Девять раз в течение одного года германцы переносили центр тяжести своего оперативного развертывания на различные участки обширной дуги Мемель—Калиш—Ченстохов—Карпатский хребет. Очевидно, ни одно из этих развертываний не являлось достаточным для достижения конечной цели германских вооруженных сил на русском фронте. Отдельных частных целей, лежавших на пути к конечной, приходилось достигать последовательно, путем отдельных операций, требовавших каждая самостоятельного развертывания и не являвшихся поэтому непосредственным, геометрическим продолжением в пространстве одна другой.
Сокрушение характеризуется признанием достаточности одного оперативного исходного положения для достижения конечной цели. Операции сокрушения, являясь непрерывными в пространстве, почти сливаются в своем стремлении к конечной цели. Сообщения защищаются совершенно реальной угрозой уничтожения каждого неприятельского отряда, который оказался бы позади наших флангов. Цели, преследуемые неприятелем, подчиняются целям стороны, наносящей сокрушительный удар. Логика и последовательность совершенно ясны.
Но и перечисленные нами девять различных оперативных развертываний германцев на русском фронте, происшедшие в первом году мировой войны, не представляют произвольного хаотического нагромождения. Несмотря на то, что они лежат в плоскости мышления измора[166], они находятся в известной внутренней связи между собой. Эта внутренняя связь уясняется в полной мере лишь при сопоставлении целей, которые преследовались в течение первого года операциями против русских. Последовательность операции имеет место и при преследовании ограниченных целей измора. Рассматривая стратегию под углом зрения определения ее, как учения о сообщениях, мы уже указали, как углубление в изучение сообщений наших и неприятельских армии переводит нас на твердую почву реальности и позволяет упорядочить, внести ясность и последовательность в преследование различных целей.
Чем более углубленно мы будем рассматривать обстановку в целом, даже в условиях измора, тем больше будет стесняться перед нами безграничное поле фантазии; наш выбор от многих возможных целей, возможных для операций, в конце нашего анализа сузится до одной единственной, представляющей для нас необходимость; наша мысль раскроет предпосылки для последующей операции, которых надо достичь посредством первой, и которые являются ее целью. Перед истинным стратегом не раскрывается равномерно бегущая линия фронта, дающая полный произвол в выборе участка, на котором можно вести очередную операцию: его конечная цель — опрокинуть всю постройку неприятельского вооруженного фронта — вынуждает его установить последовательность в своих действиях и в каждый данный момент вести подкоп под какой-то один устой этого вооруженного фронта. Сюда сосредоточиваются все его мысли, и в даваемом для этой работы импульсе сказывается вся его личность.
При установлении последовательности в операциях, в выборе очередной цели операции и определении ее размаха стратегия в настоящее время не может руководиться простым соотношением наших и неприятельских сил на вооруженном фронте; необходимо иметь в виду перспективу изменения этих соотношений, учет возможностей пополнения и снабжения, новых эшелонов мобилизации, перебросок с других фронтов. Раньше стратегия исходила лишь из цифр первой мобилизации и времени, потребного для сосредоточения; теперь необходимо иметь в виду вероятную кривую дальнейшего роста вооруженных сил у нас и у неприятеля, связанную с возможностями экономический мобилизации или поддержки извне.
Действия на русском вооруженном фронте в первый год войны должны были ориентироваться прежде всего на то обстоятельство, что мы обгоняли австро-германцев в стратегическом развертывании наших сил.
Мы провидим различие между оперативным развертыванием — занятием исходного положения имеющимися в наличии силами — и стратегическим развертыванием, являющимся достижением кульминационного пункта мощи вооруженного фронта. Оперативное развертывание требует немногих дней, а стратегическое — месяцев.
Франция в начале мировой войны связывала 80% вооруженных сил Германии. Нам были известны надежды Шлиффена и Мольтке младшего, что на 40-й день можно будет начать переброску корпусов, разгромивших Францию, на русский фронт. Этим ошибочным расчетам германского генерального штаба мы придавали слишком крупное значение. Неудачное для французов начало войны, казалось, их подтверждало. Для России представлялось крайне желательным встретить к сороковому дню натиск перебрасываемых Германией сил в удобном оборонительном положении, овладев течением Сана и Вислы от Перемышля до Данцига. Отсюда рождалась необходимость форсировать вторжение в Восточную Пруссию и Галицию. Галицийскую операцию, в действительности, нам удалось успешно закончить на 43-й день нашей мобилизации, но занятие правого берега Вислы в пределах Пруссии совершенно не удалось.
Зато значительная переброска германских сил из Франции на наш фронт имела место лишь на 120-й день мобилизации (кавалерия и 5 корпусов, в конце ноября 1914 г.). Ивангород-Варшавскую операцию немцам пришлось вести без существенного притока сил извне, и в недобрый для них час прибытия второго русского эшелона — сибирских корпусов. Потери первых трех недель операции почти уравновешивались — русские 500 тысяч, австрийцы 350 тысяч, германцы 50 тысяч. Наш второй эшелон — азиатские корпуса — оказался на фронте скорее, чем второй эшелон германский — вновь формировавшиеся корпуса. Это определяло неуместность Ивангород-Варшавской операции немцев и ее финальную неудачу.
Массовую переброску германских корпусов с запада на русский фронт, с которой считалось командование обеих сторон, отчасти заменили дальнейшие эшелоны германской мобилизации, продолжавшейся до 1917 года включительно. Больно ударил нас в феврале 1915 года третий эшелон германской мобилизации (Августовский лес). Расточительность русского командования и превосходство организации германской промышленности скоро начали сказываться. Наша активность не считалась с тем, что кульминационный пункт нашего численного и технического превосходства остался позади, и что кривая неприятельских сил на русском фронте быстро росла. Обязанностью стратегии 1914 года было предвидеть 1915 год; если бы мы поставили точку после Ивангород-Варшавской операции или ограничились направлением усилий на занятие Восточной Пруссии, к весне 1916 года мы имели бы 20 лишних дивизий, всю армию в порядке и кое-какие материальные запасы.
В конце первого месяца войны 90 русских пехотных дивизий стояли против 70 австро-германских, при чем в числе последних имелись только 13 первоклассных германских дивизий. Летом 1915 г. 130 русских дивизий, в большом некомплекте, с пустыми складами, стояли против 135 австро-германских, при чем на нашем фронте находилось значительное количество лучших германских пехотных дивизий и вся германская кавалерия, и против нашего фронта работали все германские запасные части, выславшие за летнюю кампанию пополнения, достигавшие 150% штатного состава германских дивизий.
Операции на фронте ведут к двухстороннему расходу сил. Главнокомандующий северянами, генерал Грант, в войне за нераздельность Соединенных Штатов, после одного из своих не слишком успешных наступлений, заметил, что если северяне потеряли 15 тысяч, а южане только 5 тысяч, то успех на стороне северян, так как они могут пополнить свою убыль, а южане нет. Действительно, мы не можем оценить целесообразность затраты сил, если не будем объективно учитывать возможности притока их у нас и у неприятеля. Расходы должны сообразоваться с доходами. Как промотавшийся помещик жалуется на управляющего, утаившего его доходы, так и русская стратегия свою близорукость и мотовство пыталась оправдать жалобами на то, что тыл ее недостаточно поддерживает; союз русской ставки с могущественными буржуазными группами, заинтересованными в военных заказах и добивавшихся капитуляции государства перед их жадностью, имел даже крупный успех...
Такие сдвиги в отношении сил, какие вызвало отпадение России или вступление в войну Америки, существенно должны были повлиять на линию стратегического поведения. Очевидно, что Франции надо было стремиться покончить с Германией до того момента, когда революция обессилит русский фронт (наступление Никеля), а если это было невозможно, то надо было продержаться 14 месяцев, пока не будут закончены вооружения Америки (план Петена и Фоша). Германии следовало не терять это время на борьбу с русской революцией, а возможно раньше, в начале лета 1917 года, начать ломку французского фронта. В этом случае Людендорф допустил крупнейшую ошибку.
В условиях гражданской войны, когда сама военная организация создается не до, а в течение военных действий, мы видим постепенное возрастание кривой стратегического напряжения. Но аналогичные явления теперь наблюдаются и в войнах, подготовке коих уделено было много лет напряженной работы, и мы не можем по одному этому обстоятельству подводить стратегию гражданской войны под особую рубрику.
Только отдавая себе правильный отчет в изломах кривой развития сил обеих сторон, в моментах, когда каждая из них идет вверх и достигает кульминационной точки, стратег может достаточно обоснованно избирать наступательный или оборонительный образ действий, дозировать энергию фронтов, выдвигать цели операций, промежуточные по отношению к конечной военной цели.
Вопросы ведения боя представляют содержание тактического искусства, но не к последнему, а к оперативному искусству относятся вопросы о моменте вступления в бой и выхода из боя. Вопросы ведения операции относятся к оперативному искусству, но определение начального момента и заключительной точки операции являются решениями стратегического порядка. Точно так же вопросы о моменте вступления в войну или выхода из нее — дело не стратегии, а политики.