Во имя сохранения захваченной инициативы крупнейшие военные деятели совершали тяжелые ошибки. Мольтке младший, чтобы не упускать из рук захваченную инициативу, не остановил германских армий к началу сентября 1914 г. на р. Эн, как это ни представлялось желательным по многим соображениям, и бросил их на реку Марну в оперативных условиях, оценивавшихся уже тогда как очень плохие. Людендорф, после первых двух полууспешных наступлений начала 1918 г., не остановился и не перешел к обороне, а затеял в июле 1918 г. «вторую Марну» — при очень скверных стратегических и оперативных условиях, опять-таки чтобы «сохранить захваченную инициативу». Однако, ни первая, ни вторая Марна не помогли удержать ее за собой; напротив, погоня германского командования за сохранением инициативы привела к тому, что французы в обоих случаях получили все преимущества второй руки и смогли проявить свою активность в максимально выгодных условиях. Мираж сокрушения противника искажает всю перспективу, заставляет забывать о совершенно реальных невыгодах и лезть в петлю, лишь бы сохранить за собой почин.
Не всякое продвижение вперед является, в сущности, стратегическим наступлением. Вилизен и фон дер Гольц признают стратегическим наступлением только такое, которое грозило бы захватом неприятельских сообщений (обход или глубочайший прорыв). 28 сентября 1914 г. 9-я германская армия перешла в наступление севернее Вислы, из верхней Силезии, для нанесении удара в охват правого фланга вторгнувшихся в Галицию русских армий. Однако, уже 4-го октября у Людендорфа составилось впечатление, что русские на средней Висле изготовляются встретить его охват превосходными силами, которые перейдут в наступление на всем фронте от Варшавы до устья Сана. Движение 9-й германской армии вперед продолжались еще более спешно и на более широком фронте, однако, целью этого движения было уже не нанесение русским удара, а занятие вдоль Вислы удобного оборонительного расположения.
Такой захват географического рубежа, удобного для обороны, вполне можно расценивать как оперативное наступление. Но, с точки зрения стратегии, Людендорф, продолжая движение вперед к Висле, уже перешел к обороне, так как от преследования позитивной цели — нанесения удара правому крылу русских, он перешел к негативной цели — удержанию последнего на период времени развития австрийского наступления на р. Сан.
Наступление во что бы то ни стало, как априорно избираемый способ действия, приводит к тому, что наши силы расплываются там, где это допускает неприятель, активность вырождается в бессилие, в наступательную фразу, в очень сомнительное залегание фронта где-то впереди и возвращение в «исходное положение».
Характер тактических действий определяется условиями, складывающимися в бою. Уставы и инструкции во время боя являются законом лишь постольку, поскольку они отвечают требованиям боя. Однако, было бы ошибочно делать вывод отсюда, что высшее командование в течение войны может, сложа руки, предоставить тактическим действиям стихийно развиваться.
Высшее командование, прежде всего, должно отчетливо сознавать особенности тактических действий неприятельских и наших войск, их сильные и слабые стороны; это необходимо, чтобы разбираться в результатах боевых столкновений, уяснить себе намерения и логику неприятеля, понимать технику оперативного искусства; одна из основных задач управления на вооруженном фронте — постановка наших войск в более выгодной тактическое положение — без этого не будет достигнута. Например, в русско-турецкую войну 1877 года сильной стороной турок являлось быстрое возведение укрепленных позиций и упорная их оборона, а слабой стороной — неспособность ни к маневрированию, ни к наступлению, выходящему за рамки частной контр-атаки. Отсюда для стратегии следовало заключать разумеется, не о необходимости лобовых атак на плевненские укрепления Осман-паши, а о смелом маневре на его сообщения, который бы вынудил турецкого генерала выйти на чистое поле, наступать и маневрировать.
Но высшее командование не может становиться и на точку зрения рабского подчинения той тактической действительности, которая складывается на поле сражения. Подготовка и воспитание войск и их начальников, различные нормы снабжения войск техникой, различные нововведения и изобретения составляют также существенную часть боевой действительности. Будучи ориентированным в том, что происходит на поле боя, в тактической эволюции, можно пытаться влиять на нее. В тылу формируются и обучаются новые дивизии, работает целая сеть военных школ — и для подготовки молодых командиров и для повышения технической квалификации работников, несущих уже службу на фронте. Ежемесячно фронт обновляется на 5—20% свежими пополнениями. Материальная часть на фронте сгорает так же быстро, как и люди. Этот поток освежения, усиления, перевооружения, переобучения нуждается в руководстве. Опыт искуснейших тактических начальников должен быть подвергнут оценке и распространен на все вооруженные силы. Верные и ценные выводы — удел немногих умов, но использовать их может вся масса. Эти тактические выводы представляют только часть искусства ведения военных действий, и потому должны согласоваться с требованиями стратегии и оперативного искусства. В русской армии такая тактическая работа в мировую войну самостоятельно не проделывалась; мы пользовались переделками и прямыми переводами французского тактического опыта, исходившего из совершенно отличной оперативной обстановки; эти чуждые переводы скорее путали войска, чем помогали им.
Определенные требования стратегии — необходимость подготовки к маневренной войне или к обороне в позиционной войне, или к прорыву, или к десанту, необходимость жесткой обороны на известных участках без уступки неприятелю территории, или необходимость экономить живую силу, вести затяжные бои, в особенности на растянутых фронтах и т. д., — являются директивами, из которых должна исходить тактическая подготовка и регулирующие ее инструкции. В мирное время обстановка бывает не столь ясна; однако, французская тактика явно исходит из очень определенных и, по-видимому, весьма мало применимых к русским условиям оперативных воззрений. В военное время тактика вовсе должна отказаться от энциклопедичности и разучивать только приемы, требуемые стратегией. Судить о последних может лишь высшее командование.
Но, как ни важны тактические требования, предъявляемые к высшему командованию, мы предостерегаем от увлечения тактическими специалистами на высоких постах, так как основная деятельность высшего командования имеет совершенно отличный характер.
Внезапность, главный козырь наступления, является, по Клаузевицу, орлом, у которого два крыла — скрытность и быстрота. Оперативное искусство и соответственная подготовка должны обеспечить быстроту развития операции; но ни тщательнейшая оперативная маскировка, ни крайнее напряжение усилий войск не принесут никаких плодов, если неприятель проникнул в тайну наших намерений.
Легче всего проникать в важнейшие стратегические тайны тех государств, где не делается различия между действительно секретными данными и такими секретами, какие, по своей природе, являются общим достоянием (например, двухверстными топографическими картами, данными бытового или тактического характера). В Австрии перед мировой войной все почиталось секретом, и все военные секреты продавались от трех рублей и немногим дороже. Австрийский генерал Краус (начальник военной академии, в мировую войну начальник штаба фронта) сообщает, что в 1909 году, в момент кризиса австро-сербских отношений, он узнал о стратегическом развертывании, намеченном против Сербии, из разговоров офицеров в уличной венской кофейне. В течение войны даже на оперативных приказах и донесениях не проставлялось, в целях тайны, название селения, откуда оно посылались, а писалось «место стоянки». Не легко теперь разбираться в австрийском архиве войны! Крупные штабы обозначались условным именем: псевдоним штаба балканского фронта был «узел-принц»; к чему мог служить такой секрет, расписанный на всех домах населенного сербами города Валиево, и сколько минут он мог остаться неразгаданным? Во избежание привлечения внимания воспрещался приезд в ставку командующему и его начальнику штаба для выяснения важных недоразумений, хотя бы ему была поручена подготовка к ответственной задаче. Все эти плодило крупные трения. В то же время, тайно подготавливая весенний удар 1916 года из Тироля, австрийцы переименовали находившийся в Тироле на правах штаба отдельного корпуса «штаб территориальной обороны» в штаб 11-й армии. А так как этот штаб находился в переписке со многими государственными учреждениями Австро-Венгрии, то сразу же к подготавливающейся операции было привлечено общее внимание[190].
Применение условных наименований — «работы Альбериха» и «позиции Зигфрида», «Михайловской атаки», как то делали германские штабы в период подготовки операции, приносит, несомненно, пользу. Однако, эти слова должны выбираться из числа совершенно не употребляющихся в обычном военном языке (лучше всего брать их из имен греческих философии или былинного эпоса), дабы не вызывать недоразумения. Ни в коем случае нельзя допускать шифровку в оперативной переписке наших намерений так называемым на чиновничьем жаргоне «двойным хлюстом», что может только вызвать трения; такова была, например, директива Юго-Западному фронту от 23 июля 1920 года, в которой указывалось конной армии, — обеспечив себя со стороны Львова, сосредоточить свои конные массы на узком фронте и действовать таковыми в определенно выбранном направлении, не распыляя их и не ослабляя тем силу удар. По объяснению Б. Шапошникова[191], слова «в определенно выбранном направлении» означали «в направлении на Люблин», что командованию фронтом было известно и что являлось шифровкой намерений нашей ставки. Как известно, конная армия на Люблин вовремя не пошла; если приказ направляться ей туда не получил бы столь хитро затушеванного вида, а был бы вовремя отдан черным по белому, он, вероятно, возымел бы несколько большее действие.