Возрождение стратегического воздушного могущества
В январе 1945 года, после пяти лет неуклонно нараставших англо-американских воздушных бомбардировок, Берлин стоял разрушенным: общественные здания и жилые дома в центральных районах превратились в обгоревшие руины, а в пригородах множество фабрик и складов осталось без крыш и стен. Но нацистский министр пропаганды Йозеф Геббельс все еще вещал на Германию и на весь остальной мир с помощью коротковолновых передатчиков. Гитлер из своего бункера и высшее командование вермахта из Цоссена, неподалеку от Берлина, по-прежнему рассылали приказы и получали доклады со всех фронтов по телеграфу, наземным проводным телефонным линиям и по радио, а немецкая армия по-прежнему перемещала и снабжала свои силы по железным дорогам, используя берлинские сортировочные станции, которые часто бомбили и быстро восстанавливали. Что касается населения города, многие жили в наспех подлатанных домах, но электричество, телефонная связь, общественный транспорт, водопровод, канализация и основные службы жизнеобеспечения функционировали (с короткими перерывами), как и многие кинотеатры: 30 января 1945 года состоялась гала-премьера цветного фильма «Кольберг», на которой присутствовало немало зрителей.
Менее чем через двое суток после начала воздушного наступления на Ирак 17 января 1991 года Багдад в основном оставался цел, как и на протяжении всей войны в Персидском заливе, но Саддам Хусейн и его сподвижники лишились возможности выступать по телевидению или по национальному радио, все крупные военные штабы в городе с их радиокоммуникациями были разрушены, а большая часть населения Багдада осталась без электричества, телефонной связи, общественного транспорта, водопровода и канализации. Война едва успела начаться, а лидеры Ирака и его военное командование уже «ослепли», «оглохли» и потеряли свободу перемещений по парализованной столице, утратили способность узнавать о происходящем за пределами Багдада настолько быстро, чтобы успевать адекватно реагировать, и вообще не могли посылать приказы каким-либо иным путем, кроме как с курьерами и по сохранившейся оптико-волоконной связи, соединявшей столицу с несколькими точками на карте[143].
Непосредственным результатом этого «обезглавливания» с воздуха было выведение из строя хорошо обеспеченной боеприпасами иракской ПВО. Все авиабазы с их истребителями, батареи ракет и зенитных орудий оказались изолированными, лишились систем раннего оповещения, необходимых для поддержания боеготовности, и без централизованного командования. Чтобы следить за вторгнувшимися в воздушное пространство вражескими самолетами и атаковать их снова и снова, чтобы использовать ракеты дальнего радиуса действия, загонять самолеты противника на малые высоты и подставлять их под огонь переносных ракетных установок и зенитных орудий, чтобы встречать концентрированные атаки с воздуха сосредоточенной противовоздушной обороной, система ПВО должна быть частью единого целого, но в Ираке все обстояло иначе, поскольку все национальные и региональные контрольные центры этой системы заблаговременно уничтожили. Крупные радарные станции раннего оповещения разбомбили в самом начале воздушной войны и повредили взлетно-посадочные полосы многих авиабаз. Впрочем, продолжали действовать некоторые радары слежения и бесчисленные пункты воздушного наблюдения, а взлетно-посадочные полосы быстро отремонтировали, но все это не имело значения, поскольку исчезло централизованное командование, которое могло бы обобщить поступавшую информацию, направить на перехват истребители, если те могли взлететь, и координировать работу немалого количества уцелевших ракетных установок и зенитных орудий.
Что касается многочисленных иракских сухопутных сил, то воздействие на них атаки с воздуха было, скорее, постепенным, а не мгновенным. Но довольно скоро и они впали в паралич, утратив возможность снабжать продовольствием, водой, топливом и боеприпасами большие контингенты в Кувейте и по соседству: ведь бомбежки разрушили железнодорожные и автомобильные мосты, нефтеперерабатывающие заводы, склады нефтепродуктов и большинство крупных складов боеприпасов, где хранились бомбы, снаряды и боеголовки для ракет, а также сами ракеты. Иракская армия не могла ни отвести подразделения назад в Ирак, ни наступать на Саудовскую Аравию, потому что ее передовые части незамедлительно были бы обнаружены и атакованы с воздуха. Даже оставайся они на своих тщательно замаскированных и врытых в землю позициях, танки, БТР и артиллерийские орудия все равно были бы уничтожены прямыми попаданиями управляемых боезарядов, как и самолеты в бетонных ангарах или снаружи, как ракетные батареи, командные посты, боевые корабли и все остальное. Гордость режима, мощный военно-промышленный комплекс тоже серьезно пострадал от атаки с воздуха. После войны инспекторы ООН обнаружили немало сохранившихся военных объектов, но многие сборочные линии, фабрики и ремонтные мастерские, центры разработки ракетного и ядерного оружия, химические и бактериологические лаборатории, промышленные предприятия и склады были разбомблены практически до основания.
Англо-американское воздушное наступление на Германию разрушило многие города, большие и малые, но не нанесло никакого прямого урона германской военной мощи. Напротив, в 1991 году воздушная атака на Ирак оставила в неприкосновенности почти все крупные и мелкие города, но нанесла сокрушительное поражение иракским вооруженным силам, а в итоге запланированное финальное наземное наступление не затянулось – ему, по сути, почти никто не противостоял. Иракские войска, обездвиженные, часто голодные и страдавшие от жажды, сократившиеся в числе из-за дезертирства, потерявшие вследствие ударов с воздуха многие виды тяжелого вооружения, толком не сопротивлялись 100-часовому маршу союзных наземных сил вокруг Кувейта и по его территории. Защищенные прочной броней американские танки М-1 практически не встречали преград, как и легкобронированные БМП и джипы французского Иностранного легиона, а также взятые в аренду безрассудными журналистами. Сама логика наземного наступления обуславливалась воздушным могуществом: войска США и сил коалиции наступали разрозненными колоннами, слишком далеко друг от друга для оказания поддержки, ибо все были уверены, что любая попытка иракцев напасть на какую-то колонну будет немедленно подавлена авиацией.
В конечном счете именно воздушная мощь принесла победу – в той степени, которая удовлетворила США. Именно президент Джордж Буш объявил в одностороннем порядке о прекращении огня 27 февраля 1991 года, хотя Саддам Хуссейн еще оставался у власти и имел в своем распоряжении значительные силы. Лишь полное занятие территории Ирака наземными силами могло гарантировать ликвидацию режима Саддама Хуссейна. Но поставь кто-то такую задачу перед планировщиками атаки с воздуха, они бы справились с нею, заложив в план продолжение воздушных ударов в течение достаточного долгого времени. Подвергайся дорожное движение в Багдаде и в окрестностях, а также ремонтные работы по восстановлению систем жизнеобеспечения и средств связи непрерывным налетам, предельно централизованный иракский диктаторский режим оказался бы полностью отрезанным от оставшейся части страны. Став в собственной осажденной столице беженцем, вынужденным прятаться от воздушных атак, Саддам Хусейн наверняка утратил бы контроль над государственной системой безопасности и пропагандистской машиной, благодаря которым держалась его власть. Задолго до этого любая часть страны, более или менее отдаленная от столицы, была бы освобождена от гнета диктатуры, и мощные оппозиционные силы вырвались бы наружу как на шиитском юге, так и в северном Курдистане. Именно такая перспектива развития событий побудила президента Буша остановить войну на том этапе, на каком он это сделал. Распад Ирака означал необходимость постоянного военного присутствия США в Месопотамии – для сдерживания экспансии Ирана.
Оценка происшедшего
Понять суть той или иной войны – даже недолгой, обычно односторонней и ограниченной одним-единственным театром военных действий, – как правило, непросто, поскольку фактический ход событий нужно извлекать из-под слепящих отблесков различных уровней войны – политического, стратегического, оперативного, тактического и технического, – своеобразных и отчасти противоречащих друг другу. В качестве примера можно привести участие арабских войск в антииракской коалиции, ценное с политической точки зрения, но незначительное с точки зрения оперативной, хотя и потенциально полезное на уровне стратегии театра военных действий (ведь египтяне, сирийцы и саудовцы, по крайней мере, присутствовали на среднем участке фронта между морской пехотой США на побережье и основными силами армии США и Великобритании в глубине территории военных действий). Если бы вместо итоговой «кавалькады» разгорелись настоящие бои, то присутствие в коалиции арабских войск могло бы сыграть определенную роль.
Само многообразие различных уровней дает повод для грандиозной сумятицы и множества противоречий, что доказывают бесконечные переписывания военной истории. Оно же открывает некоторые возможности для неверной интерпретации – либо с целью удовлетворить личные амбиции, либо для того, чтобы потрафить притязаниям тех или иных соперничающих военных ведомств. Выбирая тот уровень анализа, который лучше всего подходит для намеченных целей – тактических или политических, оперативных или стратегических, – можно аргументированно доказать любые тезисы и извлечь практически любой «урок», зачастую лишь для того, чтобы оправдать те или иные решения военных, принятые гораздо раньше, или подчеркнуть заслуги того или иного рода войск или вида вооружений. При попытках пересечь это методологическое «болото» спасением видится воздержание от всякого стремления усвоить так называемые уроки войны до тех пор, пока эта война не будет всесторонне осмыслена на различных уровнях и в обоих измерениях (такую задачу обыкновенно удается решить только после того, как сменятся два и более поколения, когда бывшие противники отойдут в мир иной, все эмоции утихнут и последние тайны будут раскрыты).
По поводу войны в Персидском заливе 1991 года можно уверенно заключить лишь следующее: боевые действия разворачивались без обычного в таких случаях чередования приливов и отливов военной удачи, которые традиционно характеризует любую серьезную войну, поскольку был достигнут немедленный успех в исторически небывалом «обезглавливании» противника посредством воздушной атаки. В остальном же нам остается пока только гадать, что происходило в действительности, без попыток сформулировать обобщающие выводы. Наступательная воздушная мощь является преимущественно ситуационной и определяется во многом интенсивностью конфликта. В крайнем случае, например при сугубо партизанской войне, при отсутствии обнаружимых инфраструктурных целей, бомбардировка с воздуха обречена оказаться бесполезной, вне зависимости от точности или летальности: партизаны слишком рассеяны для того, чтобы их можно было успешно бомбить, а их пропагандисты, снабженцы и вожди неотличимы от обычного населения. Напротив, в той мере, в какой возрастает интенсивность конфликта, растет и потенциальная ценность наступления с воздуха, достигая в конце концов противоположного экстремума – войны, которую можно выиграть только за счет авиации. Сюда относятся война в Персидском заливе 1991 года и война за Косово 1999 года, если, конечно, согласиться с тем, что их единственной целью было выдавить агрессоров из Кувейта и Косова соответственно.
С определенной долей осторожности можно сделать еще два вывода относительно двух указанных войн. В обоих случаях авиация оказывалась основным родом вооруженных сил, притом в степени, небывалой в анналах военной истории; в обоих случаях наступление с воздуха отличалось содержанием, а не размахом, от всех предыдущих воздушных кампаний. Отнюдь не огромное количество сброшенных с воздуха боеприпасов привело к достигнутым результатам.
В ходе войны в Персидском заливе, вопреки радостному настрою на брифингах для СМИ и каждодневным рапортам о количестве боевых вылетов, которое сообщалось так, будто каждый завершался бомбовым ударом, менее половины из приблизительно 110 000 вылетов, зафиксированных с начала кампании 17 января 1991 года до прекращения огня 27 февраля 1991 года, были по-настоящему «ударными». Даже в них самолеты не несли чрезмерной бомбовой нагрузки. Даже громадные и древние бомбардировщики В-52 несли примерно половину нагрузки в сравнении со своими предшественниками во Вьетнаме, сбросили в общей сложности 25 700 тонн боеприпасов за 1624 боевых вылета (15,8 тонны за вылет)[144]. Что же касается основной массы истребителей-бомбардировщиков и штурмовиков (легких бомбардировщиков), их средняя бомбовая нагрузка была гораздо меньше теоретически возможной. Например, истребители-бомбардировщики F-16 (наиболее многочисленные в составе ВВС США) были, как правило, вооружены двумя бомбами Мк-84 общим весом 4000 фунтов, что составляло всего треть максимальной нагрузки этого самолета. А легкие стелс-бомбардировщики Р-117, неуловимые для радаров и единственные пилотируемые машины, которые атаковали цели в центре Багдада, несли в среднем по 1,5 тонны бомб за 1300 боевых вылетов в ходе войны. Реальная средняя бомбовая нагрузка на каждый американский боевой самолет, за исключением В-52, составляла чуть менее тонны. В итоге совокупный вес всех бомб, сброшенных на Ирак, составил 90 549 тонн, включая боеприпасы сил коалиции и все виды снарядов, как управляемых, так и неуправляемых.
Эта цифра может показаться огромной, но вспомним, что на Германию сбросили 134 000 тонн бомб всего за один месяц – март 1945 года. К тому же она не включает в себя огромное количество неучтенных бомб и ракет, сброшенных на Германию более чем тремя тысячами американских, британских и советских истребителей-бомбардировщиков.
Словом, мы приходим к обманчиво простому выводу, который на самом деле сулит множество затруднений: именно небывалая точность ударов с воздуха, а не их масса позволила добиться ошеломляющих результатов. Еще более противоречивый тезис осторожно предлагается ниже: лишь точные удары управляемыми боеприпасами оказались эффективными, а в остальном бомбардировка была ничуть не полезнее, чем во всех предыдущих воздушных сражениях, – то есть почти совершенно бесполезной.
Управляемые и неуправляемые средства воздушной войны
Несмотря на все обсуждения и восхваления «умных» бомб и ракет, столь характерные для репортажей СМИ во время войны в Персидском заливе и в Косово, это «умное» оружие составляло лишь небольшую часть реально использованных воздушных боеприпасов. Из всех видов снарядов, сброшенных или выпущенных по Ираку вооруженными силами США в ходе войны в Персидском заливе, только 17 109 управлялись при наведении на цель, а 177 999 были обычными неуправляемыми бомбами (некоторые – кассетные, той или иной разновидности, но большинство – простые «железные» бомбы, близкие родственницы бомб Второй мировой). Значительная часть последних (72 000) была сброшена бомбардировщиками В-52, но преимущественно их доставляли к цели истребители-бомбардировщики, многие из которых могли бы быть оснащены прецизионными системами. Точно так же на боеголовки управляемых боеприпасов всех типов пришлась всего 6631 тонна из общего количества 71 627 тонн боеприпасов, сброшенных или выпущенных американскими войсками. Следовательно, если исходить из количества примененных вооружений, воздушная война против Ирака была на 91,2 % старомодной бомбардировкой, причем с учетом тоннажа этот процент снизится до 90,74 %, но в любом случае старомодная бомбардировка остается преобладающей в воздушной войне, даже без внимания к действиям авиации союзников по коалиции, из которых только французы использовали достаточную долю управляемых боеприпасов. В войне за Косово пропорция управляемых боеприпасов была больше, но не настолько, чтобы охватить полный тоннаж примененных зарядов.
Мы отлично знаем итог успешных точных ударов с воздуха в ходе войны в Персидском заливе – в некоторых случаях эти результаты показывали по телевидению (ожидать репортажей о неудачных налетах, разумеется, не приходилось). Каждая ракета или управляемая бомба, которая достигла своей цели (таковых было очень много, свыше 50 %), уничтожила или повредила здание, сооружение или установку, специально отобранные в качестве мишени для атаки, немедленно лишила Ирак всех функций, которые тот или иной объект должен был играть в предстоявшем конфликте. Нам известны и последствия прерывания телефонной связи из-за уничтожения центрального узла в Багдаде, а также массового бегства иракских самолетов в Иран после того, как якобы прочные ангары стали разрушаться один за другим, или остановки снабжения иракских войск в Кувейте, когда были разбомблены железнодорожные и шоссейные мосты.
Столь непосредственные конкретные результаты, безусловно, резко отличаются от тех, которые достигались бомбардировками старого типа, где каждый боеприпас, даже успешно сброшенный вблизи от цели, вносил не поддающийся точной оценке вклад в общий урон, каковой оценивали позднее по фотографиям объекта после атаки или по воронкам от бомб, что упали рядом, не причинив никакого вреда.
Нельзя утверждать, что в тех случаях, когда ничего существенного уничтожено не было, удалось достичь какого-то воздействия на «боевой дух» противника при атаках управляемым оружием. Отличие от обычных бомбардировок стоит искать не в этом, ведь из анализа всех предыдущих бомбардировок мы знаем, что, даже когда за счет случайного попадания бомб достигается какое-то разрушение, способность противника к ведению боевых действий вовсе не обязательно существенно ослабляется. Конечно, встречаются и исключения, как в том драматическом эпизоде войны в Персидском заливе, когда неуправляемые бомбы были сброшены намеренно в рассеянном порядке на столь же рассеянные по местности склады боеприпасов иракской армии. Цепочка взрывов лишили иракские силы в Кувейте и его окрестностях немалой части боеприпасов. Но при бомбардировках старого типа с использованием неуправляемых бомб такая непосредственная связь между действием и результатом обычно маловероятна.
Верно, разумеется, что и наиболее точные управляемые боеприпасы можно использовать лишь против «точечных» целей, то есть таких целей, когда всего одним взрывом можно разрушить или вывести из строя какую-либо часть объекта или весь объект целиком. Такой целью может быть одиночный объект типа артиллерийского орудия, отдельного самолетного ангара или достаточно компактного здания. В ходе войны в Персидском заливе такими одиночными целями выступали высотные здания штаб-квартиры военной разведки, министерства обороны и некоторых других министерств в Багдаде: все они снаружи почти не пострадали, но внутри перекрытия сложились от крыши до уровня мостовой. Схожим образом даже прочные железобетонные мосты с четырьмя полосами движения выводились из строя всего двумя бомбами, прицельно сброшенными так, чтобы разрушить их по ширине. В Белграде, в городе Нови-Сад и в других местах Югославии списки целей, которые можно было вывести из строя всего одним попаданием, очень походили друг на друга.
При этом сохраняются так называемые экстенсивные цели[145], недостаточно компактные для того, чтобы их можно было вывести из строя одним, двумя или даже тремя попаданиями. Это именно те цели, существование которых оправдывает неуправляемые бомбежки по принципу свободного падения. Но насколько они распространены – и можно ли вообще успешно атаковать их с воздуха? В случае войны в Персидском заливе такой вопрос может показаться праздным, поскольку само по себе размещение огромного количества иракских наземных сил в Кувейте и в его окрестностях предлагало авиации обилие экстенсивных целей. Конечно, иракцы рассредотачивались на местности, как и должны поступать мало-мальски компетентные сухопутные войска. Позиции взводов отделялись друг от друга и от ротных командных постов, равно как и сами роты размещались в отдалении от штаба полка и от полковой артиллерии.
Кроме того, разрозненные подразделения такой массы сил нельзя атаковать с воздуха индивидуально. Взвод – скорее абстракция, а не реальный физический объект, который можно атаковать управляемым оружием. Если пилот – или, еще лучше, беспилотный летательный аппарат – пролетает над взводом, картина внизу будет состоять из трех или четырех одиночных танков (когда рассматривается бронетанковое подразделение), такого же количества БМП (когда рассматривается моторизованное подразделение) или дюжины стрелковых ячеек и блиндажей, когда речь идет о пехотном взводе. Удары управляемым оружием относительно полезны в первом случае – даже множество танков Саддама Хусейна было не таким бесчисленным, чтобы атаковать их индивидуально бомбами GBU-12 с лазерным наведением стоимостью 9000 долларов каждая. Во втором случае польза уже сомнительна: БМП куда дешевле танков, а в иракской армии, оснащенной с большим размахом, их было не счесть. Если цель бомбежки больше тактическая, нежели стратегическая (например, остановить наступление с применением БМП), бронетранспортеры вообще не заслуживали индивидуального поражения с воздуха. А третий случай ясен и подавно: рассредоточенные стрелковые ячейки и блиндажи не стоят того, чтобы атаковать их даже самым дешевым управляемым оружием.
Поскольку наземные войска, развернутые для обороны территории, действительно представляют собой экстенсивные цели, преобладание бомбардировок старого типа в ходе войне в Персидском заливе было вполне оправданным; то же можно сказать о бомбардировках неуправляемыми боеприпасами в ходе войны за Косово. Но из того, что атаки с воздуха дорогими управляемыми боеприпасами против рассредоточенных войск непрактичны, отнюдь не следует, что воздушные удары с применением дешевых неуправляемых бомб эффективны. Напротив, старые и современные свидетельства доказывают в основном обратное. Наиболее известные примеры, то есть сражение при Монте-Кассино в 1943 году и удары с воздуха в Нормандии в 1944 году, демонстрируют, что крупнейшие бомбардировки наземных сил за годы Второй мировой войны принесли ничтожные результаты, равно как и все прочие подобные бомбардировки до и после этого[146]. Пилотам, взиравшим сверху на посеянный ими хаос разрушения, такой результат показался бы невероятным, каковым он выглядел и для союзных сухопутных частей, которые шли вверх по склонам Монте-Кассино в 1943 году, будучи уверенными в том, что ни один немец не выжил в результате каскадных бомбежек, уничтоживших древний монастырь, – но оказались под яростным пулеметным огнем. То же самое произошло и с британскими танками, наступавшими на Кан после ударов с воздуха: они натолкнулись на множество немецких противотанковых пушек, уцелевших при налете. В войне за Косово в 1999 году сравнительно малочисленные контингенты югославских войск (менее 25 000 человек в общей сложности) несколько недель подвергались тяжелым бомбардировкам, но когда в Косово вошли силы НАТО, а югославские части отступили в Сербию, выяснилось, что потери югославов в людях и в вооружении составили около 2 %, а не 25 %, как ожидалось ранее.
Все всегда происходит одинаково. Бомбы оглушительно взрываются, земля содрогается, комья дерна и камни взлетают в воздух, войска поражает ударная волна, у многих солдат из носа и ушей течет кровь, бойцы от страха впадают либо в апатию, либо в самую настоящую панику. Но если только противник не находится поблизости и не готов к немедленному наступлению, этот момент шока быстро проходит. Взрывы прекращаются, земля перестает вздыбливаться, люди успокаиваются, и тогда выясняется, что количество убитых и раненых совсем не велико, причем настолько, что те, кто подсчитывает потери, изумляются, – а еще больше достойно удивления то, что до сих пор многих поражает довольно известный факт: бомбы редко убивают солдат на местности. Именно естественное рассредоточение успешно их защищает, даже если они не окапывались, как по большей части было с иракцами в Кувейте и его окрестностях (или с югославами в Косово), несмотря на фантастические истории о надежных бомбоубежищах, которые пресса распространяла вместе с выдуманными диаграммами[147].
Может возникнуть соблазн отмахнуться от исторических доказательств, поскольку сегодня налицо техническая возможность поражения рассредоточенных войск кассетными бомбами – емкостями, из которых разлетается в разные стороны множество мелких поражающих частиц; общий летальный эффект охватывает гораздо большую территорию, чем при взрыве эквивалентной по мощности бомбы классического типа. Из 177 999 неуправляемых бомб, сброшенных авиацией США в ходе воздушной войны против Ирака, треть относилась к кассетным зарядам, 27 735 из них были типа Mk-20 Rockeyes с 247 однофунтовыми поражающими частицами каждая, а остальные еще лучше годились для использования против пехоты. Подобные «противопехотные» боеприпасы считаются столь убийственными, что в конце 1970-х годов правительство США прекратило их поставки в некоторые страны, продолжавшие получать все другие виды вооружения. Их видимое воздействие, ярко показанное в фильмах об испытаниях на полигонах, настолько поражает, что, кажется, никого не остается в живых на местах применения этих бомб.
Но геометрия берет верх над воображением. Кувейт постоянно называли «крошечным», армия Саддама Хусейна представала «огромной», а ситуационные военные карты исправно показывали «Кувейтский оперативный театр», испещренный изображенными в виде сосисок местами дислокации иракских дивизий и более мелких частей. Однако соотношение реально занятой войсками площади с песчаной пустыней между ними внутри каждого пункта дислокации было настолько низким, что даже миллион кассетных зарядов не позволял преодолеть эту геометрию рассредоточения.
Лишь статистика потерь в живой силе среди иракцев в ходе бомбежек с воздуха могла бы представить реальные доказательства того, что даже применение кассетных боеприпасов не повышает эффективность бомбежки сухопутных сил, если только шок от бомбовых ударов не закрепляется немедленно наземной атакой; иначе говоря, бомбардировка должна носить не стратегический, а тактический характер и предназначаться для поддержки собственных наземных сил. Полной статистикой потерь мы не располагаем, но для четырех иракских дивизий в Кувейте, подвергавшихся постоянным и плотным ударам, имеются следующие цифры: первая дивизия – 100 убитых, 300 раненых из общего количества военнослужащих в 11 400 человек, то есть 3,5 % потерь; вторая – 300 убитых, 500 раненых из 5000 человек, то есть 16 %; третья – 100 убитых, 150 раненых из 8000 человек, то есть 3,1 %; четвертая – 100 убитых, 230 раненых из 7980 человек, то есть 4,1 %[148]. В этих случаях бомбардировка велась интенсивно, так что результаты нельзя назвать ничтожными, но их не назовешь и блестящими. По приблизительным оценкам, требуются потери как минимум 25 % личного состава, чтобы нейтрализовать подразделение в тактической обороне средней по качеству армии, и в два раза больше, когда мы говорим о первоклассной армии. Так, в сражении за Сталинград лучшие подразделения обеих сторон продолжали обороняться, даже потеряв 75 % личного состава (а в наступлении даже лучшие части прекратят полноценную атаку, потеряв всего 5 % личного состава в короткий промежуток времени, то есть в течение часов, а не дней).
Воздействие бомбардировок на «боевой дух»
Слишком непреклонным цифрам всегда противопоставляется донельзя неопределенное «воздействие на боевой дух», о котором неизменно заявляют всякий раз, когда бомбардировки не приносят результатов, каковые возможно сфотографировать и соотнести с политическими и военными затратами. В теоретических обоснованиях воздушного могущества в период между двумя мировыми войнами всегда подчеркивалось предполагаемое воздействие стратегических бомбардировок (и вообще, похоже, любой бомбежки) на боевой дух. Даже позднее, в первые два года Второй мировой, командование Королевских ВВС упорно утверждало, что неточные и редкие бомбардировки вот-вот сломят боевой дух немецкого населения («которое спряталось в бомбоубежища и замышляет восстание»). Война в Персидском заливе тоже сопровождалась рассуждениями о таком воздействии, причем как будто с гораздо большим основанием, ведь было известно о многочисленных случаях дезертирства из иракской армии. В упомянутых выше четырех дивизиях, которые особенно сильно бомбили, известная численность дезертиров были такова: 5000 из 11 400 человек в первой, 1000 из 5000 человек во второй, 4000 из 8000 человек в третьей и 2500 из 7980 человек в четвертой.
Казалось бы, все ясно: очевидно, что массированная бомбардировка неуправляемыми боеприпасами (даже «ковровая») эффективна, пускай потери врага невелики и при использовании кассетных бомб. Может, все-таки следует забыть об историческом опыте, который учит, что шок от бомбежек носит временный характер и не деморализует окончательно даже средние по качеству части. Бомбежки иракских войск в Кувейте велись интенсивно и продолжительно – попробуйте вообразить, как чувствовали себя иракцы, вынужденные несколько недель оставаться на месте под бомбами, без какой-либо собственной боевой активности, которая могла бы отвлечь их внимание, обреченные подвергаться атакам с воздуха почти без малейшей реальной возможности ответить зенитным огнем, бессильные против невидимых В-52 на большой высоте… Конечно, не слишком приятно обнаруживать, что исторические факты всех предыдущих воздушных войн настолько устарели, но кажется, что эти факты не оставляют иного выбора. Или все же оставляют? Ибо те же самые факты допускают совершенно иную интерпретацию: иракские войска, «деморализованные» (или нет) неточными бомбардировками, в любом случае очутились на грани выживания из-за ударов управляемых боезарядов, которые прервали движение грузовиков, доставлявших продовольствие и воду в пустыне. Тот же самый документ, который упоминает дезертирство и приписывает его воздействию ковровых бомбардировок на боевой дух, содержит следующее утверждение: «Многие пленные жаловались на то, что получали всего горсть риса и муки в ежедневном рационе питания. Воду приходилось доставлять в лагерь на грузовиках, и ее стало не хватать по мере продолжения воздушной войны, поскольку немало автоцистерн было уничтожено. Употребление неочищенной воды приводило к постоянным проблемам (со здоровьем)»[149].
Все это наводит на следующую мысль: возможно, нет необходимости взывать к пресловутому и столь неуловимому воздействию на боевой дух? Известно, что в первоклассных армиях солдаты продолжали сражаться до тех пор, пока в прямом смысле слова не падали в обморок от голода, но даже наилучшие войска не способны драться без воды. Когда конвои грузовиков снабжения перестали прибывать, иракские бойцы в пустыне были обречены. Некоторые солдаты все еще добывали неочищенную воду, а для других альтернативой выглядела смерть на месте либо (для тех, кто находился на передовой) опасное проникновение в Саудовскую Аравию, либо дезертирство в тыл (лучший выбор). Это был действительно вопрос выбора: «Иракская армия предоставляла своим военнослужащим 7 дней отпуска за каждые 28 дней службы на фронте… В феврале [в период бомбардировок] солдатам, которые пропустили свой январский отпуск [отпуска отменили после начала войны 17 января], предоставили четырехдневный отпуск. Большинство из них не вернулись в свои части»[150]. Иными словами, многим иракским солдатам было трудно не дезертировать. Систематическое разрушение железнодорожных и шоссейных мостов между Багдадом и Басрой, быстрое уничтожение сборных понтонных переправ, которые иракцы пытались наладить, беспрерывная бомбардировка движения на дорогах, особенно между Кувейтом и Басрой, не только сократили поток снабжения, но и сделали любое путешествие медленным, опасным или попросту невозможным.
Мы установили, что якобы имевшее место воздействие бомбежек неуправляемым оружием на боевой дух было незначительным: иракские солдаты, которых называли дезертирами, в любом случае не могли вернуться в свои части, вне зависимости от состояния их боевого духа. Поэтому можно не обращать внимания на донесения очевидцев, которые обычно вторят уже привычным рассказам: «Больше всего боялись В-52. Атаки этих самолетов один офицер описывал как «что-то невероятное». Он поведал, что его солдаты впадали в панику, когда начинался налет этих тяжелых бомбардировщиков… Грохот и дрожь земли ощущались на… расстоянии многих миль. Звуковые эффекты вызывали у солдат оцепенение и страх, они с ужасом думали, что станут следующей мишенью»[151].
Мы отвергаем подобные свидетельства не потому, что ставим под сомнение их достоверность, – но потому, что они вводят в заблуждение, даже будучи подлинными. Конечно, разрывавшиеся среди иракских солдат бомбы сеяли ужас, мрачные предчувствия и страх – точно такой же временный эффект наблюдался во Вьетнаме и во всех предыдущих воздушных войнах, но шок немедленно проходил после прекращения бомбежки. Воздействие атак управляемыми боезарядами, которые прерывали движение на иракских дорогах, не было ни психологическим, ни временным; скорее, оно было физическим и накапливалось. Когда шоссейные и железнодорожные мосты рушились из-за бомбардировок, первые поначалу можно было обойти, частично восстановить или заменить понтонами, но железная дорога Багдад – Басра, по которой перевозилось подавляющее количество военных грузов для снабжения армии, полностью прекратила работу. Зависимость иракцев от снабжения автотранспортом усугубилась. Далее пострадали отремонтированные мосты и понтоны, что привело к скоплению автотранспорта на дорогах. Затем на длинные вереницы машин стали налетать штурмовики. В результате лишь немногие водители отваживались продолжить путь, но машин, оставшихся в целости, в любом случае было немного.
Поэтому боевой дух отдельных иракских солдат в целом не имел никакого значения. Были они полностью деморализованы бомбежками или оставались столь же фанатичными (как войска СС в свои лучшие дни), их подразделения не могли ни наступать, ни отступать, ни выжить, оставаясь на месте, после прерывания снабжения ударами с воздуха. Все это делает бомбежки ради «боевого духа» бессмысленной жестокостью и пустой тратой сил.
Особенность прицельных бомбардировок
Нарушение путей снабжения в любом случае заставило бы иракские войска уйти из Кувейта или вызвало бы внутренний коллапс из-за голода и жажды – это представляется в ретроспективе довольно очевидным. Но до войны в Персидском заливе и в период боевых действий сторонники раннего начала наземного наступления яростно настаивали на том, что упреждение с воздуха «никогда не работает», обычно ссылаясь на опыт Вьетнамской войны. Условия Вьетнама с его многочисленными путями с севера на юг через Лаос и Камбоджу, с густыми джунглями, скрывающими большинство участков дорог от наблюдения и атак с воздуха, с обилием пеших носильщиков и велосипедистов наряду с конвоями грузовиков – приравнивались к ситуации в Ираке и Кувейте. Иракские войска были слишком многочисленными для того, чтобы снабжаться столь ненадежным способом, как доставка припасов на верблюдах по ночам. Им приходилось полагаться на железнодорожную линию от Басры и на два шоссе с несколькими крупными мостами, хорошо заметные в пустынной местности без всякого природного укрытия, а потому полностью доступны для наблюдения и атак с воздуха. Кроме того, Вьетнам отнюдь не засушливая страна, там хватает риса и воды, так что даже при полной остановке снабжения северовьетнамские части не испытывали бы недостатка в еде или питье, нуждались бы лишь в пополнении боеприпасов – а эту потребность можно контролировать, за исключением необходимой обороны против наземных сил противника[152]. Напротив, иракским войскам в Кувейте снабжение требовалось даже в отсутствие наземных боевых действий, и прервать его было куда проще. Логистическая уязвимость югославской армии в Косово была еще ниже, чем у северовьетнамцев в Индокитае, несмотря на отсутствие густых джунглей: все объяснялось многочисленными дорогами, обилием местных источников снабжения и тем обстоятельством, что не велось наземных схваток, которые вынудили бы к пополнению боеприпасов.
Перед войной в Персидском заливе также утверждалось, что упреждение будет неэффективным, поскольку запасы иракских войск в Кувейте огромны (некоторые оценки предполагали шестимесячный запас воды и продовольствия). Это поистине уникальное достижение логистики, но в реальности оно оказалось ошибкой. Отдельные иракские дивизии располагали месячными запасами продовольствия, но упреждение с воздуха, способное прекратить движение по железным и шоссейным дорогам, грозит опасностями и складам с запасами, как, собственно, и произошло: «Другой офицер заявил, что у его дивизии были заготовленные запасы еды, воды и боеприпасов на один месяц. Атаки с воздуха уничтожили 80 % этих припасов»[153].
Следовательно, действия с воздуха против линий снабжения иракцев в Кувейте было вполне эффективным и могли бы сделать наземное наступление вообще ненужным, продлись они достаточно долго (если при этом предполагать – чего, возможно, не следует делать, – что стратегической целью всей операции было добиться вывода иракских войск из Кувейта). Пусть аналогия с Вьетнамом кажется совершенно неуместной, она все-таки напоминает нам, что упреждение с воздуха может быть бесполезным, полезным, очень полезным или даже самодостаточным методом ведения войны, в зависимости от конкретных обстоятельств, которые сопутствуют стратегии уровня театра военных действий: это плотность транспортной сети и ее уязвимость перед атаками с воздуха, уровень проходимости местности вне дорог, расстояния и прежде всего состав и масштабы необходимого снабжения. Именно по этой причине (наряду с другими) мощь воздушного удара сугубо ситуационна, о чем крайне важно помнить при определении общей роли авиации в национальной стратегии.
Разумеется, отнюдь не все бомбежки старого типа с применением неуправляемых боеприпасов направлялись в ходе войны в Персидском заливе против иракских сил в Кувейте с целью «подготовки поля для наземного сражения». Даже бомбардировщики В-52, неспособные наводить свои неуправляемые бомбы индивидуально, подобно более современным истребителям-бомбардировщикам[154], тоже использовались для ударов по аэродромам, промышленным комплексам и складам на открытой местности. В отличие от рассредоточенных войск такие цели возможно эффективно атаковать без ссылок на боевой дух. Но сегодня эти цели представляют собой довольно ограниченную категорию – при наличии альтернатив для точных ударов. Например, даже склад на открытой местности лучше всего атаковать управляемыми боезарядами, направленными на отдельные секции; в ходе войны в Персидском заливе большинство бомб, сброшенных на такие склады, взрывалось в проходах между секциями, не причинив урона. Что касается различных типов промышленных объектов, лишь немногие из них поражаются при экстенсивном рассеянном бомбометании. Скажем, завод тяжелого машиностроения не понесет серьезного ущерба, если разрушить кровлю здания: обломки уберут, а станки останутся в целости и сохранности, если, конечно, из-за возгорания смазочных материалов не начнется пожар, способный привести к оплавлению оборудования. Даже нефтеперерабатывающие и химические заводы гораздо экономичнее атаковать несколькими управляемыми боеприпасами, если их технологические процессы известны достаточно хорошо для того, чтобы вскрыть критически важные участки производства.
А вот на военных аэродромах только управляемое оружие может уничтожить ключевые объекты, предположительно защищенные толстым слоем бетона, будь то ангары для самолетов, бункеры с боеприпасами, командные центры, помещения для летных смен и мастерские по ремонту электронного оборудования. Неуправляемые бомбы могут повредить разве что незащищенные вспомогательные строения, а также взлетно-посадочные полосы. Это может оказаться крайне полезным и временно приковать самолеты противника к земле, но в ходе войны в Персидском заливе даже чрезвычайно пассивные ВВС Ирака сумели довольно быстро использовать общеизвестные сегодня рецепты ремонта – быстро застывающий бетон для заполнения воронок от бомб, вспомогательные настилы для прикрытия ям, перфорированные металлические листы и т. п.
Как представляется, вывод из сказанного должен быть таким: дело не в том, что неуправляемые бомбы и ракеты стали бесполезными, а в том, что налицо, скорее, смена ролей. Хотя неуправляемые бомбы по-прежнему официально именуются бомбами «общего назначения» (например, «бомба Mk-83, 1000 фунтов, ОН»), в наши дни они стали специализированным оружием, тогда как различные типы управляемых боеприпасов сделались стандартным оружием воздушной бомбардировки уже после войны в Персидском заливе и действительно предстали таковыми в ходе войны за Косово. Именно генерализация воздушных атак со средней точностью попадания бомб лазерного наведения в 3 фута, в сравнении с 30 футами точности в лучших кампаниях прошлого, с 400 футами в среднем во Вьетнаме и 3000 футов при большинстве бомбардировок Второй мировой войны, ознаменовала утверждение нового воздушного могущества, способного выиграть войну самостоятельно (впервые это было продемонстрировано в Персидском заливе в 1991 году и еще нагляднее проявилось в Косово в 1999 году, когда наземные операции вообще не проводились).
Теория планирования оптимальной воздушной кампании
Теперь мы можем допустить, что, если общие условия конфликта позволяют рассчитывать на успех воздушной войны, эта война в ее современном исполнении должна планироваться как комбинация трех различных фаз: стратегические бомбардировки устраняют ключевые физические факторы, позволяющих врагу преследовать какие-либо политические или военные цели[155], включая сюда штабные структуры и командные центры, структуры по сбору и распространению информации с их системами связи, соответствующие объекты инфраструктуры общества, а также военно-промышленные и военные объекты; нарушение снабжения парализует транспортную инфраструктуру, трафик, средства передвижения и склады; прямые самостоятельные удары срывают оперативные маневры противника, уничтожая конкретные типы военного снаряжения, необходимого именно для этих операций (в противовес снаряжению, наиболее ценному абстрактно), – такие атаки считаются «независимыми» в том смысле, что они не предусматривают поддержки операций наземных сил. В дополнение к этому логически последними, но оперативно первыми выступают воздушные бои и подавление системы ПВО противника для облегчения выполнения всех указанных выше задач – через завоевание господства в воздухе и систематические атаки радаров и прочих средств обнаружения, а также соответствующих систем связи и командных центров, баз истребителей, ракетных сил и других средств ПВО.
Совершенно иная задача непосредственной воздушной поддержки наземных сил в бою также может стать необходимой в ходе воздушной войны, даже если не предполагается наступательная наземная операция. При защите своей территории не всегда можно ожидать немедленных результатов от стратегической бомбардировки, которая пытается воспрепятствовать активности противника и наносит урон его силам. Если доступна достаточная стратегическая глубина, то еще сохраняется возможность остановить натиск врага фронтальной атакой бомбардировочной авиации. Но в отсутствие глубины может оказаться необходимым организовать сопротивление на земле, осуществляя при этом непосредственную поддержку обороняющихся частей с воздуха. То есть воздушная война может включать в себя отдельные бомбардировки неуправляемыми боеприпасами (даже «бомбежку по площадям») и непосредственную поддержку с воздуха в качестве специализированных мер. Но во всех остальных случаях она представляет собой конкретную последовательность атак с воздуха различными типами управляемого оружия (во многом похоже на мост, который строится посредством последовательно выполняемых операций).
Впрочем, сразу бросается в глаза существенное затруднение: успех в наведении управляемого оружия точно на цель бесполезен, если цели выбраны неправильно. «Бомбежка по площадям» в том виде, в котором она практиковалась во Второй мировой войне, нередко оказывалась неэффективной или даже контрпродуктивной, зато она не требовала специальных знаний или таланта при выборе целей – простого списка городов противника с их географическими координатами было вполне достаточно. Для того чтобы победить врага ограниченной серией воздушных ударов высокой точности, необходимо очень тонко понимать механизм работы его гражданских и военных институтов, что подразумевает как тактическую проницательность, так и получение разведывательной информации. На этом пути подстерегает еще одна ловушка: воздушная война, как и любой другой вид войны, абсолютно не похожа на строительство моста. Ни одна река в природе не изменяет умышленно свое русло, чтобы обойти опоры моста, но изменение ожидаемых маршрутов, равно как и прямое противодействие, являются неотъемлемой частью ведения войны. Воздушная война вполне может начаться с тщательно спланированной последовательности ударов высокоточным оружием, но едва враг отреагирует, избранная последовательность действий или предпочтительные модели атак, а то и сами цели нападения тоже должны меняться. Обычное упорство в достижении поставленных целей является ключом к успеху во всем, кроме войны, где побеждает только упорная гибкость.
Воздушная война на практике
Во многом благодаря тому, что воздушная война в Персидском заливе велась на основе здравого и продуманного плана, она решила исход кампании в целом и была признана крайне успешной. Тем не менее стоит помнить, что воздушная война – это переходный этап, включающий в том числе большое количество бомбардировок в старом стиле с их сомнительной эффективностью, лишенный механизма реагирования на возможные изменения обстановки, зато жестко следующий первоначальному плану. Организационные нововведения не поспевали за появлением новых авиационных боеприпасов и систем наблюдения, поэтому упор делался на рутинную точность при поражении целей, а вот в выборе целей наблюдалась сильная неразбериха. Причем речь шла не только о незначительных технических моментах. Способность надежно направить бомбу в зону радиусом в три фута от цели бесполезна, если нет достаточных сведений о месте этой цели в общей схеме положения дел у противника. Подробно разработанный к концу Второй мировой войны «анализ уязвимостей» стал впоследствии бессмысленным, так как появление всеразрушающего ядерного оружия как будто сделало его неактуальным. Но все изменилось сегодня, в «постъядерном» настоящем, особенно сейчас, когда оружие может точно наводиться даже на отдельные части небольших объектов (на воздуховоды бункеров, наружные аварийные генераторы и т. д.). До определенной степени анализ уязвимости является предметом инженерной науки, но в гораздо большей степени он остается искусством. Зачастую наиболее уязвимыми являются процессы в рамках конкретных структур, а не сами структуры как таковые, причем нередко уязвимости будут управленческими или бюрократическими, а не техническими.
Стратегия воздушной войны важнее любых технических подробностей. Даже в кампании с самым благоприятным соотношением планировщики все равно должны считаться с недостатком сил и средств – нельзя немедленно и одновременно атаковать все возможные цели. Некоторые цели, включая ключевые средства ПВО, имеют, естественно, приоритетное значение. Другие – например городские районы – можно вообще не принимать во внимание как бесполезные или даже контрпродуктивные. Но между двумя этими полюсами планирования выбирается, что именно бомбить и в какой последовательности. Наука находит себе применение повсюду в области воздушной войны, но никакая научная теория не поможет при выборе и приоритизации целей, от чего зависит, собственно, успех бомбардировок в целом. Нет другого выхода, кроме глубокого изучения страны-мишени с ее политической культурой, руководством, всеми известными целями в данном конфликте, сильными и слабыми сторонами вооруженных сил и их методами ведения войны на каждом уровне стратегии. Указанные сведения (на деле их еще больше) необходимы для того, чтобы построить «анатомическую карту», которая выявляет ключевые элементы организации вражеской операционной системы или, точнее, комбинации операционных систем. Но стоит начаться бомбардировкам, «операционная система» врага станет меняться вследствие этих бомбежек, поскольку будут предприняты попытки обойти зримые последствия авиаударов и то воздействие, которое противник предвидит в дальнейшем, вне зависимости от того, верны его прогнозы или нет. Опять возникает привычный парадокс: в самой степени, в какой «анатомическая карта» окажется верной, а бомбежки – эффективными, будет опровергаться довоенное планирование, поскольку противник станет реагировать. Особая опасность кроется в ободряющей вражеской пассивности: бомбардировки могут быть удивительно точными, но при этом неэффективными с точки зрения вражеских лидеров. Ни Саддам Хусейн во время войны в Персидском заливе 1991 года, ни Слободан Милошевич в ходе войны за Косово в 1999 году не очень-то стремились реагировать на воздушную войну против их режимов; возможно, они оба усматривали в разрушениях пользу – или, по крайней мере, считали бомбежки нейтральным воздействием для сохранения своей власти. Напомню, что оба так и остались у власти.
Поскольку постоянная эффективность воздушной войны требует постоянного обновления списка целей, любое промедление между нанесением ударов с воздуха и поступлением сведений о степени причиненного этими ударами урона чревата оплошностями. Наиболее серьезная организационная слабость, которую обнажила война в Персидском заливе, проявилась в сборе, анализе, оценке и распространении информации о нанесенном бомбежками ущербе. Данный недостаток не исправила и война за Косово прежде всего из-за дефицита самолетов для аэрофотосъемки: похоже, армейская авиация предпочитала закупить очередной истребитель вместо разведывательного самолета, еще один пилотируемый самолет вместо дюжины беспилотных разведывательных летательных аппаратов (США крайне неохотно закупили у Израиля несколько таких аппаратов, которые доказали свою полезность в Персидском заливе, но за все последующие годы до войны за Косово не удосужились пополнить парк этой техники, и потому к началу косовской операции в наличии оказались только два больших беспилотных аппарата). В результате затрудняются своевременная корректировка планов и внесение необходимых изменений в проект воздушной войны (чему также препятствуют негибкие структуры командования, ненужное дублирование ударов по уже разрушенным целям и неспособность снова атаковать не до конца уничтоженные объекты). Вот почему даже лучшее оружие ВВС, способное поразить цель с вероятностью 85 %, никогда в реальности не достигнет такого уровня эффективности на оперативном уровне, то есть при поражении действительно важных целей.
Израильские ВВС первыми продемонстрировали новый вид систематического подавления ПВО противника – 10 июня 1982 года. Шестнадцать залпов очень современных на тот момент и произведенных в СССР ракет «земля – воздух» (этого хватило бы на крупную армию) были уничтожены меньше чем за час без потерь собственных самолетов – за счет комбинированного применения широкого спектра американских и израильских электронных средств ведения войны (ракет с автоматическим наведением на радиолокационные станции, средств электронного подавления радаров противника, оборудования постановки помех и выведения ложных целей) и беспилотных аппаратов (ударные машины с дистанционным управлением, ракеты класса «земля – земля»), а также ударов с воздуха на сверхмалых высотах кассетными бомбами. Ключом к успеху было единовременное применение всех названных средств на оперативном уровне, причем контратака оказалась возможной благодаря тщательному сбору разведывательной информации, выявлению полной схемы развертывания сирийских средств радиоэлектронной борьбы. Это был совершенно новый способ подавления ПВО – не последовательное истощение радаров, ракетных батарей и позиций зенитных орудий, как в ходе Вьетнамской войны, а скорее идеальная версия электронного рейда коммандос, когда каждое отдельное действие заранее согласовано с остальными для единовременного исполнения, чтобы закончить операцию еще до того, как враг вообще поймет, что его атаковали. Когда сирийцы отреагировали, направив в бой свои лучшие реактивные истребители, израильтяне применили тот же самый интегрированный подход для их перехвата. До этого в воздушных боях с сирийскими истребителями соотношение потерь было 10:1 (в лучшем случае 16:1) в пользу израильтян. Однако 10 июня 1982 года тактическое мастерство израильских пилотов подкрепили бортовые радары, засекавшие сирийские истребители уже на взлете, и умелое наведение с земли, из-за чего израильтяне добились поистине небывалого соотношения боевых потерь – 85:0.
В Персидском заливе в 1991 году согласованное подавление сил ПВО Ирака с самого начала воздушной войны минимизировало потери самолетов США и сил коалиции, а еще позволило прочно занять средние высоты, которые больше всего подходят для прицельного бомбометания. Летая достаточно высоко (обычно гораздо выше 10 000 футов), экипажи бомбардировщиков спокойно идентифицируют цели, обдуманно используют свое вооружение и фиксируют степень поражения объекта (хотя окончательный реальный ущерб оценивается все-таки другими людьми уже после взрыва и последующих детонаций, если таковые происходят). Напротив, тактика британских ВВС, атаковавших на сверхмалых высотах и на сверхскоростях, отрабатываемая годами для уклонения от ракет советских систем ПВО в Европе, в иракских условиях оказалась непригодной. Зенитные ракетные комплексы Ирака фактически утратили боеспособность, а вот огонь зениток был достаточно плотным. Результатом стали бессмысленные потери – шесть британских самолетов за шесть дней войны. Хуже того, использование пилотируемых самолетов словно в качестве ракет сделало невозможным применение высокоточного оружия, прежде всего бомб с лазерным наведением. Британские «Торнадо» всего-навсего сбрасывали неуправляемые бомбы, следуя заранее введенным в навигационные компьютеры командам; экипажи самолетов не видели под собой ничего, кроме сливавшейся в глазах местности.
Другим открытием воздушной войны в Персидском заливе, подтвержденным войной за Косово, стал тот факт, что самолеты «Стелс», предназначенные для уклонения от радаров и систем инфракрасного обнаружения, могут быть удивительно экономичными, пусть даже каждый из них по отдельности стоит дороже своих обычных аналогов. Причина в том, что самолеты «Стелс» могут действовать автономно, тогда как обычные ударные самолеты, как правило, требуют сопровождения истребителей, прикрывающих сверху, истребителей с антирадарными ракетами, самолетов РЭБ, а зачастую еще и заправщиков для всей группы (по сути, лишь небольшая часть эскадрильи реально участвует в ударах по наземным целям). В ходе войны в Персидском заливе 1991 года привлечение восьми или десяти штурмовиков для доставки всего шести бомб стало рутинной процедурой. В войне за Косово 1999 года соотношение количества ударных и вспомогательных самолетов оставалось примерно таким же. Разумеется, экономичность воздушной войны неуклонно снижается в той мере, в которой возрастает количество самолетов сопровождения. Стремление избежать потерь может побудить к переходу за кульминационную точку полезности. Виртуальное истощение – отвлечение ресурсов от наступательных действий на самозащиту – может оказаться более дорогостоящим, чем истощение вследствие потери наступательной мощи. В ходе войны за Косово ударные самолеты НАТО настолько плотно опекались, что их пилоты находились в большей безопасности, нежели пассажиры некоторых гражданских авиалиний в странах третьего мира, а сама воздушная кампания соответственно ослабела.
Оперативная важность немедленного информирования о результатах совершенных авианалетов увеличивается по мере роста стоимости тех управляемых аппаратов, которые позволяют хотя бы частично просмотреть записанные на пленку результаты произведенного ими воздействия. Напротив, если при использовании каких-либо видов вооружения налицо сокращение потока обратной связи (всего лишь до уровня захвата цели, как у ракет класса «воздух – земля»), то пропорционально этому сокращению уменьшается ценность данного вида вооружения. Что касается крылатых ракет, которые запускаются без всякого риска для людей, но не дают моментального отчета о результатах своих атак, их стоимость должна быть снижена еще больше. Крылатые ракеты в Персидском заливе имели больший медианный разброс поражения (15–45 футов) в сравнении с лучшим бортовым вооружением, то есть бомбами с лазерным наведением (точность – три фута), и эта разница была принципиальной для некоторых типов целей. Данный недостаток во многом удалось устранить к началу войны за Косово, когда средний разброс поражения крылатых ракет упал ниже 10 футов. При этом крылатые ракеты не утратили своего важного оперативного преимущества: большое количество ракет возможно одновременно запустить в самом начале воздушной войны. В ходе войны в Персидском заливе 52 крылатые ракеты выпустили в первый же день, еще 52 – во второй день; к концу третьего дня из 284 ракет, выпущенных за всю воздушную войну, были запущены 196 штук. В войне за Косово 1999 года общее количество выпущенных крылатых ракет было больше, но их запускали не столь плотной группой в начале кампании, поскольку командование НАТО исходно одобрило поражение всего нескольких целей.
Оценка наступательной воздушной мощи
Почему грандиозные обещания пионеров авиации 1920-х годов оставались невыполненными вплоть до войны в Персидском заливе 1991 года? Быть может, эти пионеры ожидали слишком многого от технического прогресса за слишком короткий срок? На самом деле, как выясняется, верно прямо противоположное: они совершенно не предвидели упадка воздушного могущества вместо взлета. Когда итальянец Джулио Дуэ, американец Билли Митчелл и будущий лорд Тренчард единодушно твердили, что войны грядущего будут выигрываться исключительно бомбардировкой с воздуха, они имплицитно подразумевали высокую точность обнаружения и поражения целей. Все трое летали на бипланах в годы Первой мировой войны, когда единственным способом навигации было визуальное наблюдение, а пилоты зачастую просто следовали вдоль известных им дорог, железнодорожных линий или рек. Конечно, этот метод целиком зависел от хорошей видимости, но в практическом применении гарантировал, по сути, что одну область поражения не перепутают с другой. Несомненно, всем этим теоретикам и в голову не приходило, что в последующие десятилетия появятся более развитые средства аэронавигации, которые сделают такую точность невозможной.
К тому же в те времена самолеты сбрасывали бомбы на скорости ниже 90 миль в час и с крайне малой высоты, часто ниже 1000 футов. Это было опасно даже в те дни, зато обеспечивало точность бомбометания – как минимум при атаке крупных целей, например железнодорожных узлов. Опять-таки, пионеры авиации 1920-х годов не могли предположить, что в последующие десятилетия истребители и бомбардировщики будут охотиться друг за другом на гораздо более высоких скоростях и высотах, днем и ночью, сводя на нет всякую надежду на точность даже при хорошей видимости целей. Наконец, экипажи времен Первой мировой войны почти всегда могли видеть, поразили они цели или нет, взорвались ли их бомбы, имеются ли зримые признаки нанесенного урона. Ничего подобного не осталось в наследство их преемникам, которые в своих действиях полагались на смелые – увы, чрезмерно смелые – допущения.
Так что 17 января 1991 года в Багдаде, когда F-117 начали находить помеченные конкретные здания и сбрасывать бомбы с лазерным наведением в радиусе не более трех футов от цели, одновременно записывая на видеопленку атаку в ее последовательности, пилоты попросту восстановили те утерянные качества наступательной воздушной мощи, которые Дуэ, Митчелл и Тренчард считали само собой разумеющимися. Вот почему их предсказания в конечном счете сбылись в ходе войны в Персидском заливе, после семидесяти лет блужданий на фоне возрастания скоростей, неуклюжем наведении и обыкновенно слабой точности попаданий.
Последующие войны – афганская 2001 года и вторая иракская 2003 года – снова продемонстрировали, впрочем, что невозможно сбежать от парадоксальной логики стратегии, как ни старайся: если не учитывать неподвижные цели, то по мере потенциального повышения эффективности воздушного удара возрастает и потенциальная рассеиваемость вражеских сил, вследствие чего фактическая эффективность бомбежки стремится к нулю после преодоления кульминационной точки. Постепенно стало понятным, что важно именно индивидуальное наведение (так называемые «удары дронов»); этот метод снова внедрили израильтяне, и он вполне эффективен, вот только благодаря ему воздушное могущество выступает лишь в качестве приложения к деятельности разведки.