Папа Александр IV выступил с призывом проповеди крестового похода против монголов после вторжения тех в Польшу в 1259 году под предводительством темника Бурундая. В ходе монгольского похода были взяты Сандомир и Краков, разграблено несколько монастырей. Большие жертвы среди польского населения являлись дополнительным катализатором проповеди крестового похода против монголов. На сторону крестоносцев мог потенциально перейти Даниил Галицкий, но он был принужден Бурундаем действовать в связке с монголами [90] .
Эсхатологический миф о Тартарии
Средневековое мировосприятие являлось мировосприятием эсхатологическим. Происходящие текущие события в мире воспринимались через призму апокалиптики. Любое явление и любой прецедент должны были подтверждать апокалипсические пророчества. Тем более это относилось к событиям реально значимых масштабов. Эсхатологическая призма не могла не быть применена и к монгольским завоеваниям. Одним из проявлений такого эсхатологизма явилось выдвижение концепта Тартарии. Тартария фонетически соотносилась с татарами и нашла в дальнейшем преломление в этнониме « монголо-татары».
Само понятие «Тартария» связывалось с Тартаром – подземным царством, местом средоточия инфернальных сил. Эти силы должны были быть извергнуты из Ада и проявиться в мире в последние дни перед кончиной Мира.
О тартарах одним из первых в Европе писал современник нашествия монголов цистерцианский монах Альберик из Труа-Фонтен. Соответствующие сообщения давались им в «Хронике», описывающей событийную канву истории от С отворения М ира и до 1241 года – вторжения монголов в Европу [91] .
Тартарами называла вторгшихся в Закавказье монголов грузинская царица Русудан. Термин «тартары» использовался е ю в послании к римскому папе Гонорию III.
Убежденным сторонником взгляда на монголов как инфернальную силу являлся французский король, активный участник крестовых походов Людовик IX ( 1214 – 1270). С ним, по версии Матвея Парижского, и было связано всеевропейское распространение термина «Тартария». Король ратовал за организацию крестового похода против монголов. Своей матери, Бланке Кастильской, он говорил, что либо мы загоним эти народы обратно в Тартар, либо они нас отправят на небеса [92] . Сходные представления разделял и император Священной Римской империи Фридрих II ( 1194 – 1250 ). Стоит ли удивляться, что принять помощь от «тартар» в борьбе против ислама европейцы в дальнейшем были морально не готовы.
Тартары, согласно описанию Матвея Парижского, клеймились как посланники самого сатаны. Их приход связывался с установлением мировой власти антихриста. Сам Матвей Парижский полагал, что приход антихриста состоится в 1250- м году, и нашествие монголов есть его предзнаменование [93] . В антихристианской сущности монгольского нашествия были убеждены многие представители европейской мысли – Роджер Бэкон, Данте Алигьери, Жак де Жуанвиль.
С Тартарией оказалось соединено также библейское пророчество о народах Гога и Магога [94] . Эти племена, по одной из распространенных версий, будто бы некогда были скованы цепями у ворот Ада. Но при приближении Апокалипсиса цепи должны пасть, и Гога с Магогой обрушатся на мир [95] .
Существовала и версия о монголах , как одном из потерянных колен Израиля. Отсюда утверждалась тайная связь между монгольскими завоевателями и евреями. Такие обвинения служили в XIII веке мотивом для еврейских погромов.
Русофобия на Западе в XIII веке
Папа Григорий IX не менее враждебно, чем к монголам, относился к русским. Взгляды его на русских как на схизматиков (то есть еретиков) служили оправданием самых радикальных насильственных действий. Еще в 1229 году в послании к церковным властям балтийских городов папа определял русских как «врагов Бога и католической веры». В послании к ливонским рыцарям в 1232 году Григорий IX называл их «неверными» [96] . Польскому духовенству в булле начала 12 30-х годов папа давал наставление о том, что должны быть запрещены браки между «приверженцами» Христа-Спасителя и «погибшего сатаны». Под вторыми нужно было понимать православных русских. Попутно папа предостерегал поляков о русском вероломстве. В качестве врагов католической веры русские ставились папой Григорием IX в один ряд с сарацинами. Православные, в интерпретации папы, оказывались даже не схизматиками, а сатанистами. Очевидно, что компромисс при таких стереотипах был принципиально невозможен.
Отношение не поменялось и при последующих папах. Александр IV ( 1185 – 1261) в послании к Миндовгу причислял русских к нехристианским народам. Та же позиция высказывалась им в обращении к польскому князю Казимиру Куявскому. В послании к тевтонским рыцарям 1260 года папа требовал от них привести русских схизматиков к послушанию. Но, по-видимому, итоги Ледового побоища Римский престол в отношении Руси так ничему и не научили.
Частью враждебного анти-Божьего мира представлены русские в булле папы Урбана IV ( ок. 1200 – 1264 ), направленной в 1264 году королю Чехии Пржемыслу II. Понтифик убеждал чешского правителя выступить в защиту католической Польши. На польские земли, писал он королю, наступают «русские схизматики и литовцы, как и другие жители в их соседстве, не чтущие Бога, но злословящие имени Его, вместе с их сообщниками татарами...» [97] .
Папа обещал Пржемыслу предоставление Русских и Литовских земель в обмен на военную помощь Польскому государству. Глава Римской церкви, как и современные лидеры западного мира, был особенно обеспокоен именно судьбой Польши [98] .
Отрицание христианской принадлежности русских было характерно и для восприятия их рыцарями орденов, обосновавшихся на землях Прибалтики . И это особенно важно, учитывая, что именно с ними и столкнулся в прямом противостоянии новгородский князь Александр Ярославич . Так, уже в «Старшей рифмованной Ливонской хронике» – произведении конца XIII столетия – говорилось, что русские во вражде с епископом дерптским Германом и намеревались выступить против христиан. Это означало, что русские, в представлениях ливонских рыцарей , христианами не являлись.
В созданной Генрихом Латвийским «Хронике Ливонии» под 1221 годом помещается сходное сообщение, что 12 тысяч новгородцев и жителей иных городов Руси собрались походом против христиан. Из сообщения следовало, что хронист не считал новгородцев христианами. Уже в 1268 году прецептор Ливонского ордена Конрад фон Мадерн призывал купцов немецкого Любека прекратить торговать с «врагами веры». Под врагами веры он понимал русских, представляющих Новгород. Помимо отказа от торговли Конрад допускал совместное военное выступление против русских всего «христианского сообщества» [99] .
Католическое наступление: вектор – северо-восток
Католическое наступление на Прибалтику, а через нее давление на Северо-Восточную Русь началось задолго до Русского похода Бату. Соответственно, это наступление не было вызвано конъюнктурой учиненного монголами погрома, а носило характер стратегический. Монголы могли активизировать данный процесс, но не определяли его возникновение.
Первым известным католическим миссионером в Ливонии был монах ордена святого Августина немец Мейнард фон Зегеберг ( 1127 – 1196 ). В 1186 году архиепископ Бремена возвел его в сан предстоятеля Ливонской епархии. Епархии могло и не быть, если бы двумя годами ранее полоцкий князь Владимир не дозволил монаху начать миссионерскую деятельность на территории ливов, находящихся у него в вассальном подчинении. Допуск католиков в свои земли в итоге обернется для Северо-Восточной Руси тяжелыми проблемами. Существует предположение, что Владимир пошел на такой необдуманный шаг ради родной сестры Софьи, бывшей замужем за датским королем Вальдемаром I. Пройдут столетия, и в 1993 году во время визита в Латвию Иоанн Павел II канонизирует Мейнарда в качестве первого латвийского апостола.
Для поддержки миссии христианизации Прибалтики еще в 1193 году (период епископства Мейнарда) папа Целестин III ( 1106 – 1198 ) издал буллу о крестовом походе против ливов. Реально тогда до организации военного выступления дело не дошло, но важен был сам факт соответствующего заявления . Считается, что помимо собственно крещения язычников Целестин преследовал цель не допустить перехода ливов в Православие [100] .
Христианизация ливов давалась крайне тяжело. С жестким сопротивлением с их стороны столкнулся и преемник Мейнарда в сане епископа Бертольд Шульте. Ливы не единожды покушались на жизнь Шульте, нарушали клятвы об обращении в христианство. В поддержку епископа папа Иннокентий IV предоставил отпущение грехов всякому, кто вооружится против вероломных ливских язычников. В итоге Бертольд был все же убит, а его преемником стал Альберт Буксгевден, образ которого связывается с основанием Риги. Новы й епископ практиковал ежегодные весенние военные походы, смысл которых состоял в силовом восстановлении христианства. Ливам Альберт не доверял и не считал, что, крестившись, они становились подлинными христианами. Более доверял он силе меча, что составляло общую тактическую линию действий католиков в языческом мире [101] .
Особая роль в политике католического наступления в Прибалтике принадлежала соратнику Альберта Буксгевдена монаху-цистерцианцу Теодориху из Турайды. Он дважды от правлялся в Рим к папе Иннокентию III, добившись от того буллы о крестовом походе против ливов. Иннокентий III подтвердил санкции Целестина III, что и явилось формальным основанием начавшегося в 1198 году Ливонского крестового похода. В Прибалтику направились из разных уголков Европы вооруженные отряды крестоносцев. В 1207 году территория Ливонии – Terra Mariana (буквально – Земля Девы Марии) была провозглаш ена первоначально княжеством в составе Священной Римской империи, а затем, с 1215 года, – непосредственным владением Святого Престола. Позже, оставаясь в таком качестве, она была разделена на шесть конкурирующих друг с другом феодальных образований: Рижское архиепископство, три еп