Маркус смущенно засмеялся.
— Надеюсь, ты не будешь вести себя как робкая девочка, Кэтлин? Слезы, вздохи, ахи: «Это так неожиданно…»
Она покачала головой.
— Это не было неожиданностью, — сказала она и тут же поняла, что ответ был не из самых удачных. — И все же это серьезный шаг, Маркус, и я не все еще продумала до конца. Мне нравится быть с тобой, ты мне нравишься, но когда это станет постоянным…
Ты увязаешь все глубже и глубже. Ты уже перешла от невнимательности к неосмотрительности и, если не будешь вести себя осторожно, окажешься на грани грубости!
— Пожалуйста, скажи, что ты понимаешь меня. Я просто хочу быть в себе полностью уверенной для нашего же с тобой блага.
У Маркуса напряглись мускулы лица.
— Конечно, я понимаю, Кэтлин. Это, несомненно, моя ошибка, что я не подождал, пока ты отдохнешь. Тогда встретимся завтра?
Она улыбнулась в знак согласия, но потом вспомнила свой распорядок дня на завтра.
— Мне надо быть в клубе и дождаться, пока арендаторы привезут дополнительные столы и стулья, да еще поговорить с цветочником.
— Это, надеюсь, не займет целый день, — сказал он и встал. — Я позвоню.
Она кивнула и смотрела, как он спускается с крыльца, слишком усталая, чтобы отреагировать на внезапность его отъезда. Потом вскочила и поспешила за ним.
— Маркус, ты не хочешь поцеловать меня и пожелать спокойной ночи?
— Я подумал, что это, может быть, неподходящий момент.
— Не глупи, — прошептала она и прислонилась головой к плоскому столбу крыльца, посмотрев на него оттуда. Он перевел дыхание, поднялся снова на верхнюю ступеньку и поцеловал ее, как обычно, — или в этом поцелуе была какая-то сдержанность?
Она все еще стояла, прислонившись к столбу, подложив одну руку под щеку, чтобы не испачкать лицо меловой побелкой. Неподвижно стояла она, пока свет задних фар «мерседеса» не исчез в дали тускло освещенного бульвара.
Пора идти спать. Но вместо этого она вернулась к качелям и опустилась на их удобные подушки. На них можно было лежать, только подогнув колени.
— Ну и идиотка, — пробормотала она вслух. — Разве так отвечают на предложение выйти замуж!
Конечно, она не предполагала, что так ответит на предложение Маркуса. Внезапное колебание встревожило ее. Она уже успела узнать, как он ей нравится; и знала — он ей не раз говорил об этом, — что он ее любит. Если бы кто-нибудь нашептал ей в ухо сегодня, что Маркус любит ее и будет просить ее руки, она была бы рада, но это бы ее не удивило. Никого в Спрингхилле не удивило бы, так как все они рано или поздно ожидали этого…
Она мрачно взвесила все «за» и «против». Они ожидают этого. Разве проблема заключается в этом?
Однажды, когда-то давно, в Спрингхилле ожидали того же. Все, кроме одного. В тот раз они оказались разочарованными, и принимать нелепые излияния сочувствия было так же трудно, как и отказ самого Пенна. Может быть, старая рана все еще ноет где-то глубоко внутри? Возможно ли, что она сдерживала свои чувства к Маркусу только потому, что однажды Пенн не смог или не захотел связать себя обязательствами?
— Идиотка, — повторила она вслух. — Ну круглая идиотка, если ты поэтому так себя ведешь!
Легкий ветерок пробился сквозь живую изгородь из таволги перед домом и пошевелил каштановую прядь, пощекотав ею щеку. Мягкие июньские бризы по вечерам напоминали ей о том последнем чудесном лете, со времени которого прошло теперь уже десять лет…
Ей оставалось две последних недели весны до окончания средней школы, когда Пенн приехал домой на каникулы после первого года учебы в университете. В то субботнее утро она сидела на качелях, пытаясь сосредоточиться на поэтах-роялистах, когда он, посвистывая, появился на дорожке. Когда Кэтлин увидела Пенна снова, его черные, блестевшие на солнце волосы, серебристо-серые от избытка солнца глаза, сердце ее защемило от радости. И от любви. Ей нелегко было в тот год: Пенн был так далеко от нее. Но осенью она вместе с ним поедет в университет, и они всегда будут вместе. Они должны все как следует обсудить, а для Кэтлин все и так было ясно.
Ничто не предвещало тогда, что долгая летняя пора ее юности кончилась — кончилась чудесная пора, когда все было впереди, когда она была молода и так любила. Мир был напоен ароматом свежести и солнечным сиянием, и ничто не сулило угрозы, что он сорвется со своей оси.
И вот в один из жарких июльских дней мир Пенна рухнул — а с ним стал рушиться и мир Кэтлин, хотя она еще несколько недель не осознавала этого.
Она сидела у зубного врача, и он, снимая у нее зубной камень, вдруг сказал:
— Какой ужас случился с Колдуэллами! Вы слышали?
Казалось, у нее вздрогнуло и остановилось сердце.
— А что такое? Они поехали на этой неделе на рыбалку на озеро Верхнее… — встревожено пробормотала она.
Она все еще не пришла в себя от болезненной слабости, которая словно парализовала ее, когда он повторил то, что рассказал ему предыдущий пациент, — о несчастном случае на озере, а также историю, о которой стало известно в Спрингхилле. О пьянице на быстроходном катере, который врезался в борт взятого напрокат Колдуэллами прогулочного катера с закрытой кабиной и почти рассек его надвое.
— Нет, не может быть, — шептала она в отчаянии. — Ведь вы же знаете, такие истории всегда обрастают неправдоподобными слухами, пока передаются от одного к другому.
Но все оказалось правдой, и к вечеру об этом говорил уже весь город. При столкновении родители Пенна находились на нижней палубе — и вот теперь оба они были мертвы.
Сам Пенн стоял у руля в кабине катера. При толчке его отбросило в сторону, и он наглотался воды вместе с выплеснувшимся в нее горючим. Уклоняясь от ударов о плавающие обломки катера, он старался держаться на плаву, пока его не подобрал на свой катер случайный свидетель этой трагедии. Несколько дней спустя, весь еще в синяках и бинтах, Пенн привез тела своих родителей и спокойно, словно застыв, стоял у их могилы. Он был единственным оставшимся в живых после этого ужасного несчастного случая и последним в роду Колдуэллов.
Жители Спрингхилла говорили, что Пенн сделан из прочного материала, раз он с такой стойкостью перенес эту утрату. Позже, понятно, они изменили свое мнение и утверждали, что он был слишком спокоен и чересчур пассивен. Говорили, что это противоестественно и за этим неизбежно последует какой-нибудь срыв. Они знали, что это произойдет.
Но шли недели, прежде чем случилось неизбежное…
Резко, со скрипом открылась наполовину Дверь, из-за нее выглянула Одри Росс и спокойно спросила:
— Это ты, Кэтлин?
— Да, мам.
Она распрямилась и почти машинально потерла ладонями руки, все еще погруженная в воспоминания. Качели скрипнули, двинувшись под ее тяжестью.
Одри в теплых шлепанцах и махровом халате пересекла крыльцо, на ходу завязывая пояс.
— Ты одна? Мне показалось, я слышала голос Пенна. Это он привез тебя домой?
— Нет, Маркус.
— Да, конечно, — Одри зевнула. — Кажется, я уже почти спала, когда услышала скрип качелей на крыльце. Он напомнил мне те поздние вечера, когда вы с Пенном засиживались на них до рассвета. — Она пристроилась на краешке качелей. — И как твой отец обычно спускался вниз и спрашивал Пенна, который час, а Пенн вежливо отвечал ему…
— И он не понимал намека, что пора идти домой, — закончила Кэтлин.
Одри слегка улыбнулась.
— Кажется, я сегодня сентиментальнее, чем обычно, — пробормотала она. — Стефани сказала сегодня, что у нее есть покупатели на наш дом. Она привезет мне утром их предложение.
— В воскресенье? Эта женщина работает без выходных?
— Она сказала, что покупатели приехали в наш город из других мест и хотели бы поскорее получить ответ. — Одри снова зевнула. — Надеюсь, они предложат хорошую цену. Признаться, для меня было бы большим облегчением, если бы сразу все решилось. Я смотрю, уже нужно стричь лужайку, а маленький Бентон, сын соседей, куда-то исчез.
— Опять?
— Думаю, ночует в лагере, на открытом воздухе. Интересно, возьмется кто за эту работу? Сейчас, дорогая, все не так, как в твои школьные годы. Тогда всегда было полно молодых людей, которые болтались без дела. И любого можно было подкупить печеньем, яблочным паем или карманными деньгами. Кстати, о молодых людях, — задумчиво произнесла Одри. — Интересно…
Кэтлин засмеялась.
— …не проведет ли Маркус своего рода испытание нового оборудования фирмы «Тёф мастер»? Я его спрошу, мама, но…
— Нет, я совсем не то имела в виду. Интересно, не мог ли Пенн позаботиться об этом.
Кэтлин прикусила губу. Потом очень спокойно сказала:
— Все это было много лет назад, мама.
Сначала она подумала, что ее мать не расслышала, но наконец Одри сдержанно сказала:
— Да. Я знаю, дорогая. Но не думаешь ли ты, что сейчас… — Она вздохнула, и Кэтлин собралась с духом, но вместо этого Одри сказала только: — Ты же знаешь, я всегда любила Пенна.
— Знаю. Я попытаюсь выбрать время и подстригу лужайку сама. А сейчас, мама, не думаешь ли ты, что было бы лучше идти в кровать? Ты должна быть бодрой и решительной завтра, когда будешь рассматривать утром предложение покупателей.
Одри поднялась с качелей.
— Кэтлин, что на самом деле произошло между тобой и Пенном? — спросила она нерешительно. — Если это было одно из тех глупых недоразумений, которые случаются порой, то… Что ж, ты должна помнить, какую ужасную трагедию он пережил, дорогая.
— Я никогда этого не забывала, мама. И то, что произошло, не было просто глупым недоразумением. Но сейчас уже слишком поздно об этом говорить.
Кажется, Одри поняла, какое время Кэтлин имела в виду.
— Никогда не бывает слишком поздно, дорогая. И если это даст тебе возможность почувствовать себя лучше…
Эта мысль заставила Кэтлин вздрогнуть. Ошеломить Одри сейчас своими потрясшими ее когда-то переживаниями? После стольких лет, на протяжении которых она все это носила в себе?