Мы остановились на нескольких важнейших вопросах стратегической логики. Стратег, опознавший требования эволюции военного дела, понимающий средства, необходимые в данный момент, отдавший себе отчет в силах и возможностях обеих сторон и в характере будущей войны, останавливается на определенном пути решения стратегических вопросов, долженствующем его привести к конечной цели действий вооруженного фронта[177]; намечает ряд промежуточных целей и последовательность их достижения; регулирует стратегическое напряжение и в каждый момент стремится если не подчинить, то связать интересы настоящей минуты с интересами стратегического «завтра», будущего. В своих решениях он не является независимым, а должен согласовать решение задач войны на вооруженном фронте с ходом событии на политическом и экономическом фронтах борьбы. Каждый из вопросов, которые предстоит решать стратегу, чрезвычайно прост, но правильный ответ на него требует огромной глубины понимания обстановки борьбы в целом; теория может лишь подчеркнуть разнообразие возможных решений в зависимости от различных предпосылок. Но стратег не может ограничиваться правильным ответом на каждый вопрос в отдельности. Верным решение одного стратегического вопроса явится только в том случае, если оно гармонирует с решениями других стратегических вопросов. Мы выдвигали на первый план гармонию в подготовке государства к войне; не меньшее место она занимает и в руководстве войной, только признаки согласования здесь являются неизмеримо более тонкими. Это согласование, это достижение гармонии[178] является существом стратегии и заставляет нас отнести практическую работу по стратегии безусловно к сфере искусства.
С точки зрения стратегического руководства вооруженным фронтом, понимаемого, как группировка операции для достижения конечной военной цели, важнейшей задачей искусства является избрание такой линии стратегического поведения, которая и представляет гармонию требуемого согласования; в этой линии должен лежать ключ к толкованию требований непрерывно меняющейся обстановки; она не может дать предвидение заранее фактического хода событий на вооруженной фронте, но в каждый данный момент она должна позволить нам реагировать на военные события в соответствии с той логикой, которой в данной войне все должно подчиняться для достижения победы.
Мы особенно подчеркиваем невозможность предвидеть фактический ход событий войны, потому что в массах гениальность всегда расценивается как точное предвидение вперед. Чем гениальнее вождь, тем более он рассматривается массой как пророк. Эти представления очень распространены и поддерживаются порой невежественными критиками. По существу своему, они требуют от полководца предвзятости, разгадки будущего, проникновения за пределы мыслительных способностей человека. Эти заблуждения иногда склонен был поддерживать Наполеон и все те, которые позируют на гения. Реальное бытие не поощряет ни пророчеств, ни предвзятости. В стратегии пророчество может быть только шарлатанством; и гений не в силах предусмотреть, как фактически развернется война. Но он должен составить себе перспективу, в которой он и будет оценивать явления войны. Полководец нуждается в своей рабочей гипотезе. Конечно, не каждый полководец даст себе труд и имеет возможность проникнуть мыслью в характер будущей войны. Стратегическая посредственность, быть может, предпочтет исходить из шаблонов и рецептов. Действительность жестоко разочарует такого горе-полководца; теория стратегического искусства иметь его в виду не может.
Наши утверждения, быть может, покажутся абстрактными, висящими в безвоздушном пространстве, так как исследователи войн часто далеки от того, чтобы на протяжении своих многотомных трудов уделить хотя бы несколько страниц характеристике стратегической линии поведения обеих сторон в данной войне. Но стратегическая линия поведения, это — реальность, и даже не мудрый, но сколько-нибудь последовательный и честный стратег имеет свою линию поведения, свой подход к оценке обстановки. Современная же военная история, пытающаяся исходить из одной абсолютной, единственно верной линии стратегического поведения, неспособна сколько-нибудь уяснить смысл и связь в нагромождении военных событий, которое она рассматривает, как некий хаос. Грубым самозванством, жестокой подделкой, «американским золотом» звучат заглавия «стратегических очерков» той или иной кампании. Военная история представляет пока лишь оперативный протокол.
Линия политического поведения — общепринятое понятие. Всем понятно, что военный коммунизм или новая экономическая политика имеют каждый свою особую логику согласования. Найти эту логическую линию, отвечающую в данный момент условиям экономического базиса, — величайшая задача политического искусства. В стратегии также каждый вооруженный фронт имеет свою базу, — и действия на вооруженном фронте являются только производными от баз обеих сторон. В глубоком анализе этих баз и лежит разгадка избрания надлежащей линии стратегического поведения. Стратегия является частью политики, известным ее ракурсом и строится на той же базе. Отсюда, в конечном счете, и подчинение стратегии политике. Стратегическая линия поведения должна являться проекцией на вооруженный фронт общей политической линии поведения.
Весь наш труд, в сущности, посвящен вопросам, связанным со стратегической линией поведения. Мы стремились теоретически очертить ее с разных сторон. Более конкретный характер нашему изложению мы могли бы придать только в форме стратегического анализа какой-либо кампании.
УПРАВЛЕНИЕ
1.СТРАТЕГИЧЕСКОЕ РУКОВОДСТВО
В течение истекшего столетия в организации военного управления господствовала прусская схема, согласно которой на высшие командные посты в армии назначались лица, окруженные в юнкерско-феодальном классе большим почетом; по преимуществу, это были члены царствовавших в Германии династий, иногда довольно молодые, а частью это были генералы с огромным служебным старшинством. Эти лица пользовались крупным социальным весом, но удельный вес их, как специалистов в стратегическом или оперативном искусстве, был ничтожен. По существу, эти прусские командующие лишь шапронировали (прикрывали) своих начальников штабов, на которых ложилась вся ответственная работа.
Гинденбург в течение четырех с половиной лет мировой войны соглашался со всеми докладами Людендорфа и не ввел в предлагавшиеся Людендорфом планы ни одной поправки.
Преимущества германской системы заключались в том, что, сохраняя видимость феодального местничества, она допускала возложение ответственной работы на талантливых специалистов, не считаясь ни с их возрастом, ни со служебным положением. Армии вверялись молодому генералу или даже полковнику, который официально значился, лишь как «шеф» (начальник штаба), и который имел при себе приличного представителя идеи феодального старшинства. Разумеется, выгоды этой системы отпадают в армии, окончательно освободившейся от феодальных предрассудков и с удовольствием приемлющей командование молодых вождей, вне всякой линии старшинства.
Отсюда, однако, еще не следует, что генеральный штаб является пережитком феодализма. С упразднением местничества, отношения между командующим и начальником штаба становятся более нормальными. Но командующий в современных условиях войны должен опираться на целый коллектив отборных помощников, хорошо понимающих друг друга, сплоченных, годных на всякую ответственную работу, заслуживающих полного доверия.
Такой коллектив требуется уже для упорядочения гигантской работы по подготовке к войне. Согласовать, гармонизировать подготовку, столь емкую, столь разнообразную, направляющуюся по стольким отдельным линиям, может только генеральный штаб, собрание лиц, выковавших и проверивших свои военные взгляды в одних и тех же условиях, под одним и тем же руководством, отобранных тщательнейшим образом, связавших себя круговой ответственностью, дружными выступлениями достигающих переломов в военном строительстве. В военном деле требуются разнообразные специалисты; специальностью генерального штаба должны быть сложение в одно целое отдельных усилий, устранение трений, достижение высшей ступени организованности. Война требует этой гармонизирующей специальности; на часовой фабрике существуют особые мастера, наивысшей квалификации, которые не производят, а только собирают в одно работающее целое отдельные колесики и пружины часового механизма; война имеет еще более сложный механизм, и еще большее искусство надо проявлять при его сборке. Современные формы операции, в которую развилось сражение, не позволяют руководить ею одному человеку; чтобы можно было применять современные оперативные формы, нужны десятки и сотни доверенных агентов, каждый из которых был бы не бюрократом, а сознательным представителем высшего военного управления. Никакое количество телеграфных проводов не обеспечит связи при отсутствии генерального штаба: в телеграммы будет вкладываться одно понимание пишущим, а другое — читающим.
Вооруженная борьба как она понимается в настоящее время, требует генерального штаба; последний не является организационным капризом и, конечно, будет возникать во всякой армии; декрет не властен отменить его, но он может упорядочить его, дать генеральному штабу наиболее разумный организационный облик. И этот облик должен отвечать всем особенностям армии.
Мы далеки от того, чтобы, отстаивая необходимость генерального штаба, становиться на точку зрения его непогрешимости. Грехов у всякого генерального штаба, в том числе и русского, было много, но с ними надо бороться, а для этого, прежде всего, необходимо юридически его признать.
Драгомиров, бывший в 1866 г. военным агентом при прусской армии, идеализировал в лице австрийского генерального штаба общие штабные отрицательные черты, пороки и указал на важнейшие опасности