эластичной обороны, при которой не обороняют ни одного отдельно взятого участка территории, чтобы лучше защитить ее всю благодаря тому, что войска освобождаются от своих обязанностей по непосредственной защите тех или иных участков. Проистекающая из этого свобода действий, позволяющая уклониться от главных ударов врага, передвигаться по собственной воле и полностью сосредоточиваться, дает обороняющимся все преимущества перед нападающими. При этом они еще сохраняют изначально присущее им преимущество: сражаться в знакомом и, как можно полагать, дружественном по отношению к ним окружении. Хотя с сугубо военной точки зрения подобные обстоятельства часто рассматриваются как идеальные, с точки зрения правителей это самая нежелательная из всех оборонительных стратегий, независимо от того, чего они стремятся достичь: богатства, благосостояния или контроля. Точно так же и в противоположном случае — при статичной обороне: стремление не допустить вообще никакого вражеского проникновения на свою территорию — лучшее решение с политической точки зрения, но худшее — с точки зрения военной.
Конечно, обе эти крайности в чистом виде редки. На практике встречаются только приближения к ним: даже когда сталинское верховное командование решило уклониться от нового немецкого наступления в 1942 году, применив оборону столь эластичную, что были оставлены сотни городов, Сталинград оно оставить не могло. И даже готовность НАТО защищать Западную Германию в годы «холодьюй войны» не предполагала защиты каждой пяди ее территории[83]. Компромиссы неизбежны. Политическим приоритетам отводится больше места, когда чувство безопасности сильнее (оправданно или нет), тогда как военные приоритеты, похоже, начинают преобладать в принятии решений на уровне стратегии театра военных действий, когда опасаются грозящей вскоре катастрофы.
Разумеется, существует целый спектр различных решений между крайностями эластичной обороны, которая вовсе и не сопротивляется, а, скорее, сберегает силу для контратак, и полностью статичной обороной всего фронта. Только политические решения (включая немедленную реакцию на изменяющуюся ситуацию) могут определить границу между тем, что нужно защищать любой ценой, и тем, что допустимо оставить, пусть хотя бы временно.
Но есть и другой формат, отклоняющийся от этого спектра, а именно — глубокая оборона (defense-in-depth), при которой более или менее глубокую фронтовую зону не защищают статично, но и не оставляют противнику. Взамен эту зону обороняют выборочно, самодостаточными силами, действующими как острова сопротивления, образующие скорее цепочку, нежели сплошную линию обороны. Исторически стратегия глубокой обороны служила для постоянной охраны замков и укрепленных городов, располагающихся неподалеку от враждебных границ; это было частью стратегии Римской империи, начиная со времен Диоклетиана, то есть с конца третьего века нашей эры. В современных войнах эти методы применялись в зонах маневра. Защищенные удобной местностью или искусственными преградами, организованные и снабжаемые так, чтобы сражаться самостоятельно, подобные острова сопротивления нужны для того, чтобы удерживать важные проходы вдоль основных транспортных магистралей, либо для того, чтобы защищать ценные объекты инфраструктуры, например аэродромы и крупные склады. Но, если должен быть некий шанс на победу, то их основная функция заключается в том, чтобы предоставлять защищенные базы, с которых можно было бы осуществлять подрывные вылазки и контратаки — в идеальном случае согласованно с главными силами, остающимися по эту сторону линии фронта, защищенной только в глубину.
Если эти острова сопротивления должны быть достаточно крепки и располагаться на достаточной глубине, ясно, что они не могут образовать непрерывный фронт. Поэтому враг может наступать, не задерживаясь для того, чтобы их атаковать: он может обойти стороной любой остров сопротивления, чтобы достичь своих целей в глубоком тылу. Но эта возможность представляет собою и потенциальную ловушку: как в прошлом наступающая колонна не могла без серьезного риска обойти стороной непокоренную крепость, в которой оставались войска, готовые совершить вылазку, так и ныне бронетехника, проникающая вглубь территории противника, не может попросту игнорировать силы врага, которые вольны атаковать ее уязвимые фланги. Однако задержки с целью уничтожить каждый из островов сопротивления должны, в свою очередь, сбить критически важный темп наступления; с другой стороны, если оставлять силы сдерживания вокруг каждого из них, это выльется во все возрастающее рассеяние силы.
Использование стратегии глубокой защиты создает для наступающих еще большую угрозу, если у обороняющихся есть средства и моральная готовность высылать рейды против колонн снабжения, служебных подразделений и малочисленных отрядов, которые само наступление противника приводит в поле досягаемости. Но, даже если местность вынуждает нападающих продвигаться только по узким проходам, где их действительно можно заблокировать, это все равно не главная дилемма, с которой сталкиваются атакующие: ведь им нужно преодолевать сопротивление каждого из узлов обороны, один за другим лежащих у них на пути. Конечно же, стратегия и здесь не допускает никакой бесконечной прямолинейной профессии: чем сильнее местность театра военных действий ограничивает передвижение, тем крепче становится глубокая оборона — но лишь до тех пор, пока не будет достигнута кульминационная точка. В действительно непроходимой горной местности, вроде Гималаев, прямолинейная оборона, состоящая из поддерживающих друг друга позиций, блокирующих каждый проход, становится предпочтительнее, чем любая глубокая защита. Разумеется, никакая глубокая или прямолинейная защита в таких условиях не преуспеет сама по себе, без наступательных сил, которые могут, в конце концов, атаковать противника; без них силы обороны будут заперты на своих позициях — и нигде это не будет так явно, как в высокогорной местности.
НАТО во время «холодной войны» не подвергалась опасности пройти кульминационную точку в использовании местности на центральном фронте. На некоторых участках в центральной Германии были горы — но никак не сопоставимые с Гималаями или Альпами. Не было возможности перекрыть главные пути удара советских войск небольшим количеством хорошо укрепленных позиций. И все же даже в северной Германии и в так называемом Фульдском коридоре местность образовывала значительные преграды: и лесистые кряжи, и урбанизированные области, которые могли бы образовать сеть островов сопротивления. Стратегия на уровне театра военных действий, построенная на принципе глубокой обороны, конечно, могла бы в те дни ответить на советскую угрозу реляционным маневром, поскольку она содействовала бы тому, чтобы ослабить и рассеять натиск «бронированного кулака» Советской армии. В отсутствие на центральном фронте прочного препятствия, которое нужно было бы преодолеть, вторгающимся колоннам пришлось бы с боем прорываться через целый пояс обороны, все время подставляя свои уязвимые фланги для возможных атак. Укомплектованная (как оно и было наделе) призывниками и резервистами, вполне способными рваться вперед, но лишенными тактического мастерства, Советская армия сильно пострадала бы даже от местных контратак относительно малочисленными силами — если бы эти нападения были достаточно ощутимыми.
В годы «холодной войны» циркулировало много схем обороны центральноевропейского фронта альянса. Одни хотели сохранить наличные бронированные и механизированные войска, но держать их в глубине, чтобы они могли свободно маневрировать, а не привязывать их наглухо к фронтовым позициям[84]. Другие высказывались за комбинацию тех же самых сил с легкой пехотой, вооруженной противотанковыми ракетами и разбитой на небольшие подразделения, которые должны были перемещаться на вертолетах[85]; или же с местными ополченцами, призванными вести партизанскую войну наряду с регулярными подразделениями легкой пехоты[86]; или с небольшими подразделениями стандартной пехоты, распределенными по местным гарнизонам, чтобы оборонять деревни из каменных домов, которыми усеяны сельские ландшафты Германии[87]. В некоторых вариантах к этому предлагалось добавить непрерывные линии неподвижных противотанковых заграждений, чтобы замедлить продвижение советских колонн. В других вариантах, с неподвижными заграждениями или без них, предлагалось устроить укрепленные позиции для некоторых подразделений, чтобы они могли замедлить продвижение по дорогам и коридорам, проходящим по данной местности, в глубоком тылу. Цель всех этих схем заключалась в том, чтобы как-то замедлить глубокое проникновение, к которому стремились бы советские колонны бронетехники. после первого упорного сражения на фронте. Вместо этого советские колонны должны были увязнуть в глубокой обороне, чтобы их можно было разбить по частям или контратаковать в полную силу[88].
Альтернативы глубокой обороне, предлагавшиеся для центрального фронта, различались в деталях, но у них была одна общая черта: все они представляли собою примеры оригинальной военной мысли, которые расходились не только с окостенелыми бюрократическими планами, но и с политическими реалиями. Кроме того, авторы всех этих схем питали классическую иллюзию «окончательного хода». Реагируя на стратегию глубокого проникновения, которая вменялась Советской армии в масштабах театра военных действий, они не допускали того, что Возможна и рефлексивная реакция противника — новая и совершенно иная стратегия советских войск, разработанная для того, чтобы преодолеть глубокую оборону. Иными словами, они закрывали глаза на основополагающий принцип стратегии.
Но, прежде чем критиковать эти схемы, стоит напомнить об их значительных достоинствах с сугубо военной точки зрения. Они все еще представляют собою последнее слово военного искусства. На тактическом уровне, как мы видели, солдаты, ведущие бой из укреплений против атакующих, вынужденных продвигаться по открытому пространству, обладают преимуществом в силу выгодного «обменного курса» потерь, потому что их огонь действует в полную силу, а огонь атакующих — не в полную. Схожим образом небольшие подвижные подразделения, обученные при первой возможности (opp