В мировую войну мы встречаемся с формированием на русском фронте чехословацких частей из австрийских пленных; разложение австрийской государственности позволило Антанте пополнить и сербскую армию пленными из южных славянских областей Австрии. Австро-Венгрия, начав с помощью Пилсудского формировать польские легионы, встала с самого начала войны на тот же путь по отношению к царской России; это начинание было не слишком удачно, так как состав легионов Пилсудского был пополнен преимущественно за счет переводов поляков из других австрийских полков, и австрийскими военнообязанными; глубокие противоречия между интересами польской и германской буржуазии и обещанная Россией автономия удержали поляков русского подданства от массового вступления в легионы Пилсудского.
Основным источником моральных сил бойца является сознательное отношение к войне того класса, к которому принадлежит боец, или переработка сознания последнего государством, поскольку последнее справляется с этой задачей. Постоянная армия, с ее традициями, с ее твердым распорядком казармы, представляет могущественное орудие переработки человеческого сознания. Однако, эта переработка требует значительного времени, и может вестись лишь в относительно ограниченном масштабе. Современная война, требующая миллионов мужчин на мобилизацию и пополнение вооруженного фронта, не может опираться только на сознание, искусственно созданное в казарме; только в том случае, если задачи войны понятны и близки широким массам населения, можно рассчитывать, что вооруженные силы в течение долгого времени будут сражаться с большими подъемом и упорством. В противном случае придется наблюдать явления, аналогичные с имевшими место в австрийской пехоте: части последней очень недурно сражались в первых боях, но когда военные действия стерли казарменный грим, когда кадровый состав выбыл и войска разбавились пополнениями, когда начал выявляться на фронте вооруженный народ, то боеспособность австрийской пехоты быстро и сильно упала; последовали массовые сдачи в плен. То же, в несколько меньшем масштабе, мы наблюдали и в старой русской армии.
Несмотря на стихийность этого явления, выдающиеся качества командного состава, твердый порядок в частях, организованность, выступающая во всех мероприятиях, успешный ход военных действий, очевидная целесообразность отдаваемых начальниками распоряжений крайне способствуют повышению авторитетности управления и могут не только сохранить, но и поднять уровень моральных сил войск. Чрезвычайная пестрота качеств командования в старой русской армии обусловливала и чрезвычайное разнообразие в моральном уровне различных полков, наряду с частями, ожидавшими лишь своей очереди сдаться в плен или разбежаться, находились и части, способные к организованной работе в обстановке величайшего тактического напряжения. Разумность в снабжении и распределении, материальная удовлетворенность, заботливость о сохранении человеческих жизней, выдвижение вперед интересов общего блага и неумолимое преследование всяких проявлений личного эгоизма, явное признание ничтожности всех личных отношений в сравнении с нуждами государства — создают и на войне высокую моральную устойчивость. Армия в своем собственном распорядке, и в особенности в самоотверженности своего командного состава, может почерпнуть огромный моральный импульс. Вопрос о командном составе и его пополнении имеет в современных условиях величайшее значение.
Современная военная техника, требуя объединения работы около тех или иных машин дальнего и близкого боя, также является источником сплочения особого порядка; в процессе машинизированного ею труда также накопляется известная моральная сила.
Однако, нельзя развивать эту мысль до своеобразного военного фордизма, выдвигающего вперед организацию и технику и презирающего охватываемых этой организацией и обслуживающих эту технику людей. Война, это, все-таки, не валовая работа по изготовлению автомобилей. Мечта о технике, господствующей и оттесняющей на полях сражений человека, родилась в мозгу буржуазного философа[97] нации, лишенной «дара женщины» — многочисленных рождений, в момент начала революционных потрясении, вызванных мировой войной: «теперь оружие пытается заменить сражающихся; можно предвидеть момент, когда убивающая машина заменит бойца, как каменный уголь заменил раба. На смену современных многочисленных армий в этот день явятся небольшие отряды специалистов, подготовленных к управлению грандиозными разрушительными механизмами». При оценке взаимных отношений техники и человека, следует учесть пережитый нами опыт русско-японской войны 1904—05 г.г., в которой победа досталась не более богатой и не выше развитой в техническом отношении стороне. Стратегическое мышление может только присоединиться к мнению финансиста[98], изучившего русско-японскую войну: «не следует думать, что значение для военного успеха человека и всего, что с ним непосредственно связывается, отпадает вследствие массового роста техники. Такое утверждение представляло бы еще большее заблуждение, чем представление, что экономическая эволюция ремесла в крупное производство заключается только в оттеснении человека машинами. Численность человеческого материала, его физическая работоспособность и выучка, одушевляющий его дух, охватывающие его организация и дисциплина, руководящие им личности — все это такие факторы, которые не могут быть заменены никаким техническим оборудованием, в промышленности — никакой машиной, в ведении войны — никакими линейными кораблями или пушками. Не в исключении этих факторов, а в повышении и умножении их действительности заключается смысл техники».
Не следует видеть причины понижения моральных сил всегда вне деятельности самого вооруженного фронта и приписывать его, например исключительно агитации неприятеля. Ряд нецелесообразных мероприятий Нивеля и очевидная для всех плохая организация апрельского наступления 1917 года вызвали во французской армии падение авторитета командования и революционные вспышки. Последние были приписаны действию пораженческой агитации немецких агентов. Между тем германское командование узнало об этом брожении во французской армии лишь долгое время спустя; Людендорф оправдывает этим то обстоятельство, что он не перешел в мае 1917 года в наступление на французском фронте и не использовал его временную слабость.
Каждое государство может иметь армию поменьше, но лучше снабженную и обученную, или армию побольше, но уступающую первой в качестве. Средства, ассигнованные государством, могут, при существовании воинской повинности, быть растворены в большей или меньшей массе. Немногие государства (Франция) используют все свое боеспособное население; перед остальными встает вопрос о количестве и качестве.
Едва ли верно, что не бывает ни слишком много войск, ни слишком хороших войск. Отборная дружина не может быть достаточно многочисленна. Карл XII, вторгшийся в Россию, утонул в океане русской земли. Его малочисленная отборная армия утратила свои сообщения и погибла под Полтавой из-за невозможности сопротивляться числу. С другой стороны, Наполеон, организовавший в 1812 г. вторжение в Россию полумиллионной армии, погрешил в другую сторону. Многие элементы этой громады были совершенно ненадежны; 10% полков были сплошь укомплектованы дезертирами и штрафованными; Наполеоном руководило безграничное презрение к человеческой морали — из всякого человека, полагал он, можно сделать храбреца. И эти полчища совершенно не отвечали очень слабым средствам Литвы, Белоруссии, района большой Смоленской дороги. Да и противник — русская армия — насчитывал только 150 тысяч и не требовал сосредоточения таких огромных сил, снабжение коих, на удалении в 800 километров, являлось совершенно неразрешимой задачей. Вдвое меньшая наполеоновская армия, используя те же местные средства, испытала бы несравненно меньшие лишения. Но другую половину следовало бы не отбрасывать вовсе, а организовать в виде второлинейных и запасных частей, для оккупации территории в тылу и питания пополнениями перволинейных войск. Человеческий материал был бы использован несравненно экономнее.
У Наполеона в 1812 году чувствовался именно недостаток пополнений и тыловых частей. Необходимость занимать при оккупации большие пространства требует соответственного количества. Через три с половиной месяца войны, когда Наполеон достиг Москвы, он отошел от Немана у Ковно на 800 километров, оккупировал 235 тысяч кв. километров территории, общая численность его войск уменьшилась до 213 тысяч, и на кв. километр оккупированной территории приходилось по 0,9 солдата. Мольтке в 1870 году начал операции с меньшими, чем у Наполеона силами — 450 тысяч, но, несмотря на жестокие бои, через три с половиной месяца, когда немцы достигли берегов Луары, его армия уменьшилась, благодаря хорошей системе укомплектования, только до 425 тысяч; он углубился во Францию только на 235 километров, оккупировал территорию в 72 тысячи кв. километров, и на кв. километр имел по 6 немецких солдат — почти в 7 раз больше, чем Наполеон в 1812 г., и в 12 раз больше, чем Тухачевский на Висле в 1920 году (продвижение 550 километров, оккупированная территория 190 тыс. кв. километров и наличность на оккупированной территории не свыше 95 тыс. красноармейцев) [99]. Этим объясняется прочность положения Мольтке в 1870 г. под Парижем и неустойчивость Наполеона.
Действительность ставит ответ на поставленный вопрос в тесные рамки: нельзя жертвовать значительно ни качеством, ни количеством. Действия большого государства против Москвы или Варшавы требуют углубления в неприятельскую страну на 550—750 километров, занятия территории в 200—300 тысяч кв. километров. Это — задача, посильная армии, приближающейся больше к миллиону, чем к полумиллиону