Именно поэтому, а не из вредительства Генеральный штаб не разрешал проводить на новых машинах боевую учебу экипажей[60]. У первых «тридцатьчетверок» моторесурс составлял всего 50 часов, после чего двигатели нуждались в капитальном ремонте, а ремонтная база – 13 % от необходимой, запчастей же и вовсе, считай, нет…
Да и механики-водители были те еще. Известно, что в 3-м мехкорпусе (ПрибВО) в мае 1941 года треть Т-34 вышла из строя по причине неправильной эксплуатации или из-за того, что их по незнанию вместо дизтоплива привычно заправляли бензином[61]. И что прикажете делать? Учить танкистов – останешься без танков, не учить танкистов – окажешься без танковых войск…
С вооружением тоже было далеко не все в порядке. В танковых частях 9-го, 19-го, 22-го мехкорпусов не хватало около 50 % ручных пулеметов, 40 % автоматов. В мотострелковом полку 37-й танковой дивизии 600 человек не имели оружия вообще. Не хватало зенитных орудий и снарядов к ним, машин для подвозки снарядов, тракторов для перевозки пушек. Танки имели малый моторесурс и были сильно изношены. На ремонтных базах округа дожидались своей очереди около 300 машин.
Как вы думаете, сколько продержатся такие танковые войска даже и не против самой сильной армии мира? В лучшем случае до выработки моторесурса…
С артиллерией дело обстояло примерно так же: большое количество пушек, минометов, достаточно снарядов, но «слабым местом артиллерии… было обеспечение ее частей средствами механической тяги… Войскам округа недоставало 2500 тракторов, 8750 автомобилей, 4800 мотоциклов, 3600 прицепов…»[62]
Что касается авиации – здесь картина была печальной по-своему. Можно долго рассказывать про самолеты – по их количеству наша авиация во много раз превосходила немецкую, да и летчики были подготовлены. Однако когда речь зашла о господстве в небе, сыграли свою роль совсем иные факторы.
«Связь штаба ВВС округа с авиадивизиями и дивизий с аэродромами поддерживалась, в основном, проводными средствами, радиостанций в частях было очень мало (а как же связь машин с аэродромом и между собой? – Е.П.). Не были разрешены вопросы маскировки аэродромов и находящихся там самолетов. Эти мероприятия в округе начались только 21 июня 1941 г. и свелись к рассредоточению самолетов поэскадрильно в разных местах аэродромов.
Организация противовоздушной обороны аэродромов находилась в запущенном состоянии, что объяснялось не только отсутствием необходимых маскировочных средств и нехваткой средств ПВО, но и недостаточным вниманием со стороны командования полков, дивизий, ВВС округа…
К этому можно добавить, что к 22 июня 1941 г. 43 % командиров всех степеней ВВС КОВО находились на занимаемых должностях менее полугода, 55 % – менее года, свыше 91 % командиров авиационных соединений находились на своих должностях менее 6 месяцев, что, несомненно, сказалось на руководстве авиационными частями в ходе начавшихся вскоре боевых действий»[63].
И вот еще повесть из печальнейших на свете – о связи.
Наркомату связи в СССР вообще не везло. Последнее предвоенное десятилетие смело можно назвать «временем бывших», ибо людей на пост наркома связи не выдвигали, а «задвигали». С 1932 года по 1936-й там трудился бывший предсовнаркома Рыков, юрист по образованию и революционер по биографии, но не связист. Затем в наркомовском кабинете отметилась череда смещенных со своих постов «силовиков» – бывший наркомвнудел Ягода, бывший начальник вооружений РККА Халепский (кстати, именно он порекомендовал купить для производства в СССР «Виккерс шеститонный»), бывший начальник ГУЛАГа Берман. И лишь в 1939 году в главном кресле наркомата появился специалист – военный связист Пересыпкин, но время было уже безнадежно упущено.
Результатом стало общее отставание связного дела в Советском Союзе и, как следствие, отставание армейской связи. А как это выглядело «на местности», описано у Иринархова:
«Связь штаба округа, армий, соединений и частей КОВО базировалась, в основном, на постоянных телефонных и телеграфных линиях Наркомата связи СССР, что не обеспечивало полной секретности переговоров»[64].
Это во-первых. А во-вторых, накануне войны через границу отправились сотни немецких диверсантов – резать провода, так что советские войска довольно быстро оказались почти без проводной связи. Оставалось полагаться лишь на рации. Но части округа были укомплектованы ими, в лучшем случае, на 50–60 %.
«Так, в штабе 15-го механизированного корпуса имелись только две радиостанции вместо положенных по штату восьми.
Небольшое количество радиостанций… находившихся на вооружении механизированных корпусов, были маломощными, коротковолновыми. Например, дальность действия 5АК не превышала 25 км, и то при работе на месте. В мехкорпусах имелось небольшое количество радиофицированных танков (! – Е.П.), но они были распределены неравномерно между частями…»[65]
Естественно, все прочие недостатки, отмеченные в «Акте приема – передачи», тоже никуда не делись.
Наконец, РККА была армией мирного времени. Не зря руководители государств стараются обкатать свое войско во всех возможных конфликтах. У СССР, при его масштабах, конфликтов было явно недостаточно. А если у армии нет боевого опыта – значит, его нет.
Противостояла же нам на западных границах лучшая армия мира – и не потому, что имела много танков и самолетов. У немецкой армии была высочайшая культура ведения боевых действий, возглавлялась она потомственным прусским офицерством и воевала к тому времени уже два года. Немцы брали не грубой силой, а в первую очередь феноменальной организацией, взаимодействием войск, тактическими находками. Против любой силы они выставляли мастерство – и побеждали, в точном соответствии со словами Суворова: «Бить не числом, а умением». Поэтому, несмотря на количество танков, самолетов и пр., в комплексе немецкая армия намного превосходила нашу.
Гитлер, кстати, об этом прекрасно знал. Как и об усилиях привести РККА в должный порядок. По-видимому, эти усилия приносили плоды, потому что, выступая на секретном военном совещании 9 января 1940 года, он сказал: «Хотя русские вооруженные силы и глиняный колосс без головы, однако предвидеть их дальнейшее развитие невозможно. Поскольку Россию в любом случае необходимо разгромить, то лучше это сделать сейчас, когда русская армия лишена руководителей и плохо подготовлена…» Тогда же, кстати, он сказал: «Тем не менее и сейчас нельзя недооценивать русских…»
А стало быть, следовало принять, кроме общих, и специальные меры. Впрочем, специальные меры следует принимать в любом случае, поскольку они всегда резко повышают шансы на победу.
Мы говорим о немецких агентах.
«План поражения» образца сорок первого года
Никогда не поверю, чтобы ты, с твоим-то хладнокровием и предусмотрительностью, об этом не позаботился.
В ноябре 1941 года бывший посол США в Советском Союзе Д.Э. Дэвис опубликовал статью в британской газете «Санди экспресс», в которой рассказал следующее. Через несколько дней после нападения Гитлера на СССР его спросили: «А что вы скажете относительно членов пятой колонны в России?» Он ответил: «У них таких нет, они их расстреляли». Дэвис имел в виду процессы 1936–1938 годов, в том числе и «заговор генералов».
Но откуда, собственно, следует, что «пятая колонна» была уничтожена полностью? В конце концов, мотив-то был мощнейший. Неужели ни один генерал, прекрасно понимавший, чем закончится столкновение Красной Армии и вермахта, не задумывался над возможностью купить себе жизнь и определенный уровень благосостояния в будущем германском протекторате? А почему, собственно, нет?
Военная контрразведка, плотно занимавшаяся в июле 1941 года причинами разгрома Красной Армии на западных границах, придерживалась противоположного мнения – там считали, что заговор как раз таки есть. Конечно, от этих документов историки небрежно отмахиваются – ну мы ведь все знаем, что это за контора, как там лепят дела и какие методы применяют. Все это еще в конце 80-х в журнале «Огонек» нагляднейшим образом объяснили, да…
Впрочем, если посмотреть, кого хватали в 1941 году чекисты, ясной картины все равно не получится. С одной стороны, генерала могли расстрелять не только за измену, но и за трусость, халатность, дезертирство. В случае с тем же бывшим командующим ЗапОВО Павловым суд не стал заморачиваться возней с заговором – дело муторное и несвоевременное, а приговор-то все равно один. С другой стороны, многие возможные предатели находились в то время вне зоны досягаемости особистов – кто в плену, а кто и гораздо дальше. С первыми разбирались уже после войны, со вторыми – никогда, ибо какой спрос с мертвых?
Однако Павлова и еще некоторых военных в высоких чинах в заговоре все-таки обвиняли. История это давняя, тянется еще с 20-х годов, со времен советско-германской «дружбы армиями», проходит через войну в Испании, через сорок первый год, послевоенные армейские репрессии и не заканчивается, а обрывается хрущевскими реабилитациями[66]. Впрочем, то, что было после войны – это уже другая история и другой противник. Предвоенные заговорщики контактировали, большей частью, с немцами и японцами, да еще с поляками – но поляки после 1939 года были не в счет.
Как они могли действовать? Тухачевский, находясь под арестом, дал подробные показания, в том числе собственноручно написал так называем