Отряхнувшись, я придал лицу выражение полного равнодушия и спокойным, но при этом широким шагом направился в сторону, противоположную центральной площади.
Не успел я сделать и пары десятков шагов, как из-за ближайшего поворота выскочил отряд стражи во главе с ветераном Опалового ранга. Выражения лиц стражников выдавали их явное беспокойство. Заметив меня, десятник мгновенно оценил мой статус, а также заметил Знак цехового шерифа.
— Уважаемый шериф, — обратился он ко мне, — вы не знаете, что там громыхает на центральной площади?
— Да ничего страшного, — с натянутой улыбкой ответил я. — Один молодой человек до изумления перебрал “Слёз радости Сино”, и сейчас жрецы вразумляют неразумного.
— Благодарю! — кивнул ветеран и махнул ладонью своим людям.
Стражники бодро, с явным облегчением на лицах после того, как услышали моё пояснение, поспешили в сторону главной городской площади.
Я же, даже не смотря в их сторону, пошёл дальше, вознося молитвы всем богам — как земным, так и божествам Айна — за то, что меня миновала случайная встреча с Дайсом, что называется, нос к носу. У этого парня было просто удивительное чутьё на всё любопытное, необычное и интересное. Так что вполне могло случиться так, что, брось он на меня пусть и самый мимолётный взгляд, его интуиция, многократно усиленная глубочайшим опьянением, направила бы интерес в мою сторону. А после нескольких встреч со Скалли я уже не питал иллюзий о том, что могу переиграть Осколки на их поле.
Успокаивало то, что, каким бы везучим Дайс ни был, после устроенного им действа он точно какое-то время проведёт в местной каталажке. Хотя… Когда дело касается Дайса, никогда нельзя быть уверенным в чём-то на сто процентов.
Глава 8
Мне очень хотелось своими глазами взглянуть на Перевёрнутую Башню. Самому, а не через призму «воспоминаний будущего». Но в Фейсте Башня располагалась за зданием главного Храма, а я совсем не горел желанием двигаться в том направлении. Почему? Да потому что, кто этого Дайса знает? А вдруг он окажется настолько изворотливым, что сбежит от гнева жреца, начнёт скрываться от стражи и случайно наткнётся на меня?А там, глядишь, и меня затянет в водоворот его «везения». Скорее всего, я просто дую на холодную воду, но поделать с этой вспышкой паранойи ничего не могу. Так что «туристическая экскурсия», чтобы посмотреть на Перевёрнутую Башню Сино, подождёт до более спокойных времён.
С этой мыслью я широкими шагами удалялся от главной городской площади, направляясь в сторону Восточных ворот.
Говорят, когда-то давно, ещё до Падения, этот город занимал куда большую площадь, и никакой стены, отделяющей богатые районы от остальной части города, не существовало и в помине. Скорее всего, так оно и было, потому что не прошло и двадцати минут, как я вышел к массивным, разукрашенным золотым орнаментом воротам.
Обнесённая стеной часть Фейста — это глянцевая витрина города, слепящая глаза вычурным великолепием и откровенной роскошью. Архитектура там пышная до безумия, улицы вылизаны до зеркального блеска, в фонтанах бьют не просто струи воды, а ароматизированные потоки, пахнущие лавандой и виноградом. В этих кварталах живёт не более тридцати тысяч человек, включая прислугу, охрану. Всё остальное — за стеной.
Но стоит ступить за ворота и начинается совсем другой Фейст. Здесь заканчиваются отполированные плиты мостовых, и начинаются грязные потрескавшиеся камни, кое-где просто земля. Здесь дома больше похожи на случайно сваленные друг на друга ящики, сколоченные из чего попало. Дерево, куски ткани и плетень из мусора. Здесь не пахнет благовониями — здесь пахнет гарью, потом, помоями и отчаянием. И если прямо у стены нищета ещё прикрыта чем-то вроде приличия, то стоит пройти всего один квартал — и ты словно проваливаешься в гниющий подвал. Трущобы здесь разрослись, как грибница, и плотность жизни в них такая, что люди будто дышат в унисон. На фоне этого даже самые бедные районы Безью покажутся почти благородными.
На воротах мне безо всяких вопросов сняли кожух с лезвия копья. Стража здесь только для того чтобы нищие не лезли в богатые кварталы — им нет никакого дела до того, что происходит по ту сторону стены. И это не случайно. В бедных районах стражников не встретишь вовсе. Каждый тут выживает, как может. Купцы складываются деньгами и покупают наёмников. Мастеровые артели формируют свои дружины, чтобы охранять ценные запасы и самих себя. А простые люди? Они полагаются на свои кулаки, крепкие двери, соседскую взаимовыручку и на удачу, если она от них ещё не отвернулась.
Шагнув за ворота, я словно пересёк границу между двумя мирами. Даже солнце вроде бы стало светить тусклее, и воздух стал казаться другим: тяжелее, плотнее, с примесью горечи и людского пота.
"Прошлый я" не любил Фейст — и я нынешний его понимаю даже слишком хорошо. И дело не только в контрасте между ослепительной роскошью и чудовищной нищетой. Это не просто город крайностей — это выставка человеческой алчности, жадности и мечты о лёгкой наживе, возведённой в культ. Здесь всё, от архитектуры до выражения лиц, кричит: «Хочу! Могу! Мне все Должны!» В глазах каждого встречного — неважно, в позолоченной тоге он или в грязной холщовой рубахе — читается одна и та же мысль: мне когда-нибудь повезёт. Такая святая идиотская уверенность, что вот-вот с неба упадёт мешок с золотом, и тогда... тогда он всем покажет, что такое истинное веселье и как надо жить “по-настоящему”.
Даже в самых обшарпанных районах, где крыши текут, а дети рыщут в мусоре в поисках корки хлеба, взрослые, получив или выцыганив хоть монетку, первым делом бегут не на рынок за едой, а в ближайший винный притон. Вино, курение, порошки, травы, галлюциногены, дурман — всё, что поможет не видеть реальности хотя бы полчаса. А потом, шатаясь и блеванув в канаву, они приползают домой, где их дети уже забыли, как пахнет суп, но прекрасно знают, как выглядит родитель в ломке или в перманентном похмелье.
Работа здесь — это ругательство. Кто работает — тот или идиот, или ещё не понял, как выглядит "настоящее веселье". Каждый второй лоточник торгует мечтами: то зельями "везения", то поддельными амулетами, которые якобы "привлекают успех". Каждый третий уже всё проиграл, в том числе и своё будущее, но не унывает — ведь осталась вера, что завтра его, именно его, Сино наконец заметит и вытащит за шиворот из канавы прямо на перину из золотых монет.
Фейст — это не город. Это карикатура на надежду, гротеск из золота и плесени, в котором каждый либо уже пьян, либо только идёт в эту сторону. И каждый свято уверен, что заслужил роскошь, даже если за спиной у него только пустые бутылки, разбитые мечты и пара дохлых крыс пойманных на обед.
Да и вели себя местные жители так, что в большинстве других уголков Айна их уже давно бы забили камнями или, как минимум, поколотили с пристрастием. Вот, например, нищий, который сидел на углу перекрёстка и прямо у всех на виду занимался откровенным самоудовлетворением. Даже мне, землянину, человеку куда более свободных взглядов, было отвратительно смотреть на это беззастенчивое жирно-масляное непотребство. Он не прятался, не смущался, не прикрывался — сидел, покачиваясь, словно монах в медитации, и смотрел на проходящих, будто это они отклоняются от нормы. А те... Те проходили мимо. Кто-то даже хихикнул. Кто-то, не отводя взгляда, кинул ему медную монету, словно подачку актёру уличного театра. В этот момент я поймал себя на том, что мне будет совсем не жаль, если демоны тут всё сожгут дотла, оставив на этом месте только пепел.
Но даже в самых гнилых ямах иногда встречается камень, на который можно встать, не утонув в нечистотах. Вот и здесь, дойдя до перекрёстка, я свернул налево, прошёл ещё шагов сто и вошёл в двери постоялого двора. Это была не самая большая, но, на удивление для этих мест, опрятная гостиница, особенно на фоне её заплеванных, пропитанных мочой и дешёвым вином конкурентов. Управлял ею отошедший от дел караванщик — человек “старой школы”, как мне подсказывала “память будущего”. Он вёл дела честно, не терпел лени, воровства и бардака, держал персонал в строгости и за чистотой следил, словно жрец за алтарём. В том числе потому, что был сам немолодой, но всё ещё весьма бодрый воин Сапфировой ступени. Разумеется, за порядок приходилось платить: цена за комнату в этом заведении почти вдвое превышала расценки соседей. Но именно благодаря этому тут почти всегда можно было рассчитывать на свободное, пусть и дорогое, но хотя бы чистое место.
Пройдя от двери через небольшой обеденный зал, я подошёл к стойке, за которой сидел седой, как лунь, но всё ещё крепкий мужчина, одетый в простые, но добротные одежды.
— Ом Рэйвен, шериф Цеха Проходчиков. Мне рекомендовали остановиться именно в вашем заведении. Мне нужна одна комната сроком на два дня.
Окинув меня оценивающим взглядом, особенно задержавшись на моём копье, бывший караванщик степенно кивнул и коротко бросил:
— Десять серебряных.
Не став возражать и торговаться, я неторопливо отсчитал деньги и, составив монеты в башенку, подвинул их в сторону хозяина постоялого двора.
Несмотря на то, что он видел, как я отсчитываю монеты, бывший караванщик все их пересчитал, каждую при этом внимательно разглядывая. Подобное недоверие в любом другом месте можно было бы воспринять, как оскорбление, но не в Фейсте, потому как здесь процветали подделки всех сортов. Конечно, фальшивомонетчиков постоянно ловили, а затем с живых сдирали кожу под взглядами разгорячённой и пьяной толпы, но от этого желающих быстро разбогатеть за чужой счёт почему-то меньше не становилось.
— Кальяма! — бросил хозяин гостиницы куда-то за спину.
Не прошло и десяти секунд, как из-за неприметной двери показалась ухоженная женщина средних лет, одетая очень строго.
— Проводи гостя в… — на миг он задумался, а затем продолжил, — в пятую.
— Господин, — низко склонилась служанка, а затем, резко выпрямившись, жестом пригласила следовать за ней. — Прошу.