Конечно, сосредоточение распоряжения материальными средствами, которые даются тылом, необходимо высшему командованию не только для того, чтобы подчеркнуть зависимость фронтов от себя. Высшее командование должно стоять на той точке зрения, что военные действия на фронте являются лишь производной от состояния двух баз, на которые опираются вооруженные силы обеих сторон, и что, следовательно, руководство военными действиями, прежде всего, должно основываться на полной компетенции в распоряжении средствами, даваемыми базой, без чего невозможно представительство ее интересов.
Изменение границ между фронтами и армиями мы относим также к мерам фактического воздействия. Действительно, иногда в период боевых действий является почти невозможным отнять войска у одних инстанций с целью перегруппировки для поддержки соседней инстанции. Но этой цели можно добиться, сжав участок соседа и возложив на фронт или армию, имеющую скрытые источники сил, ответственность за более широкий участок. К этому методу слабое управление русской ставки часто оказывалось вынужденным прибегать. В октябре 1914 года ставка не могла получить от фронтов резерва для защиты Варшавы и нанесения здесь удара немцам; но, передавая Варшаву поочередно на ответственность то одного, то другого фронтов, ставка вынудила их выдвинуть на Варшавское направление все свободные силы, коими они могли располагать. К невыгодам этого метода надо отнести резкое каждый раз изменение установленной сети связи, разрушение наладившихся оперативных отношений, а также весьма резкое изменение нагрузки и направления работы тыла. Это — средство управления бедного волей и резервами командования; оно сказывается в понижении полезной работы всего войскового аппарата, и не должно без особой нужды применяться.
Наконец, необходим контроль. Отделенный командир, отдавая приказ, обязан проконтролировать его исполнение; наблюдение за исполнением конкретизирует приказ, дает ему действительную силу. Хотя посты высшего управления занимаются самыми ответственными, заслуженными работниками, но и здесь распоряжение не должно получать отвлеченный характер слова, брошенного на ветер; надо наблюсти, чтобы распоряжение дошло до назначения, было понято и исполнено. Замена директивы приказом, указывающим, что должно быть выполнено в течение одного-двух ближайших дней, является одной и притом стеснительной формой контроля. Истребование копии всех важнейших оперативных распоряжений подчиненных инстанций является нормальным видом стратегического контроля. Любопытные данные часто дают неприятельские официальные сообщения о войне; они непременно упоминают о захватах неприятельской стороной пленных, пушек, трофеев, тогда как наши донесения часто стремятся замолчать неприятные происшествия. Производство дознаний и расследований терпимо лишь в исключительных случаях (дознание генерала Пантелеева по Самсоновской катастрофе), так как вторжение формальной точки зрения юстиции в стратегические и оперативные вопросы понижает ту любовь к ответственности, которая является чрезвычайно ценной у всех деятелей на вооруженной фронте. Формы контроля не должны нарушать атмосферы доверия, которая необходима для успешной стратегической работы.
Деление сухопутных вооруженных сил, действующих на одном театре, на частные армии, встречавшееся ранее лишь при коалиционных войнах, было успешно применено Мольтке в 1866 г., и с тех пор сделалось общераспространенным. При стратегическом развертывании 1914 года, в русских войсках появилась еще новая инстанция оперативного руководства — фронт. Отсутствие такой инстанции при вторжении германских армий во Францию сказалось в значительных трудностях управления. В течение мировой войны управление фронта, как организационная инстанция, получило широкое распространение. Мы ее встречаем также на всем протяжении гражданской войны.
Реальное бытие фронта в течение шести лет (1914—1920) вызывает некоторые сомнения; его кратковременная история не блещет организационными достижениями. В России первый год маневренной войны прошел в беспрерывных трениях между двумя фронтами; в позиционный период войны мы имели три фронта; сколько-нибудь согласовать их действия не удалось. Людендорф также жалуется на трудности управления, которые ему создавало во Франции в 1917— 1918 г.г. это организационное новшество. В гражданскую войну фронты являлись, несомненно, уместными, пока каждый объединял все действия на отдельном театре войны, против отдельного противника (Северный, Восточный, Южный фронты). Но когда пришлось согласовать действия двух фронтов против одного противника (против поляков), то эта задача не удалась[201]. Каждый фронт имел слишком большой вес и инерцию, которые высшему командованию преодолеть не удалось; увязать их действия к одной оперативной цели представило столь трудную задачу, перед которой пришлось отступить, сделав попытку передать в последнюю минуту в состав Западного фронта, обремененного своими пятью армиями (считая в том числе Мозырскую группу), еще и две армии Юго-Западного фронта, действовавшие против поляков. А между тем, в гражданской войне в Красной армии не было корпусной инстанции — лишней ступени оперативного управления.
Каждая лишняя инстанция представляет безусловное зло. Нарождение фронтовой инстанции объясняется невозможностью, при значительном числе армий, организовать для каждой самостоятельный глубокий тыл. Там, где нет увеличения численности армий свыше миллиона бойцов, и где имеется только один противник, достаточно иметь один фронт. Его штаб будет в сущности оперативным управлением всех действующих сил, подчиненным главнокомандующему, остающемуся в столице и выполняющему в то же время функции военного министра. Если, кроме главного противника, имеются и второстепенные, — выгоднее создавать против них отдельные армии, обходясь без фронтовой инстанции.
Клаузевиц замечает, что минимум организационных единиц, подчиненных каждой инстанции, должен быть — три, и что при двух подчиненных инстанциях тактическое и оперативное руководство осложняется до крайности. Это в полной мере испытала русская ставка в 1914 году. Деление на два фронта недопустимо, так как представляет тягчайшее покушение на авторитет высшего командования. Если представляется настоятельная необходимость в делении на фронты, то необходимо нарубить их, по крайней мере, три; две половинки, естественно, разваливаются, Вена и Берлин, Львов и Варшава, как цели фронтов, слишком обособляются. Наступление германцев весной 1915 г. против русских было начато группой Макензена (11-я германская и 4-я австрийская армии) и фронтом Гинденбурга—Людендорфа (8-я, 9-я, 10-я и Неманская армия, группа Гальвица — потом 12-я армия). Группа Войерша и Южная армия были подчинены австро-венгерскому командованию. Таким образом, Фалькенгайн сносился с австрийским командованием и имел две подчиненные инстанции — Макензена и Гинденбурга—Людендорфа; последняя включала 5 армий; в этих условиях управлению приходилось выдерживать такую же отчаянную дискуссию, как и управлению двумя фронтами русской ставки; популярность Гинденбурга и ореол достигнутых им успехов позволяли Людендорфу проявлять максимум упорства. В результате Фалькенгайну, чтобы создать более сносные условия, пришлось образовать третий фронт, отняв у Людендорфа 9-ю армию, находившуюся на левом берегу Вислы против Варшавы, и соединив ее с группой Войерша. Чтобы быть удобоуправляемой, часть должна находиться в известной пропорции к целому. Иначе целое будет получать слишком сильные толчки. Нужно было умалить оперативную компетенцию Людендорфа, чтобы диктовать ему свою волю. Характер мероприятия Фалькенгайна ясно обрисовывается из того, что новый фронт, Леопольда Баварского, в отношении снабжения остался на попечении Людендорфа[202].
Чтобы облегчить фронты и сделать их более удобоуправляемыми сверху, важно не слишком расширять их тыловую границу; надо избегать образования сатрапий. Оккупированное немцами генерал-губернаторство Варшавское было изъято из ведения фронта; Людендорф был лишен королевства Польского и должен был удовлетвориться великим княжеством Литовским, как говорили немцы на нашем фронте.
Всякий недостаток организации увеличивает трения при ведении военных действий, т.е. количество усилий непроизводительно затрачиваемых войсками и командованием на преодоление внутренних шероховатостей. Чтобы уменьшить эти непроизводительные издержки, управление обязано в первую очередь изучить подчиненных начальников, их взгляды на военное искусство, их темперамент, подчиненные войска и их навыки. Донесение, гласящее о трудном положении, должно пониматься совершенно различно, смотря по тому, подписано ли оно человеком, которого в армии характеризуют, как «заведующего паникой», или стойким и преданным общим интересам борцом, или опытным, храбрым, но запасливым начальником, захватывающим в свои угол зрения только местные интересы и эгоистически стремящимся вырвать в свое распоряжение часть общего резерва. И каждому из этих начальников нужно приказывать особым языком. Личность в управлении сказывается в том, что каждое слово получает свой коэффициент. Когда управление устоится и действующие лица ознакомятся друг с другом, задачи его разрешаются более гладко, многие шероховатости вовсе отпадают. Наоборот, смена командования вызывает новый болезненный период приспособления. В настоящее время высших военных начальников убивают не пули, как в XVII веке, a поражения, заставляющие их сменять, и эту смену неприятельского командования может ставить себе в заслугу каждый начальник, добившийся ее своими успехами. Это трофей победы.
В начале войны трения особенно велики: войска оказываются в непривычной для них походной обстановке, начальники не вошли еще в свою роль, только что собранные высшие штабы еще не наладили разделение труда, тыловые управления только начинают осматриваться; весь войсковой аппарат работает со скрипом, затрачивая большую часть сил внутри себя, на доделку и обточку шероховатостей. В атмосфере таких трений началась война, и разразилась молниеносно Сам