Полезна ли стратегия?
Моя цель состоит в том, чтобы раскрыть механизмы действия парадоксальной логики на пяти уровнях и в двух измерениях, а также предложить в рамках исследования общую теорию стратегии. Возможно, читатели сочтут, что она объясняет превратности истории убедительнее и с меньшим количеством нестыковок, нежели простой здравый смысл, хотя, конечно же, истинной проверкой достоверности любой теории служит ее способность предсказывать будущее при наличии достаточного объема информации. Но ни одна теория не в состоянии предписывать, что конкретно надлежит делать, ибо направление действий определяется моральными ценностями и поставленными целями. Составление правил поведения, практических схем действий и завершение разработки большой стратегии я оставляю тем, кто облечен властью принимать решения в данное время и в данном месте. Теория лишь дает советы относительно того, как нужно принимать решения: не суживая комплексную реальность ради простых шагов и «наилучших» ответов на каждый вопрос по отдельности, а учитывая все пять уровней в обоих измерениях для поиска решений, которые обеспечивают гармонию между ними. Тогда хватит и обыденной адекватности, чтобы взять верх, не испытывая потребности в превосходящей силе или превосходящем мастерстве. Все величайшие полководцы мировой истории, от Александра Великого до Наполеона и далее, терпели поражение от менее славных врагов, как блистательный Роммель уступил бесконечно заурядному Монтгомери.
Однако имеются веские причины для того, чтобы с осторожностью применять даже столь великую мудрость. Во-первых, существует очевидное затруднение с обретением должной гармонии, из-за чего даже выбор одного-единственного вида становится нелегким испытанием. Тут недостаточно подсчетов стоимости и технических проверок, сложных самих по себе. Оружие нужно оценивать также на тактическом уровне, чтобы понять, как оно будет применяться изначально, какова возможная реакция врага, какова будет ценность оружия после вражеской реакции. Причем это лишь прелюдия к анализу на оперативном уровне и далее, на уровне стратегии театра военных действий (не исключено, что этот анализ придется повторять снова и снова для каждого театра военных действий, представляющего интерес). Если новое оружие достаточно полезно благодаря своим инновационным характеристикам, поразительной эффектности или масштабам воздействия, возможные реакции союзников и врагов необходимо прогнозировать также в горизонтальном измерении, прежде чем принимать окончательное решение о производстве этого оружия на уровне большой стратегии. Это верно, например, в отношении предложенного недавно «тонкого» развертывания обороны против баллистических ракет, призванного защитить США от нападений государств-изгоев, которые приобрели несколько ракет на черном рынке или ухитрились изготовить их самостоятельно. Может ли американское развертывание локальной обороны привести к новой гонке вооружений с Российской Федерацией или даже с Китаем, пусть обе страны не входят в список целей? Не спрячут ли государства-изгои свое ядерное оружие или биологические вирусы в чемоданчики для ручной доставки, порождая угрозу, справиться с которой куда труднее даже самим агрессорам? Поссорит ли эта мера «прикрытые» США с незащищенными союзниками – или же, напротив, ободрит последних, показав, что Америка теперь сможет решительнее отстаивать их интересы? Лишь при наличии ответов на эти вопросы стоит обращаться к инженерам, которые рассчитают, насколько успешной может быть оборона от баллистических ракет, и к бухгалтерам, которые подсчитают объем затрат.
Предполагается, что все подобные подсчеты по определению включаются в процесс принятия решения. Но в реальности обычно наблюдается иное – широкая пропасть между практикой и полноценным приложением теории с ее уровнями и измерениями стратегии. Довольно часто защитники и критики того или иного решения сосредоточиваются лишь на одном или двух уровнях, которые соответствуют их познаниям и на которых анализ приносит нужные для них результаты. Вот почему анналы военной истории пестрят эпизодами использования технически внушительного оружия, которое никогда не стали бы производить, оценив элементарные тактические реакции. Например, в битве под Курском в 1943 году немцы потеряли практически все свои дорогостоящие тяжелые «фердинанды»[191], поскольку на машинах не было пулеметов, которые позволили бы уничтожать русскую пехоту, – а ведь последствия этого промаха мог предсказать любой солдат, воевавший на Восточном фронте. Известно и множество случаев, когда разрабатывалось оружие, успешное технически и тактически, но такое, оперативного провала которого следовало ожидать заранее. Так, США израсходовали немалые средства на разработку специализированных противотанковых самолетов, пригодных для сражений со скоплениями бронетехники, но эти самолеты не получили применения, потому что на поле боя непременно обнаруживается обилие зенитных установок. Такой итог был вполне прогнозируемым. Также возникают ситуации, когда оружие, успешное на всех военных уровнях, оказывается контрпродуктивным на уровне большой стратегии, поскольку оказывается бесполезным в горизонтальном измерении: так, передовые для своего времени немецкие линкоры, построенные до 1914 года, хорошо показали себя в действии, но навлекли на Германию смертельную ненависть британцев (опять-таки, вполне предсказуемый итог).
Гораздо более серьезные затруднения появляются, когда теорию нужно использовать для конструирования цельной схемы большой стратегии. Прежде всего цели стратегии должны быть последовательными, неважно, определяются ли они традицией, бюрократическим компромиссом, прихотью диктатора или демократическим выбором. Разумны они или нелепы по чьему-либо мнению, эти цели не могут взаимно исключать друг друга или ранжироваться непоследовательно, ибо в этом случае к формулированию большой стратегии приступать нельзя. Далее, необходимо установить строгие нормы «поведения» как для вертикального, так и для горизонтального измерений стратегии. При всем изяществе и изобретательности схемы ее воплощение зависит от бесчисленного множества мелких бюрократических решений. В военной политике специфические приоритеты, задаваемые схемой, неизбежно столкнутся с сопротивлением различных родов и видов вооруженных сил, потому что никогда не бывает так, чтобы всем и везде хватало всего. Например, попытки радикально изменить, а не просто численно сократить вооруженные силы США после завершения холодной войны были сорваны военными, которые упорно твердили, что уменьшение бюджета надо распределять равномерно. При этом было вполне очевидно, что сухопутным силам и морской пехоте, лишившимся гарнизонных обязанностей времен холодной войны, финансирование следует урезать непропорционально, чтобы тратить больше на ВВС, но это устремление не смогло преодолеть стойкого сопротивления. Тем самым Объединенный комитет начальников штабов избежал малоприятных распрей – но когда США вели войну в Косово в 1999 году, дефицит авиации ощущался остро, а вот сухопутных войск, которые не использовались и не могли использоваться, имелось в изобилии.
В первую очередь любая схема большой стратегии требует координированных действий в области дипломатии, пропаганды, секретных операций в экономической сфере и в военной политике. Даже если в стране отсутствует избранный парламент, способный противостоять исполнительной власти и предлагаемой последней схеме большой стратегии, даже в отсутствие каких-либо групп интересов, способных противиться реализуемой политике, широко разветвленный бюрократический аппарат современных государств сам по себе выступает главным препятствием к применению сколько-нибудь всеобъемлющей схемы большой стратегии. Всякое гражданское или военное ведомство устроено таким образом, чтобы преследовать собственные специфические цели, каждое обладает особой институциональной культурой. Отдельные ведомства, сознательно или неосознанно, будут, скорее всего, сопротивляться применению согласованной схемы всякий раз, когда она начнет ущемлять их частные бюрократические интересы, привычки и цели. С точки зрения применения нормативной большой стратегии организация современных государств служит как необходимым инструментом, так и могучим препятствием.
В любом случае нелегко находить гармоничные стратегические решения, которые действительно лучше сугубо прагматических импровизаций. Постижение парадоксальной логики на пяти ее уровнях и в двух измерениях наглядно обнажает ошибочность решений, подходящих только для одного уровня, но не принимающих во внимание реакцию на других уровнях. Чтобы перейти от негатива к позитиву, необходимо учитывать все соответствующие факторы на всех уровнях и в обоих измерениях – сначала для того, чтобы понять ситуацию и принять решение, а потом для того, чтобы действовать. Конечный комплекс оставляет широкий простор для ошибок. Поэтому теоретическое превосходство надлежащего стратегического поведения на практике может опровергаться, как на войне хитроумный и сложный маневр может в силу излишнего организационного трения оказаться губительнее простой и грубой лобовой атаки.
Часто слышатся призывы общественности к «связной» или «последовательной» национальной политике. Нередко считается данностью, что все составные элементы правительства должны действовать координированно, формируя эту национальную политику, логичную с точки зрения здравого смысла. Это справедливо для экономической или социальной политики, но когда мы говорим о конфликтах в международных отношениях, а тем более о войне как таковой, лишь мнимо противоречивая политика способна нивелировать саморазрушительные последствия парадоксальной логики. Если, например, при разработке большой стратегии становится ясно, что надо повышать готовность к войне, но при этом увеличивать общие затраты на военные нужды невозможно, то будет уместным сосредоточиться на живой силе, пополнении припасов и интенсивности тренировок личного состава, в ущерб долгосрочным разработкам нового оружия и его производству. Нужно наращивать наличную силу за счет силы будущей, но такая военная политика требует более примирительной внешней политики ради смягчения грядущих кон