Момент начала операции должен быть согласован с общей военной обстановкой. Выступление Румынии в августе 1916 г. и начало наступления ее в Трансильванию опоздало на два месяца, так как совпало с истощением русского фронта и понижением энергии на англо-французском. Свенцянский прорыв — генеральная операция, о которой мечтал Людендорф, — опоздал на месяц, так как русские войска успели уже выкарабкаться из Польши, германские армии уже устали, а французы заканчивали приготовления к осеннему наступлению 1915 года в Шампани.
Момент начала операции должен быть согласован с окончанием нашего развертывания. Операция приобретает известную чеканность, проводится с молниеносной быстротой и с малыми жертвами приводит к крупным результатам, если все средства, в которых она нуждается, находятся тут же, под рукой, если все необходимые перегруппировки закончены до начала операции, и сообщения в течение самой операции разгружены от подготовительных перевозок. В этих условиях работа войск во время операции может быть поставлена в такие же условия, как фабричное производство, которое также нуждается в предварительном сосредоточении сырья и рабочей силы, подготовке последней и фабричного оборудования, чтобы фабрика могла заработать без перебоев, валовым порядком, с наименьшими издержками производства.
Однако, этот момент должен быть согласован и с моментом выгоднейшего соотношения сил. Если выжидание хвоста нашего оперативного развертывания дает неприятелю время, которое позволит ему усилиться в большей степени, чем нам, или если того требует общее военное положение, то приходится приступать к операции, не выждав конца развертывания.
Наступление Ренненкампфа и Самсонова в Восточную Пруссию было начато, вследствие требований обстановки на французском фронте, с половиной тех сил, которые надлежало развернуть против Германии. Конрад двинул австро-венгерские армии в решительное наступление между Вислой и Бугом, имея сосредоточенными лишь 33 дивизии из 49,5, которыми он располагал к концу Галицийской операции. Такое решение отчасти обусловливается его расчетом плана операции, намечавшим, что русские к 20 дню мобилизации смогут выставить 35 пехотных дивизий, а через 10 дней их силы возрастут до 60 пехотных дивизий; в действительности, русские имели на 20-й день около 34 дивизий, но до самого конца операции — 43-го дня мобилизации — довели свои силы только до 51 пехотной дивизии. Фактически, в течение всей Галицийской операции соблюдалось равновесие в числе пехотных дивизий (823,5 русских батальона против 804,5 австрийских, но 3.060 хороших русских пушек против 2.140 плохих австрийских, и 690 русских эскадронов и сотен против 398 австрийских) вследствие выигрыша русскими в мобилизации 5 дней и путешествия части австрийских корпусов к Дунаю. Но мышление австрийского генерального штаба было воспитано на представлении, что они имеют 10-дневный выигрыш в сосредоточении перед русскими и что надо торопиться с нанесением удара до сосредоточения громадных русских сил, и Конрад начал операцию, закончив лишь сосредоточение двух левофланговых армий, которые, действительно, временно имели значительный перевес в силах над 4-й и 5-й русскими армиями.
Неудачи наступления русских в Восточную Пруссию и австро-венгерцев из Галиции заставляют относиться весьма требовательно к поверке мотивов начала операции, производимой до окончания развертывания. Незаконченность последнего накладывает на ведение операции характер вялости, нерешительности, заставляет оглядываться и выжидать хвоста подходящих подкреплений. Сознание незаконченности развертывания, правда стратегического, тяготело над всеми русскими операциями в Маньчжурии в 1904 году. Вечное запоздание оперативного развертывания, прилив сил капля по капле — типичны для ведения русскими и мировой войны.
Напротив, у германцев мы видим отчетливое деление операции на подготовку и исполнение. Лишь в одном случае Людендорф отступил от этого правила и совершил, на наш взгляд, крупную ошибку. Мы имеем в виду начало Лодзинской операции. Необходимо, чтобы момент величайшего оперативного напряжения совпадал с кризисом операции, а не запаздывал. Момент начала Лодзинской операции совпадал с отказом германцев от дальнейшего наступления на англо-французском фронте и прекращением Фландрской операции. В первую очередь могли быть переброшены на русский фронт 7 пехотных и 2 кавалерийских дивизии. Фланговый удар непосредственно был нанесен в период 11-22 ноября 1914 г. 11 пехотными дивизиями; 23 ноября прорвавшимся в тыл Лодзи германским войскам пришлось уже пробиваться на север; в конце ноября германский фронт подвергся сильнейшему нажиму. В этот момент начали подходить подкрепления с запада, и их пришлось, разбросать по всему трещавшему германскому фронту. Нет сомнения, что если бы удар был произведен не 11, а 18 германскими дивизиями, то 2 я и большая часть 5-й русской армии были бы уничтожены, и германскому фронту не пришлось бы переживать ряда тяжких кризисов.
Почему германские резервы не попали к кризису операции? Фалькенгайн и Людендорф не сговорились об их более ранней переброске. Конечно, хорошо было бы перебросить их на 2 недели раньше с запада на восток, и объективных причин, которые бы препятствовали такой переброске, не было. Но если резервы запаздывали на 2 недели, то почему было не отложить начало операции на 2 недели? Австрийцы и германский ландвер, оставленные перед русским фронтом, доказали в течение Лодзинской операции свою неспособность к энергичной атаке русского фронта. Но оборонительно они действовали бы более успешно. Русские предполагали начать свое наступление только через 4 дня; неделю можно было бы дать русской операции развиваться; обстановка для флангового удара изменилась бы только к лучшему. Лишь ничтожной части Силезии угрожала опасность, и притом весьма кратковременная. В основе ошибки Людендорфа, нам кажется, лежат ложные представления об активности. Он хотел наступать первым, хотя бы и не вовремя. Но против Самсонова немцы приступили к оперативному развертыванию лишь после того, как наступление Самсонова вполне выяснилось — и от этого только выиграли. Стремление к предупреждению неприятеля, излишняя торопливость, — являются виной неудачи многих плохо подготовленных операций.
Таково же наше мнение и о майском наступлении Запфронта в 1920 году. Мы говорим о желательности приступать к операции лишь после окончания развертывания. Но мы были бы ошибочно поняты, если под этим разумелось бы сосредоточение всех сил государства; очевидно, что здесь имеются в виду лишь силы, предназначенные для данной операции, завершение не всей мобилизации государства, а определенного се эшелона. И затем, конечно, нет никакой необходимости выжидать, чтобы все силы и средства были выгружены из вагонов. Часть этих сил можно оставить на рельсах, как оперативный резерв для железнодорожного маневра. При учете неприятельских сил, с которыми придется иметь дело, точно также нельзя ограничиваться подсчетом того, что неприятель имеет сейчас на фронте, а надо учитывать и то, что подвезут к нему железные дороги в течение самой операции. В плане войны австрийского генерального штаба содержалась капитальная ошибка: русские будут иметь на 20 день 35 дивизий, а на 30 день 60 дивизий; поэтому нужно, будто бы, наступать на 20-й день. Ведь австрийцы не могли мечтать о завершении такой обширной операции скорее чем в 10 дней; следовательно, они должны были рассчитывать: если будем наступать на 20-й день, мы встретим все, что русские подвезут к 30 дню; т.е. 60 дивизий; если начнем наступать на 30-й день, то встретим более сильный русский фронт и более слабые резервы, так как в основной массе русские перевозки будут закончены в течение первого месяца.
Однако, техническая возможность начать операцию в данный момент, закончив развертывание на 100%, отнюдь не должна толковаться, как обязательство немедленно приступать к ней. Из того обстоятельства, что Франция могла закончить на 15-й день свое оперативное развертывание, французскому генеральному штабу совершенно не следовало делать вывод об обязательности перехода в наступление против Германии на 16-й день. Несмотря на веские основания ожидать, что против Франции будет направлен первый удар германцев, французы не сделали ни малейшей попытки вставить в военную конвенцию, обязывавшую Россию и Францию к наступлению против Германии, оговорку о том, что наступление является обязательным только для той из договаривающихся сторон, против которой Германия оставит меньшую часть своих сил, другая сторона может перейти к обороне и выигрывать всеми мерами время, оттягивая развязку. Мышление французских стратегов XX века нам рисуется стоящим на низшей ступени сравнительно с мышлением составителей Трахтенбергского плана для осенней кампании 1813 года; последний план предусматривал, при наступлении на Наполеона с трех сторон (вынужденном), оборону и даже отступление той армии союзников, против которой двинется сам Наполеон с ядром своих сил, и систематическое наступление по другим направлениям на французские заслоны.
Вероятность потерпеть поражение решительного характера увеличивалась в мировую войну при наступлении французских армий; кроме того, с точки зрения стратегии, особенно нежелательным являлось то обстоятельство, что наступление французов не только увеличивало решительность развязки, но и ускоряло ее. Общесоюзные интересы требовали возможной отсрочки решения. Наступление французов приводило к тому, что русские могли уже ожидать на сороковой день возвращения германских корпусов из Франции на Вислу. Представлялось бы чрезвычайно желательным — при составлении плана предусмотреть затяжку операций на французском фронте по меньшей мере до 2 месяцев. Лишние три недели в распоряжении русской стратегии позволили бы организовать неторопливое, планомерное вторжение в Восточную Пруссию и даже расширить операции на Померанию и Западную Галицию, что, несомненно, сразу же разгрузило бы французский фронт. Можно было вообще утверждать, что если сокрушительный удар немцев по Франции не удастся в первый месяц военных действий, то он останется вовсе не завершенным, так как русский фронт прикует к себе в дальнейшем слишком много сил и внимания германцев.