Стратегия сокрушения Нивеля. Внешняя политика столь же отчетливо, как внутренняя, определяет развитие стратегии. Наметившееся к началу 1917 года ослабление России и возможность выхода ее из войны обусловили переход Франции к попытке сокрушения, представленной операцией Нивеля и закончившейся поражением 16 апреля 1917 года, а вступление Америки в войну определило решение Фоша и Петена — перейти на 14 месяцев, до июля 1918 года, к обороне, и решение Людендорфа — попытаться покончить с западным фронтом в первую половину 1918 года.
Помощь политики при окончании войны. Тесная связь внешней политики со стратегией обусловливается и тем, что стратегия одними военными средствами, в большинстве случаев, бессильна довести борьбу до конца. Даже величайший представитель стратегии сокрушения, Наполеон I, не имел возможности свои наиболее успешные войны закончить исключительно приемами вооруженного насилия и вынужден был широко прибегать к политическим средствам, чтобы обеспечить себе выгодный мир. Популярность Наполеона во французском крестьянстве обусловливалась именно взглядом на него, как на миротворца. Только Наполеону удалось закончить революционные войны заключением мира — в первый раз в 1797 году, во второй раз в 1800 году. Такие приемы, как уступка в пользу побежденной Австрии в 1797 году Венецианской области, создание Рейнского союза, выгодные авансы Австрии перед Аустерлицем, раздел господства в Европе с разбитым наголову под Фридландом Александром I в 1807 г., представляют блестящие достижения политики Наполеона I, которые выводили из затруднительного положения его стратегию в момент, когда ведение войны грозило увлечь его за кульминационную точку успехов. Когда Наполеон утратил свои политические дарования, его военные предприятия стали завершаться катастрофами — испанской, русской, германской.
Бисмарк также имел всегда под рукой несколько политических средств для выручки стратегии, для того, чтобы сделать неприятеля более сговорчивым, склонным к миру — например, в 1866 г., устройство национальной революции в Венгрии, в случае упорства Австрии и заключении последней союза с Францией; он не пускал этого средства без надобности в дело, так как опирался на юнкерскую (аграрии) партию и хотел сохранить династический характер войны. Бисмарк поддерживал связи с итальянскими революционерами, чтобы иметь возможность в 1870 г. осадить недружественные действия итальянского короля. А в 1870 г., когда после Седана Мольтке считал, что война уже почти закончена, Бисмарк очень серьезно беспокоился, так как боялся оказаться политически безоружным против французской революции.
Мировая война показывает также, что надо знать, с кем заключать мир, и в этом отношении стратегия должна слепо следовать за указаниями политики, подготовляя для нее почву. Бетман-Гольвег, германский канцлер, политически заблуждался, ища партнера для мирных переговоров. Он стремился сговориться с Англией за счет России, не понимая, что Англия является самым неумолимым врагом; а отсюда вытекало бездействие германских эскадр. Очень неохотно в 1916 г. Бетман-Гольвег откликался на предложения попытаться заключить с Россией сепаратный мир. Когда же он пошел на эту попытку, то, доверившись эксперту по русскому вопросу болгарскому посланнику Ризову (а также консулу Марксу), Бетман-Гольвег решил опираться в стремлениях к заключению мира не на реакционные русские партии, действительно опасавшиеся продолжения войны и потому готовые к миру, а на левую часть либералов, всецело находившихся в орбите Антанты. Отсюда объясняются политические нелепости конца 1916 года и начала 1917 года: неумелость подхода к сепаратному миру, организованная посредством германской прессы травля русских политических зубров, которые готовы были протянуть немцам руку, провозглашение самостоятельности Польши и тому подобное неумное применение бисмарковских средств.
Политика и выбор операционного направления. В XVIII веке, в эпоху вербованных армий, имевших сильную склонность к дезертирству, при выборе операционного направления приходилось учитывать такие соображения, как большая или меньшая лесистость местности вдоль пути следования армии. На открытой местности армия сохранялась лучше, на лесистой — утечка дезертиров значительно росла.
В современных гражданских войнах значение территории, на которой развиваются военные действия, также сильно возрастает. В гражданской войне, при недостаточно организованном и часто экономически подорванном тыле, значение местных средств для довольствия армии вообще чрезвычайно велико. Но район военных действий в гражданской войне часто не только кормит армию, но дает и средства для обмундирования, даже для вооружения, и, что особенно важно, представляет важнейший источник укомплектования. Тот или иной классовый состав населения резко отражается на повышении или уменьшении дезертирства и на притоке в армию новых сил. Сила армии, попавшей в "мертвящий" район, быстро тает; мощь же армии, попавшей в местность с благоприятным классовым составом, быстро нарастает; такая армия обходится не только без какой-либо помощи своего экономически слабого центра, но часто шлет ему с фронта ценные подарки. Наступление против Колчака производилось, по существу, силами и средствами лишь самой Сибири, собравшимися вокруг кадров, пришедших из России. Луганск и весь Донецкий бассейн являлись для советских армий весьма ценными.
Отсюда является большой соблазн — выбирать основные пути наступления по чисто политическим соображениям. Но необходимо отметить, что, чем могущественнее является центр, чем упорядоченное поступает с тыла снабжение, чем крепче порядок и дух войск, тем меньшей становится зависимость наступающих армий от политической окраски проходимой ими территории. Средства укомплектования и вооружения, которые дает местность, умаляются в своем значении в сравнении с огромной поддержкой, получаемой с тыла. Несколько десятков тысяч добровольцев, которых еще надо снабдить кадрами, обмундировать, вооружить и обучить, могут иметь решительное значение в гражданской войне, где вся сила фронта не превосходит их числа, и будут играть сравнительно скромную роль там, где фронт поглощает ежемесячно 150 тысяч хорошо подготовленных и дисциплинированных бойцов, высылаемых на пополнение из центра.
Элемент политической географии, поскольку он не входит важной слагаемой в конечную политическую цель, должен расцениваться военным командованием, как и всякий другой географический элемент. Это одно из условий обстановки. Переоценка географического элемента всегда влечет к вычерчиванию стратегией вензелей — в данном случае политических.
Географический объект операций. Ведение борьбы на экономическом или классовом фронте часто может быть значительно облегчено захватом известных географических пунктов или, наоборот, затруднено лотерей их. Закупорка турками и немцами Дарданелл сильно затруднила условия участия России в мировой войне. Вероятно, граф Шлиффен, перенося направление главного удара на французский фронт, через Бельгию, был не вполне свободен от экономических мотивов: взять с России нечего, а у французов имеются и капиталы, и колонии, захват Бельгии и севера Франции с их промышленными богатствами представлял и ценное подспорье для ведения войны, и пенный залог при заключении мира. Богатства всегда являются громоприводом. Впрочем, сам вопрос, как выгоднее выиграть войну, уже ставит нас на ультранаступательную точку зрения; немцы были бы логичнее, если бы сосредоточили свое внимание на том, как ее не проиграть. Галиция прельщала русское командование по политическим причинам больше, чем несравненно более культурная Восточная Пруссия. В 1916 г. немцы с большой выгодой проведи операцию против богатой пшеницей и нефтью Румынии.
В гражданскую войну, когда Советская Россия ощущала душившую ее "костлявую руку голодной смерти", борьба за Украину с ее хлебом, борьба за донецкий уголь и бакинскую нефть, за обладание всей Волгой, которое когда-то вывело Московию из исторического полубытия на широкую мировую арену, являлась самым насущным делом. Вопрос о том, быть или но быть, связывался с обладанием тем или другим географическим районом. Насущная экономическая необходимость ориентировала полет Красной армии. Значение географических целей растет в той же пропорции, в которой экономический базис оказывается разрушенным. Захват Варшавы в 1920 г. влил бы сотню тысяч пролетариев в ряды революции.
Политика, обычно, является представительницей географических интересов — экономических и классовых. Отсюда, однако, еще не следует что географические объекты должны господствовать непременно над тем объектом, к которому в особенности притягивается внимание стратега, — над живой силой врага. Если политика установит политической целью войны нанесение сокрушительного удара, то она вообще будет лишь в самой общей степени указывать географическую цель — может быть, по странам света, если мы окружены врагами, или по государствам, если они образуют один сплошной забор, по стыкам между ними, по столицам. Если политическая цель ориентирует на данном театре войну на измор, то она может включать в себе географические объекты для отдельных операций. То, что политика включит в политическую цель войны, явится для стратегии бесспорным законом. В вопросе об остальных пунктах, важных для экономического и классового фронта, стратег является уже не подчиненным, а представителем вполне равноправного фронта вооруженной борьбы, и должен войти в оценку политических и экономических соображений, поскольку осуществление их является возможным и целесообразным с точки зрения нашей линии стратегического поведения, ориентированной на важнейшую политическую цель войны.
Преследуя цели сокрушения, стратег будет неумолим. Если намечается сокрушительный удар, то заботы об общей базе должны быть отброшены на третий или четвертый план. Шлиффен вполне логично уделял лишь ничтожные силы для защиты крупных экономических интересов Германии в Лотарингии, Эльзасе и Восточной Пруссии. Основной ошибкой Мольтке младшего, стремившегося сохранить идею сокрушения, было преувеличенное внимание к защите экономических интересов этих областей.