более культурная Восточная Пруссия. В 1916 г. немцы с большой выгодой провели операцию против богатой пшеницей и нефтью Румынии.
В гражданскую войну, когда Советская Россия ощущала душившую ее «костлявую руку голодной смерти», борьба за Украину с ее хлебом, борьба за донецкий уголь и бакинскую нефть, за обладание всей Волгой, которое когда-то вывело Московию из исторического полубытия на широкую мировую арену, являлась самым насущным делом. Вопрос о том, быть или не быть, связывался с обладанием тем или другим географическим районом. Насущная экономическая необходимость ориентировала полет Красной армии. Значение географических целей растет в той же пропорции, в которой экономический базис оказывается разрушенным. Захват Варшавы в 1920 г. влил бы сотню тысяч пролетариев в ряды революции.
Политика, обычно, является представительницей географических интересов — экономических и классовых. Отсюда, однако, еще не следует, что географические объекты должны господствовать непременно над тем объектом, к которому в особенности притягивается внимание стратега, — над живой силой врага. Если политика установит политической целью войны нанесение сокрушительного удара, то она вообще будет лишь в самой общей степени указывать географическую цель — может быть, по странам света, если мы окружены врагами, или по государствам, если они образуют один сплошной забор, по стыкам между ними, по столицам. Если политическая цель ориентирует на данном театре войну на измор, то она может включать в себе географические объекты для отдельных операции. То, что политика включит в политическую цель войны, явится для стратегии бесспорным законом. В вопросе об остальных пунктах, важных для экономического и классового фронта, стратег является уже не подчиненным, а представителем вполне равноправного фронта вооруженной борьбы, и должен войти в оценку политических и экономических соображений, поскольку осуществление их является возможным и целесообразным с точки зрения нашей линии стратегического поведения, ориентированной на важнейшую политическую цель войны.
Преследуя цели сокрушения, стратег будет неумолим. Если намечается сокрушительный удар, то заботы об общей базе должны быть отброшены на третий или четвертый план. Шлиффен вполне логично уделял лишь ничтожные силы для защиты крупных экономических интересов Германии в Лотарингии, Эльзасе и Восточной Пруссии. Основной ошибкой Мольтке младшего, стремившегося сохранить идею сокрушения, было преувеличенное внимание к защите экономических интересов этих областей.
При борьбе на измор естественным является стремление к защите своей общей базы и экономическому ущемлению неприятеля. Нужно находить путь для компромисса и совместить борьбу с живой силой неприятеля и защиту географических интересов.
Географический пункт, важный для противника, будет особенно выгодно избрать для наступления, если наша задача сводится к тому, чтобы связать противника, заставить его принять бой, навязать ему борьбу материального характера при невыгодных для него предпосылках (Верден). Такова была невыгодная для России роль Севастополя в Восточной войне: русской армии было бы несравненно выгоднее ввязаться в борьбу с боявшимися углубиться в русскую территорию англо-французами не так близко от побережья, но значение Севастополя, базы Черноморского флота, заставило нас вступить в бой у самого уреза воды, при выгоднейших условиях сообщений для противника и максимально невыгодных для нас. Такой же, в будущем, может оказаться роль Ленинграда. На западе обилие важных географических пунктов — больших городов, промышленных центров — вообще до крайности связывает стратегию. И наоборот, отсутствие их на польско-белорусском фронте делает здесь стратегию максимально гибкой. Свобода отступательного маневра здесь может быть стеснена только нагромождением военного снабжения. Нагромождение военных складов также создает географический пункт. Если бы не десятки тысяч поездов с военным снабжением, которые надо было бы вывозить из германского тыла и образование залежи которых частью ускользнуло от контроля германской ставки, то Людендорф в сентябре и октябре 1918 года мог бы отступать несравненно свободнее, не ввязываясь в упорные и невыгодные для него отступательные бои.
Мудрая политика будет очень осторожна в защите географических интересов, в особенности местного, колокольного характера. Часто она ограничится лишь указанием на них стратегии для учета, без всякого подчеркивании необходимости их отстаивания. Политика, конечно, не может видеть в стратегии инструмента напрокат, для удовлетворения пожеланий всех и каждого. К стратегу в особенности применимы слова, начертанные Петром Великим в своем уставе по отношению к позиции генерал-квартирмейстера при размещении войск по квартирам: «А еще не родился человек, который всем угодить сумеет». Отсюда вытекает необходимость уничтожить зависимость стратегии от каких-либо местных властей и поставить ее в непосредственное общение с верховной властью государства. И политика, и стратегия останутся на правильном пути, только выдвигая общие цели и интересы и, с чисто государственным размахом, отметая чистые домогательства, поскольку последние грозят отклонить нас от конечной цели.
В своих самостоятельных операциях морской и воздушный флоты представляют оружие преимущественно экономического давления. Господство морского флота запирает чрезвычайно важные морские торговые пути. Военные действия на море получают особое значение в затяжной войне, в особенности когда борьба складывается за мировое господство (Карфаген и Рим, Англия и Испания, Англия и Голландия, Англии и Франция Людовика XIV и Наполеона I). Линейный флот лишь прикрывает экономические операции слабее вооруженных судов по блокаде и установке минных заграждений на экономических подступах, по контролю торгового мореплавания и оказывает им содействие при бомбардировках прибрежные пунктов. Воздушный флот имеет возможность производить все более энергичную бомбардировку важных географических пунктов на все растущем удалении от фронта сухопутных войск. Систематические действия его могут вызвать значительное понижение успеха работы важнейших артерий транспорта и частично парализовать производство не слишком удаленных промышленных центров.
Бомбардировки — средство раздражающее, но не всегда действительное. Город Дарессалам, столица германской Восточной Африки, бомбардировался англичанами с моря в начале мировой войны 27 раз; так как население укрывалось в блиндажах, а на флоте не было орудии навесного действия, то был убит всего один белый. Воздушные бомбардировки будут несколько более действительными. Однако, надо взвешивать их стратегическую целесообразность, так как они могут привести к отрицательным результатам. Бомбардировки Парижа и Лондона разрушили несколько десятков домов и покалечили несколько сот жителей. Экономические затраты на производство бомбардировок (в частности, постройка цеппелинов), вероятно, превосходили причиненные врагам убытки; погибли сотни отважных воздухоплавателей и летчиков. А для Антанты, при ее сильной воле к победе, эти бомбардировки явились лишь булавочными уколами, которые обуславливали припадки ярости и облегчали враждебным правительствам получение средств для более энергичного ведения войны. Этот спортивный уклон не оправдывается и приводимыми немцами соображениями, что они своими налетами приковывали к неприятельским столицам крупные силы противовоздушной обороны. Проигрыш был явно крупнее возможного выигрыша.
Сторона, дела которой на фронте складываются плохо, отказывается от бомбардировок из опасения нарастить счет, по которому придется платить. Последние три месяца войны по приказу Людендорфа налеты не производились.
В случае значительного обострения борьбы на политическом фронте, надо быть особенно осторожным в применении бомбардировок. Несколько ядовитых бомб с аэроплана могут, заполнив лазарет отравленными, совершенно испортить почву для политической агитации. При каждом применении этого средства воздействия нужна политическая консультация. Значение бомбардировок в сильной степени обуславливается напряжением войны: карательные результаты английских налетов в Ираке, при слабом напряжении борьбы, представляются довольно значительными, а столь же убойные и ядовитые, как английские, бомбы испанских и французских аэропланов, при высоком подъеме марокканцев, оказывались малодействительными.
Военные операции, преследующие экономическую цель, должны быть точно обдуманы; между тем, расчет их представляет иногда экономическую проблему величайшей трудности. Такова была проблема подводной блок